Из меня вытекают слёзы просто неимоверным потоком. Через силу заставляю себя дышать ровно.

— Третье октября я запомню надолго. Две недели спустя я переехала из больницы домой. Постельный режим и никакого движения. Ещё через несколько дней я поправилась окончательно. А потом я узнала, что беременна. За эти четырнадцать дней в больнице я решила поменять свою жизнь. Поклялась себе, что никогда в моей жизни не будет мужчины, или хотя бы я не влюблюсь так просто. Я погрязла в работе и учёбе, а потом я встретила тебя, и лживая, двуличная, одержимая местью девушка с манией величия и уверенностью, что внимание мужской части населения Беркли всегда с ней, быстро улетучилась. Я хочу, чтобы ты знал, что я действительно люблю только тебя и НАШУ дочку, в моей жизни, кроме вас и Эмбер, никого нет, я не представляю, как я буду жить без тебя, прости…

Встаю из-за стола и просто ухожу в сторону канатной дороги. Моя сумка висит на моём плече, и я роюсь в ней, чтобы достать пропуска через турникеты. Ещё эти грёбаные слёзы мешают нормально видеть.

Господи, зачем я рассказала всё. Знала же, что будет больно не только от того, что мы расстанемся, но и от того, как я всё это буду вспоминать и переживать сначала. Каждый момент боли, словно снова вонзающийся нож в моё сердце. Безумно больно и отвратительно.

— Да бл**ь, где ты, чёртов ублюдок! — ору я матом и ругаюсь на всю станцию.

— Будущей мамочке не пристало так ругаться! Это ищешь? — доноситься до меня голос Адама, и я поднимаю глаза на брюнета. В его руках два пропуска через эти проклятые штуковины.

— Ты решил меня проводить? Или просто попрощаться пришёл? — спрашиваю я, вытирая нос, поднимаю свои серые глаза на любимого.

— Прежде чем я скажу то, что хочу, я спрошу кое-что, когда успокоишься! — проговаривает поразительно спокойно этот ходячий сгусток уравновешенности. Он садится перед моими ногами и вытирает мои слёзы. Я чувствую его тепло и что нужна ему. Вот такое дебильное ощущение. Совершенно не знаю, как его понять, не то что объяснить.

— Саманта Новак, твоя бывшая подруга и наш главный врач — один и тот же человек? — спрашивает он, смотря в мои насыщенные глаза.

Помимо хвоста у меня была и до сих пор есть особенность, может, она есть у многих, но я не замечала у остальных. Когда я безостановочно реву несколько минут подряд, мои глаза очищаются. Они становятся чисто серыми, только потом появляются чёрные линии.

Я лишь киваю в ответ на его вопрос и вижу реакцию на мой ответ. Парень мгновенно стал серьёзнее, и появилась даже нотка мести в его глазах. Но потом он справляется с собой, появляется блеск.

— Помнишь, в тот момент, когда мы столкнулись, я много просил прощения, а потом никак не мог оторвать от тебя глаз. Я подумал, что столкнулся с самой красивой девушкой. Во время операции я не мог перестать думать о тебе. Я могу мыслить о нескольких вещах одновременно, но в тот момент это было очень трудно. А тот вечер в беседке — я прямо сходил с ума. Безумно хотел приехать к тебе. Узнав, что ты в больнице, начал бояться за тебя, но увидев вот эту прелесть, — кладёт руки на мой живот, — испытал некое удивление. Боже, у меня такой тяги узнать человека не было никогда. Я сам себя не узнавал. Меня с АДСКОЙ силой тянуло и тянет до сих пор к тебе. В тот вечер передачи документов, моё воспитание грозилось разлететься вдребезги. Я хотел смотреть на тебя не отрываясь. Даже заплатил твоим соседям в доме напротив, чтобы посидеть в комнате и в бинокль посмотреть, как ты спишь. Со мной вообще никогда такого не было, я всегда отличался терпимостью и сдержанностью. Такой смирный ботаник, а с тобой я стал вообще совершенно другим! Для меня полнейший шок каждый раз, когда замечаю в себе изменения. Ты даже не представляешь, что ты творишь со мной! — от эмоциональности слов у парня пересыхает горло, он берёт в автомате воду и отпивает несколько глотков.

После чего я подхожу и, обняв его, целую в сладкие губки с тонким растворяющимся привкусом шоколада в молоке. От сказанных им слов я понимаю, что он меня не бросит, и от этого становится только теплее на душе.

— А то, что ты мне рассказала, это, конечно, печально, но у всех разное прошлое, я изменился с тобой, стал совершенно наглым, чертовски упорным и самоуверенным. Надеюсь, ты станешь другой со мной, ну, или уже становишься, судя по твоему рассказу… — Подводит итог парень и обнимает меня за попу. А внутри меня всё сильнее разгорается бой на прочность моего живота, но пока я могу это терпеть.

Целую Даррена в нижнюю губу и прошу пробить наши пропуска, безумно хочу домой, а ещё лучше — в Сан-Франциско. Тут слишком скучно. Да и, в конце концов, у Эмбер осталось только отборочное соревнование, которое она пройдёт на сто процентов!

Мы садимся в кабину, и я кладу руки на пузырь — пытаюсь успокоить эту бестию.

— Прекрати меня дубасить! Мне же больно, попробуй надави тебе на живот, тоже будет больно! — объясняю своей красавице, как нужно вести себя с мамой. Дочка внутри перестаёт буянить, но всё равно чувствуются её отдалённые пинки. Адам опускается на колени и делает массаж моего живота, снова напевая мелодию. Как он так делает — я не понимаю, у него, наверное, природный дар, но наша принцесса успокаивается моментально, после чего Анкилос подниматься и, садясь на скамейку, говорит:

— Папина дочка! — Но осознав, что он сказал, парень сидит молча, уставившись в одну точку.

— А ты точно не знаешь, кто отец малышки? — спрашивает парень, а я смотрю на него с осуждением.

— Даррен! У неё нет отца, им будешь ты. Мой гинеколог всё равно кроме тебя никого не видела, вот и запишем в свидетельство о рождении как биологического отца. Кстати, там не прописывается приставка «био». Поэтому никто проверять не будет. Закрыли эту тему. Сейчас я совершенно другой человек, не хочу обсуждать и даже думать о прошлом. Только будущее, только настоящее! И только мы с тобой! Согласен? — спрашиваю я, когда приходит время спускаться на ровную поверхность земли.

Парень кивает и подтверждает свой кивок словами. Мы проходим к нашей машине, и я довожу нас до дома. Мы паркуемся рядом с машиной сестры и отправляемся в шале. Парень сразу же снимает с себя куртку и кофту. Я снова вижу его торс и мышцы на руках.

Почему. Этот. Парень. Такой. Эротичный?!

— Привет, родные мои, как погуляли? — спрашивает сестра, я чувствую ладонь парня на бедре и смотрю на неё. Более законного места я и придумать не могу для этой руки.

— Я всё рассказала ему, Эмберс, — отвечаю и замечаю, как лицо сестры резко вытягивается, и она смотрит с удивлением на ласкающего меня наглеца.

— И ты не бросил её после этого всего? — продолжает атаковать вопросами сестра, а я смотрю на него с интересом. Жгучий мексиканец не отрывается от созерцания моего лица, и сейчас он, приближаясь ко мне, целует в губы. Мы удаляемся в комнату под возгласы сестры:

— Поня-я-я-ятно. Вот всем бы такого парня!

Парень закрывает дверь и снимает с меня кофту и майку, попутно ругая за то, что на мне так много одежды. Я смеюсь и не свожу глаз от его горячих губ. Мои гормоны сейчас просто устраивают истерику, ибо этот парень действует на меня как на зависимого человека. У многих беременных гормоны оказывают большую роль на эмоции и поведение, устраивают частые агонии, и в большинстве случаев сначала женщины в положении игнорируют всех и каждого, когда у них гормональный взрыв, делая вид, что обиделись, только потом происходит большая истерика. В моём случае эмоциональная сфера тоже имеется, но всё же больше полового влечения. Наверное, мои гормоны просто решили поиздеваться надо мной.

Через несколько минут мы оказываемся в кровати и совершенно без одежды. Парень целует каждый мой миллиметр, а я сгораю с каждым прикосновением. Адам заставляет ругаться меня матом из-за его действий внутри меня. Я безумно хочу его, а он не дает получить мне этого наслаждения.

— Будешь ругаться, я буду кусаться! И ещё дольше придётся терпеть мои муки! — ругает меня парень, и я смотрю на него с мольбой. Парень пристегнул мои руки к кровати двумя наручниками. И я не могу схватить его за загривок и заставить насильно войти в меня.