"ЗАВТРА". Это каким же образом? Законным?

С.К.-М. Конечно, законным. Еще в шестом классе мать подарила мне пишущую машинку, трофейную, и я не стал тюкать двумя пальцами, а пошёл учиться на бесплатные курсы машинописи. Тогда ведь вообще огромные деньги вкладывались в разные дома культуры, где люди могли научиться не только петь или танцевать, но множеству разных полезных навыков. Так, например, в 14 лет я получил детские водительские права, а в 16 купил себе мотоцикл, и ездил на нем летом достаточно далеко от Москвы - в Прибалтику, например, спокойно добирался с приятелем за несколько дней. Ночевать, правда, приходилось под открытым небом или на вокзале в камере хранения: попросишь у старика-кладовщика, он тебя на полках на ночь где-нибудь между сумок разместит… Но ведь это было так интересно - своими глазами увидеть страну, в которой живёшь.

"ЗАВТРА". А что всё-таки насчет мотоцикла и печатной машинки, Сергей Георгиевич?

С.К.-М. Да всё просто. Я научился печатать на машинке и стал смотреть объявления в газетах, брать заказы. Как сейчас помню, был большой такой заказ - из старых, еще дореволюционных книг перепечатывать на отдельные карточки русские пословицы. Мало того, что я выучил практически весь свод русских пословиц, так еще за каждую карточку мне платили пять копеек. А пять копеек стоил пирожок. Перед тем, как идти в школу, напечатаешь десяток карточек - значит, можешь купить пирожков для себя и друзей. А в целом я такой работой машинистки заработал себе на мотоцикл. Это как пример. Конечно, страна залечивала военные раны, люди жили всё лучше - это был естественный процесс, который никакого отторжения не вызывал. К тому же, не забывайте, между 1945 и 1961 годом прошло всего шестнадцать лет…

Но факт, что угрозу мировоззренческого кризиса ощущали, а подвергнуть "инженерному" анализу, рационально осознать и выстроить против нее защиту не смогли. Старики с их опытом сходили со сцены, здравый смысл с этой задачей справиться не мог, а общественная наука оказалась несостоятельной. Она оторвалась от реальности и отстала от хода событий.

"ЗАВТРА". А когда и как вы определились с выбором профессии?

С.К.-М. Я с восьмого класса ходил в кружок химического факультета МГУ. Пришёл, решил все задачи и поступил. Тогда открылось новое здание МГУ на Ленинских горах, и это было грандиозно. Не только само здание, но и царивший в нем дух и оптимизм. МГУ радовал всю страну. Через 8 лет после войны он был подарком. Там было самое современное оборудование, с нами занимались молодые ученые-энтузиасты, мы вели эксперименты в великолепных лабораториях. Это было счастье, мы ощущали себя хозяевами жизни и страны.

Стали студентами, счастье продолжилось: осваивать знания высокого класса, вести с первого курса свои исследования, быть в поле интенсивного студенческого общения. Всё это - роскошь, которую не купишь ни за какие деньги.

Мы ездили на целину, ходили в походы: по Северному Уралу, по Кольскому полуострову - дорогу нам наполовину оплачивал профсоюз. Да, ездили мы не в люксах и не в купе - в общем вагоне, зато свободно могли доехать хоть до Владивостока.

В это же время в университете возникли ячейки диссидентов. Многие из них учились в МГУ, были на три-четыре года старше меня. Они зримо присутствовали в "пространстве" университета. А в 1960 году, когда я делал диплом (уже в Академии наук), доктрина перестройки вчерне, в сыром виде уже оформилась. Её идеи были на слуху, обсуждались у костра, в экспедициях, на вечеринках. Сразу же возник идейный раскол, но тогда никому не казалось, что это приведет к каким-то политическим последствиям. Еще было стремление усовершенствовать советскую систему, а не разрушить её. Она и критиковалась от "правильного социализма".

Мне в те годы была ближе химия, научная работа и обычное студенческое веселье. Я принимал советскую систему как данность, в которой вполне можно и нужно жить - конечно, не совать свою руку в какой-то маховик государства. Другие со страстью искали пути, чтобы эту систему исправить. Они глубоко копались в текстах Маркса и Энгельса - и постепенно сдвигались к отрицанию советской системы. Было странно, что при этом они никакого нового знания о советской системе не получали. Все мы знали о ней примерно одно и то же - а пути наши расходились.

Позже, в 70-е годы, когда прильнули к "Голосу Америки", эти настроения стали складываться в проект. Он был похож на еврокоммунизм. А в 80-е годы был сделан антикоммунистический выбор, началась политическая работа.

"ЗАВТРА". И именно поэтому вы ушли из химии в обществознание?

С.К.-М. Диссидентство, западничество повлияли на всю интеллигенцию. И у меня была иллюзия, что несложно найти способы улучшить нашу систему, переняв многие институты Запада, прежде всего - американские. Я думал об улучшении организации науки. И в 1968 году я ушел из химии, начал заниматься этими проблемами. Отказался от личного счастья быть учёным-химиком. Мой руководитель в мягкой форме назвал меня дураком, а в 90-е годы, когда началась реформа, сказал, что мне можно поклониться (но, думаю, мнения насчет дурака не изменил).

"ЗАВТРА". Мне почему-то казалось, что вы дольше химией занимались. Неужели всего за семь лет работы успели докторскую диссертацию защитить?

С.К.-М. Я научной работой в экспериментальной химии занимался 12 лет в Москве, включая университет, и 4 года на Кубе - всего 16 лет. Потом 20 лет - методологией науки на материале химии, потом проблемами организации химической науки, потом читал курсы лекций по истории химии в Испании. Докторская диссертация посвящена методологии, защищал ее в МГУ у химиков. Кандидатская была "нормальная", экспериментальная. Потом я поехал на Кубу, где занимался не только самой химией, но и организацией науки. Был в этом кипящем слое становления нового кубинского общества, и увидел, как все проблемы нашей науки преломляются там. Это был такой эксперимент, который очень многое дал для дальнейшего понимания проблемы.

"ЗАВТРА". Испанский язык тогда же выучили?

С.К.-М. Да, специально выучил, чтобы поехать на Кубу. Работал там в 1966-1968 годах, потом в 1970-1973 годах. В это же время и начал осваивать науковедение - "науку о науке". И лет пятнадцать учился - все оказалось сложнее, чем я думал. Только к началу 80-х годов я начал понимать, как устроены те советские системы, которые я собирался улучшить. Думаю, если бы какой-то генсек в 60-70-е годы вздумал радикально улучшить нашу систему, то он бы её сломал. Правда, в отличие от "рыночников", он бы её обломки не продавал, а постарался починить. В 60-70-е годы не хватало знания, советская система не была даже рационально описана. Предыдущие поколения создавали эту систему, исходя из очевидных задач выживания и на основе того, что было сделано в России за предыдущие сто лет.

Созданная ими система казалась им единственно возможной и понятной, она не нуждалась в специальном "инженерном" описании. Казалось бы, что такое отопительная система России - все эти ТЭЦ, теплосети, батареи? Какая под этим философия? Зачем в ней разбираться обществу? Но когда старики стали сходить со сцены, внезапно оказалось, что молодежь просто не понимает, каким образом устроена эта система, какой мощности поток тепла требуется для отопления в России, сколько стоит это на мировом рынке, сколько бы стоила замена этой системы на автономное отопление "как на Западе". Точно так же, не знали, как устроены советский завод, школа, наука, армия… Не знали - и не ценили.

Сейчас мы за это расплачиваемся. Других систем построить не удалось и, уже определенно, - не удастся. А старые системы умирают, и времени на раздумья у нас почти не осталось.

Лично мне, чтобы начать понимать нашу научную систему, понадобилось пятнадцать лет интенсивной учебы, пришлось повидать мир, близко поработать с крупнейшими нашими учеными и поговорить с зарубежными, прежде всего - американскими. И всё это время меня не заставляли делать ничего постороннего - я занимался только тем, что сам считал нужным для этого познания. Думаю, очень немногие люди в Советском Союзе имели такую возможность. Я их лично, во всяком случае, не встречал.