О ДВЕНАДЦАТИ МЕСЯЦАХ[1]

Славянское предание из окрестностей тренчинских

Была одна мать, и было у нее две дочери; одна была ее собственная дочь, а другая — падчерица. Свою она очень любила, а на падчерицу и глядеть не могла; не любила ее за то, что Мóрушка была красивее Елены. Добрая Мóрушка не знала своей красоты и не могла придумать, за что мачеха так на нее естся. Вся домашняя работа лежала на Мóрушке Она убирала в хате, варила, мыла, шила, пряла, ткала, косила траву и за коровой сама ходила, все ей припасала и все около нее обряжала. Елена ни за что не бралась. Морушка все делала без ропота; терпелива была и материны и сестрины нападки сносила, как тот агнец безответный. Только все это не было оценено; они еще день ото дня становились хуже и ни за что больше лютовали, как за то, что чем далее шло, тем Морушка становилась красивее, а Елена безобразнее. И подумала себе мачеха: «К чему бы это было, чтобы я берегла в своем доме красивую падчерицу при моей бедной дочке. Придут на поглядки хлопцы, влюбятся в Морушку и не будет им нравиться Елена». И порешили они сбыться бедной Морушки; морили ее голодом, били; но она все терпела и день ото дня становилась еще прекраснее. Такое ей загадывали, что ни одному человеку и в ум бы не пришло. Один раз — это было в половине Великого Сечня (sečen, leden — у нас январь) — захотелось Елене душистых фиалок.

— Иди ты мне, Морушка, иди принеси мне с горы (из леса) букет фиалок; я заложу их за пояс и буду их нюхать, — так кричала она сестре.

— Ай, Боже, сестра моя милая, что это тебе на ум пришло? Я никогда не слыхивала, чтобы росли под снегом фиалки! — убеждала ее несчастная девушка.

— Ты шлюха, ты дрянь, ты будешь мне возражать, когда я тебе приказываю? Сейчас пойдешь на гору, а если не принесешь фиалок, убью тебя! — закричала Елена.

Мачеха схватила Морушку, выпихнула ее за двери и двери за нею заперла. Девушка шла до самой горы, горько плача. Снега бездна — нигде следа. Девушка долго, долго блуждала; голод ее морил, от холода она стыла и просила пана Бога, чтобы он лучше взял ее. Тут вдали ей блеснул какой-то свет. Пошла она на этот свет и пришла на самый верх горы. На верху горы пылал большой огонь (vatra), и около того огня лежало двенадцать камней, а на тех камнях сидели двенадцать мужей (mużů). Три беловолосые, три помоложе первых, три еще моложе, а еще три всех моложе и всех прекраснее. Они ничего не говорили, только тихо глядели на огонь. Эти двенадцать мужей были двенадцать месяцев. Великий Сечень сидел вверху (на первом месте); волосы и борода у него были белы как снег. В руке он держал посох (patyk, kyj). Морушка испугалась и в страхе на минуту остановилась, а потом, осмелившись, приступила ближе, прося:

— Добрые люди Божие, позвольте мне обогреться при огне; холод зазнобил меня.

Великий Сечень, кивнув головой, спросил ее:

— Зачем сюда пришла, девица? Чего тут ищешь?

— Иду за фиалками, — отвечала Морушка.

— Не пора теперь ходить за фиалками, когда снег лежит, — сказал Великий Сечень.

— Знаю это, знаю, — грустно отвечала Моруша. — Но сестра Елена и мачеха приказали принести фиалок с горы, а если не принесу — убьют меня. Усердно прошу вас, батюшки, скажите мне, где я найду фиалок?

Тут с диву дался Великий Сечень, обратился к младшему месяцу и, давая ему посох в руки, сказал:

— Братец Бржезень, сядь на первое место.

Месяц Бржезень (březen — по-нашему март) сел вверх на камень и махнул посохом над огнем. В это мгновение огонь вспыхнул выше; снег начал таять, на ветках пробивались почки, под кустами зеленела травка, а в травке краснелись цветные бутоны, распускались худобки — весна сделалась. Укрытые под листками распускались фиалки, и, прежде чем Моруша огляделась, весь луг покрылся ими, как небесным покрывалом.

— Скоро сбирай, Моруша, скоро! — приказывал Бржезень.

Моруша в радости сбирала и имела уж большой букет фиалок. Хорошенько (pěkne) поблагодарила месяцы и весело пошла домой. Дивилась Елена, и мачеха дивилась, видя, что Моруша несет букет фиалок, шли ей отворить двери, и душистые фиалки по целой хижине запахли.

— Где ж ты их набрала? — сердито спрашивала Елена.

— Высоко на горе, там растут под кустами; много их там, — отвечала Морушка.

Елена взяла фиалки, заложила их за пояс, сама их нюхала и матери дала понюхать, а сестре даже не сказала: «Понюхай». На другой день Елена ленилась у печи, и захотелось ей ягод.

— Иди мне, Моруша, иди, принеси мне с горы ягод! — сказала Елена сестре.

— Ай, Боже, моя сестра милая, где ж найду ягод! Никогда не слыхала, чтобы под снегом росли ягоды, — отвечала Моруша.

— Ты шлюха, ты дрянь, ты будешь спорить, когда я тебе приказываю? Скоро иди на гору, а если не принесешь ягод, верь, что тебя убью! — пригрозила злая Елена.

Мачеха схватила Морушу, вытолкнула ее за двери и двери за ней затворила. Девушка шла, горько плача, к горе. Снег лежал глубокий — нигде следа не было.

Долго, долго блуждала Морушка; томил ее голод, вся она дрожала от стужи. Вдруг ей опять блеснул тот самый свет, который она видела за день до этого. С радостью она к нему пустилась. Пришла опять к тому большому огню, около которого сидели двенадцать месяцев. Великий Сечень сидел на первом месте.

— Добрые люди Божие, позвольте мне обогреться у огня; я вся дрожу от холода, — просила Морушка.

Великий Сечень кивнул головою и спросил:

— Зачем опять пришла сюда? Чего тут ищешь?

— Иду за ягодами, — отвечала Морушка.

— Теперь не пора ходить за ягодами, когда снег лежит, — заметил Великий Сечень.

— Знаю это, знаю, — печально отвечала Морушка. — Но сестра Елена и мачеха приказали принести ягод. Если не принесу — убьют меня. Прошу вас покорно, батюшки, скажите мне, где их найду?

С диву дался Великий Сечень, обратился к месяцу, который сидел насупротив его, дал ему посох в руки и сказал:

— Братец Червень, сядь горé.

Месяц красный Червень (červen у русских — июнь) сел вверху на камень и махнул посохом над огнем. В это мгновение огонь высоко вспыхнул; снег в минуту растаял, земля зазеленела, деревья покрылись листьями, птички начали петь, по лесу зацвели разные цветочки — и было лето. Под буками белых звездочек было как бы насеяно. Видимо эти беленькие звездочки стали изменяться в ягодки и быстро зрели и зрели. Прежде чем Морушка огляделась, их столько было, что зеленая мурава как бы красной кровью облилась.

— Скоро сбирай, Морушка, скоро! — приказал месяц Червень.

Морушка в радости насбирала полный фартучек ягод. Опять хорошенько поблагодарила месяцы и весело поспешила домой. Удивилась Елена, удивилась мачеха, увидав, что Морушка несет полный фартучек ягод. Отворили ей двери, а ароматные ягоды по целой хате запахли.

— Где ты их насбирала? — угрюмо спрашивала Елена.

— Высоко на горе много их растет под буками, — отвечала Моруша.

Елена взяла ягоды, наелась досыта, и мачеха досыта наелась, а Моруше даже не сказали: «Возьми себе одну». Разлакомилась Елена на ягодах, захотелось ей на третий день красных яблок.

— Иди, Моруша, иди на гору, принеси мне красных яблок! — приказывала она сестре.

— Ай, Боже, сестра милая, где же я зимою могу взять красных яблок? — проговорила бедная Моруша.

— Ты шлюха, ты дрянь, ты будешь спорить, когда я тебе приказываю? Иди сейчас на гору, и если не принесешь красных яблок, верь, что я тебя убью! — загрозилась злая Елена.

Мачеха схватила Морушу, вытолкнула ее за двери и двери за нею заперла. Девушка, горько плача, потащилась на гору. Снега лежали глубоко, следа не было. Но Моруша не блуждала, а прямо шла на верх горы, где горел большой огонь и где сидели двенадцать месяцев. Где они сидели, там и сидели, и Великий Сечень сидел вверху.

— Добрые люди Божие, позвольте мне обогреться у огня; дрожу я вся от стужи, — просила Моруша, подойдя к огню.