Зойка с размаху швырнула букварь в угол и отвернулась к стене. Полежав так немножко, она успокоилась и опять повернулась к нам.

- Ну, читай, - приказала она мне.

И не отпустила, пока я не дочитал всю книжку. Слушая, она то переливчато смеялась, то задумывалась и тогда делалась похожей на взрослую. С таким задумчивым видом она выслушала всю главу, в которой рассказывалось, как умер гусь Иван Иванович.

- Вот так и я умру, - сказала она и плотно сжала бескровные губы.

- Еще чего! - недовольно отозвалась бабка.

- Да, умру. Она приходит ночью, смерть, и сидит вон в том углу, подстерегает.

Но вскоре Зойка опять оживилась. А когда я прочитал слова: "Метаморфоза, случившаяся с хозяином", - она удивленно воскликнула:

- Что, что? С хозяином "Мадам Морфоза" случилась? Это как же понимать, бабка?

Книжку мне Зойка не отдала: прижала двумя руками к груди и замотала головой.

- Потом, потом! Я сама еще прочту.

Руки у нее были тонкие, как палочки, и мне стало ее жалко.

В тот же день я незаметно взял из кассы серебряный полтинник и спрятал во дворе, в золе. А утром купил на базаре двух цыплят, пяток яиц, франзоль - и все это отнес в будку. Бабка, как увидела, закрестилась и сказала:

- Откуда это у тебя, господи помилуй!..

Но я боялся, что дома меня хватятся, и объяснять не стал, а взял свою книжку и убежал.

Зачем я взял книжку, зачем?! Сколько раз я с упреком задавал себе этот вопрос. А затем, что еще тогда, когда мне ее дал Петр, я решил ее подарить Дэзи. Да, я решил ей подарить именно книжку, потому что лучше этой книжки я ничего не знал и ничего у меня не было.

КРАСНЫЙ ФЛАГ

С некоторых пор лобастый инженер опять стал заглядывать к нам в чайную. Он проходил в "тот" зал и садился за длинный стол - играть с Витей в шахматы.

Тогда же появился еще один новый человек - и тоже зачастил к нам. Он подсаживался к столу, инженер наскоро объявлял Вите мат, и новый посетитель пересаживался на место Вити, против инженера, а Витя становился позади и смотрел, как они играют. Они переставляли фигуры и разговаривали. А о чем, я понять не мог.

Только не о шахматах. Нового посетителя инженер называл - Кувалдин, а тот его - Коршунов. О всяком человеке я мог сказать: вот этот - мужик, этот - барин, этот - мастеровой, этот - не мужик, не барин, а кто-то вроде моего отца. Кувалдин же был для меня загадкой. Он больше походил на мастерового: лицом и фигурой худощав, кожа темная, будто от въевшейся в нее угольной или железной пыли, руки в старых порезах и желтых мозолях.

Но держался он с инженером как с равным, даже посмеивался над ним, и говорил такие же непонятные слока, как и инженер. Из этих слов мне особенно запомнились "демагог" и "политический авантюрист". Демагогом Коршунов называл Кувалдина, а тот его авантюристом.

Слова эти они выговаривали так, будто ругались ими.

И еще три слова удержала моя память: "люмпен-пролетарии", "пролетарии" и "буржуазия". Эти слова они говорили часто.

Например, инженер ядовито спрашивал:

- Уж не босяки ли будут вашей движущей силой?

А Кувалдин ему отвечал:

- Нет, босяки - это люмпен-пролетарии. Настоящая движущая сила - это пролетарии, а не любезная вашему сердцу буржуазия.

Из этого разговора я с удивлением узнал, что наши обыкновенные босяки называются таким мудреным словом, которое натощак и не выговоришь. А буржуазия, наверно, - это машина, которую изобрел инженер, потому она так и называется - движущая сила.

Через несколько дней после этого разговора в "тот" зал пришли еще три человека, чем-то очень схожие с Кувалдиным. Они читали разложенные на длинном столе газеты и о чем-то вполголоса переговаривались. А еще неделю спустя таких людей собралось в "том" зале уже с десяток. Кувалдин подошел к буфету и сказал отцу:

- Люди просят меня почитать им что-нибудь... Нет ли у вас интересной книжечки?

Отец засуетился и полез в конторку.

- Как же, как же! Вот, пожалуйста: "За богом молитва, а за царем служба - не пропадают".

Книжку эту он уже давно снял со стола и спрятал в конторке, потому что босяки наполовину общипали ее на цигарки.

- Самая подходящая, - сказал Кувалдин.

Он вернулся в "тот" зал и начал читать про какого-то солдата, который тридцать лет служил царю верой и правдой. Отец тоже пришел в "тот" зал, послушал и отправился к себе, за буфетную стойку.

Тогда Кувалдин вынул из кармана какую-то книжечку и сказал:

- Ну, товарищи, начнем. Лиха беда - начало, а там пойдет легче, это я и на себе проверил.

Он развернул книжку и вполголоса прочитал:

- "Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма".

Он читал, потом сам себе говорил: "Стоп!" - и принимался объяснять.

Из того, что он читал, я ничего не понимал, а из того, что он объяснял, я понял, что буржуазия - это не машина, а хозяева всех этих людей; люди же эти - рабочие, а по-иностранному - пролетарии.

Отец опять вышел из-за буфетной стойки и пошел к нам.

Рабочий, который сидел поближе к двери, негромко сказал:

- Майна!

Кувалдин спрятал книжку и опять стал читать про солдата. Отец походил по залу, послушал и пошел к себе. Тогда рабочий сказал:

- Вира!

Кувалдин отодвинул книжку про солдата и вынул свою.

Когда все разошлись, Витька потащил меня в угол и шепотом спросил:

- Ты знаешь, о чем они читали?

Мне не хотелось признаться, что я ничего не понял, и я сказал:

- Знаю.

- О чем?

- О призраке.

- О каком призраке?

- О привидении.

- Ну и дурак! Они о революции читали.

Что такое революция, я не знал, но мне в этом не хотелось признаться. Витька сам объяснил:

- Это чтоб не было царя и чтоб всем людям одинаково хорошо жилось на свете, понял? - Он сделал страшные глаза и зашипел на меня: - Только скажи кому-нибудь, что они эту книжку читали, только скажи!

Но я уже и сам понимал, что говорить нельзя: разве купчиха Медведева или Прохоров, который нас с Витькой обругал хамским отродьем, захотят, чтобы все люди жили одинаково! Мне только было непонятно, почему и от отца надо скрывать: неужели отец тоже не хочет, чтоб все люди жили хорошо?

В следующий раз, когда Кувалдин опять попросил что-нибудь прочитать, отец дал ему "О вреде курения".


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: