Я привел здесь этот эпизод, чтобы продемонстрировать: пользы от меня вам будет немного - ничего интересного вы о связях его от меня не узнаете, как ничего об этих связях не узнал я сам за десять лет беспорочной службы.
Что касается его клиентов, то десятки и десятки их прошли передо мною, все они совершенно официально занесены были в соответствующие файлы, и файлы эти могут быть представлены в любой момент - по соответствующему запросу, скажем, Налогового управления. Десятки и десятки, главным образом, мам и бабушек со своими отпрысками... Попадаются среди них и папы с дедушками, но это вариант более редкий, почти экзотический. Жадные родительские глаза в жадном ожидании чуда сегодня, сейчас, желательно в середине сеанса... Испуганные детские, испуг в которых так быстро и трогательно заменяется испуганным интересом, а потом и обстоятельной деловитостью, и вот перед тобою сосредоточенно сопящий пацан, словно занятый каким-нибудь сногсшибательным, чудесно пахнущим, новым с иголочки дареным конструктором... И вечный страдальческий вопль: ну почему же нельзя девочку?!!
Он и сам не знает толком, почему он не может работать с девочками. С девочками, с девушками, с матронами... Он сказал как-то (не мне, но в моем присутствии), что видит людей как бы на просвет - прожилки, сложнейшая ячеистая структура, нити, шевелящееся цветное с богатыми оттенками сложно организованное месиво, но совсем не видит женщин: они для него все, как сплошные терракотовые, бирюзовые, графитовые, малахитовые сосуды - они непрозрачны, хотя и невероятно, почти божественно, красивы... Но: любоваться - да, работать с ними - нет. И это при том, что родители девочек особенно - невероятно, удивительно, неправдоподобно! - настырны...
Он скромен. Этого у него не отнимешь. Он невысокого о себе мнения - и на словах, и на деле. Величайшим и непростительным грехом своим он считает лень и категорическое неумение заниматься тем, что ему неинтересно. Когда я пристаю к нему в том смысле, что надо, мол, наконец и поработать, он отвечает мне из Екклезиаста: "Во дни благополучия пользуйся благом, а во дни несчастья размышляй..." Но на самом деле, он так не думает. Просто налетающие приступы творческого ступора мучают его, словно какая-нибудь экзема - от которой не умирают, но и никогда не вылечиваются до конца.
Я знаю, он не любит думать об этой своей экземе. Ему скучно и тошно об этом думать. Ему (как мне кажется) вообще - и уже довольно давно - скучно и тошно существовать. С тех пор, наверное, как он пережил свой двадцать второй приступ профессиональной импотенции и понял вдруг, что эти приступы теперь - навсегда... Это, по-моему, единственное, что страшит его и беспокоит по-настоящему.
Он, наверное, и сам не помнит уже, когда это произошло впервые и окончательно. Наверное, это было как открытие в себе семени смерти: вдруг понимаешь впервые и окончательно, что ты смертен и ждать осталось не так уж и долго - ну, пятнадцать лет, ну, двадцать... А ведь только вчера ты полагал себя (а значит, и был) бессмертным! Что такое двадцать лет жизни по сравнению с бессмертием? Что такое скупые дозы... разовые взрывы... счастливые пароксизмы вдохновения, сделавшиеся отвратительно редкими, в сравнении с тем ликующим сознанием мощи, которое сотрясало тебя еще совсем недавно, какой-нибудь десяток лет назад... Ощущение беспредельного всемогущества. Ощущение Бога в груди - вот здесь, под самой ямочкой, под ключицами, где теперь - с некоторых пор - не бывает больше никаких ощущений, кроме, разумеется, тупой ишемической боли, если вздумаешь, как встарь, догнать уходящий автобус...
Я вижу, как желчно завидует он людям, которые могут реализовать свой профессионализм в любой момент, когда им только этого захотелось. Художникам завидует. Музыкантам. Акробатам. Захотелось акробату сделать сальто назад - напружинил мышцы, присел, вскинул тело, перевернул себя в воздухе и снова стал на ноги - прочно и точно, как влитой. Или - ударил по клавишам и родил мелодию, которой только что не было и которая вдруг стала быть... Главное - в тот самый момент, как только тебе захотелось... пришло в голову... зачесалось... Несколько раз он при мне (по разным поводам) повторял: "Я знаю, почему так много людей охотно занимаются колкой дров по крайней мере, сразу видишь результат своей работы...". Это не его слова, это цитата, я только не помню, откуда.
И он очень сочувствует сочинителям всех родов. Потому что сочинительство - это изобретение не существовавшего без тебя, до тебя и помимо тебя. Изобретение, повторяющееся вновь, и вновь, и вновь - в конечном счете открытие знания о человеке, который перед тобой - сидит и ничего не понимает, только глаза на тебя таращит, и в голову даже не берет, что все уже СЛУЧИЛОСЬ, что ты видишь перед собою уже не его, глазами лупающего, не оболочку его бренную, а суть, подноготную, душу. Сущее его и будущее, на многие годы вперед, аминь...
Я, как вы видите, постепенно приближаюсь к главному, к его работе, приближаюсь как бы по неуверенной шатающейся спирали, приближаюсь, новее никак не могу приблизиться, потому что не знаю, как поточнее о ней рассказать.
Здесь нет никаких тайн! Сам он охотно и без какого-либо внешнего или внутреннего принуждения рассказывает о своей работе всякому, кто его об этом спросит. Иногда мне кажется, что он и сам пытается разобраться в себе и в том, чем он занимается, - именно пытается, тужится, тщится - как правило, неуклюже, иногда - не без изящества, но всегда - безуспешно.
Мне кажется замечательным и странным, что, охотно соглашаясь на интервью с газетчиками и журналистами, он словно нарочито и выборочно отказывает всем мало-мальски авторитетным изданиям. "Московские новости"-решительное "нет". "Известия" - нет. "КоммерсантЪ" - нет, нет и нет. "Московский комсомолец" - н-нет. "Аргументы и факты" - пожалуй... а впрочем, нет, извините, нет... Зато какой-нибудь "Логос и Космос" - с удовольствием! "Голос Неведомого" - да-да, завтра в двенадцать. "Черная аура" - пожалуйста!..
(Я понимаю, помимо всего прочего, его работа его же и кормит, реклама нужна ему, как хлеб насущный, хотя бы только для того, чтобы поддерживать определенный уровень жизни. Я не говорю уж о задачах высоких и целях неназываемых...