- Я хочу сообщить вам, - начал он, - что русские вывели на орбиту вокруг Земли космический сателлит. Они назвали его… "спутник".

Сообщение было встречено абсолютным, гробовым молчанием. Русские опередили нас в космосе. Где-то над нашими головами, триумфально попискивая, несется электронный мяч, сконструированный и запущенный за железным занавесом. Он летел там, вверху… и они назвали его "спутником".

В фильме Германа-младшего героиню Хаматовой крайне раздражает этот триумф воли Советского Союза. Она сетует на то, что словом "спутник" в СССР называют теперь что ни попадя. Например, бритвенные лезвия или велосипед. Тема велосипедов в картине вообще крайне патологична. Вероятно, они служат для усиления контраста между правдой жизни и мифом: не на космических кораблях же летать советским людям!

Показательно и то, что жутко рефлексирующий по поводу и без повода главный герой умирает, так и не дождавшись ответа на вопрос: вернётся ли на Землю Гагарин? Для данной истории это совершенно неважно. Важно поведать западному миру, как на самом деле происходили советские космические достижения. Понятно, что спустя столько лет, в эпоху краха империи, заграничный гражданин не пугается, подобно маленькому Кингу, факту того, что в космосе мы всегда были и остаёмся первыми. Но наградить за "историческую справедливость" не преминули, вручив главный приз Венецианского кинофестиваля.

Есть какая-то странная закономерность в том, что современные режиссёры предпочитают навязчиво рассказывать зрителю о своем видении исторического прошлого. Словно прошлое давит на художника, мешает ему взглянуть на себя самого в контексте царящего вокруг хаоса. Никто не способен выдать что-нибудь внятное по поводу дней сегодняшних. "Космос, как предчувствие" - "Райские птицы", "Бумажный солдат"… в чём смысл этого поворота взгляда вспять, этого запоздалого диссидентского выпада? Ведь речь идёт не только о мятущихся от собственной беспомощности интеллигентах, которые, к сожалению, были частью русской культуры во все времена. О которых писали и Чехов, и Вампилов. Для Алексея Учителя, Романа Балаяна и Алексея Германа-младшего куда более важен исторический фон: мол, такими несчастными этих героев сделала советская власть.

Особенно жаль, что за всеми реверансами "папиному кино" сын крупного, этически сомнительного режиссёра, живописует безликость и бессмысленность гагаринского подвига. "Был простой человек, стал идол! Противно!" - резюмирует в 1971 году эскиз памятника погибшему Гагарину недовольная Нина, которая спустя 10 лет после смерти мужа живёт с его любовницей в одном доме. Она не в курсе того, что Гагарин накануне первого полёта писал своей жене в письме: "Когда-то ещё в детстве прочитал слова В. П. Чкалова: "Если быть, то быть первым". Вот я и стараюсь им быть и буду до конца". У женщин же совсем другие проблемы. "Через год ремонт обязательно сделаем", - говорит Нина. "Давай занавески жёлтые повесим! Я недавно видела. На них еще лошади нарисованы", - отвечает Вера. Вот уж действительно впору закончить словами Булата Окуджавы: "Он был бы рад в огонь и в дым за вас погибнуть дважды, но потешались вы над ним, ведь был солдат бумажный".

Ах, какой подарок преподнес москвичам Михаил Васильевич Плетнёв! В святочный вечер он вместе с Московской консерваторией и Дирекцией ее Большого зала дал бесплатный концерт памяти своего учителя - народного артиста СССР, профессора Льва Николаевича Власенко. Достойно описать праздничную атмосферу этого вечера смогло бы, пожалуй, лишь восторженное перо молодого Гоголя. Как в редком согласии чувств и мыслей звучали шедевры фортепианной концертной музыки в исполнении Симфонического оркестра Московской консерватории под управлением Плетнева и учеников Власенко - Калле Рандалу, Александра Струкова, Натальи Власенко, Николая Сука, чья благодарная память к учителю из далёкого далека свела их под крышу "alma mater". Как новизна трактовки этих неизменно пребывающих "на слуху" концертов побуждала напряженно вслушиваться, сочувствовать и сопереживать. Как студенческий коллектив музыкантов, следуя указаниям дирижера, удивлял мощным слаженным звучанием большого именитого оркестра. Как воодушевлен и раскован был обычно сдержанный маэстро Плетнёв. И, наконец, как единый настрой, действуя по принципу обратной связи, охватил весь зал, сотворив на время собор единомышленников.

Концерт N20 Моцарта, тот знаменитый ре-минорный концерт, Rondo к которому 30-летний Моцарт записал, по преданию, в день выступления, тот, который более двух столетий будоражит слушателей скорбным трагизмом и высокой певучей печалью, был сыгран первым и принес некое разочарование. Показалось, что слишком гладкая и отстраненная манера игры Калле Рандалу не подходит мощной страсти этого сочинения моцартовского гения. Не дотянул до желаемой высоты и Первый фортепианный концерт до мажор Бетховена, где, еще не избыв влияния Моцарта, композитор примеряет себе одежды будущего ниспровергателя канонов. Мелодичный, но холодноватый, Концерт явил нам молодого умника и шутника, переполненного радостью жизни, который и думать не думает о каких-то там вызовах судьбы. Академически выверенный стиль игры солистки Натальи Власенко не мог в полной мере выявить это, даже несмотря на всемерную помощь оркестра. Тут же вспомнился вечер в "Оркестрионе", когда Михаил Плетнев и Российский национальный оркестр, управляемый Кристианом Ганшем, сыграли этот Концерт именно так, как я рассказала, - легко, насмешливо, умно. И это было так интересно, что публика долго не хотела отпускать музыкантов.

Зато любимому Львом Николаевичем Власенко Листу в святочный вечер повезло. Сыгранные Александром Струковым и Николаем Суком с оркестром Концерт N1ми-бемоль мажор и Фантазия на венгерские народные темы прошли на одном дыхании: так свежо и органично они прозвучали. Это и немудрено. Оба пианиста в разное время были победителями конкурсов Листа в Будапеште, да и Михаил Плетнев известен как незабываемый интерпретатор сочинений этого композитора. Их совместное выступление подтвердило главное, что их объединяет: отношение к Листу, как к близкому, родному по духу человеку и музыканту. Это единомыслие, принесшее самим участникам радость сотворчества, и придало сыгранным произведениям редкостную цельность звучания. Браво!

Впервые за последние двадцать пустынных, смутных лет в нашем обезьянье-попугайском кинематографе - этом жалком провинциальном филиале Голливуда - явился подлинный шедевр!..

…Откуда ты, нечаянный подлинный гость, на пиру унылых масок и завистливых эпигонов?..

Гость говорит, улыбаясь открытой улыбкой молодой прекрасной женщины: "Я пришёл из великого советского кино!.."

Как во всяком истинном твореньи искусства - здесь явлен новый герой, вернее, новая героиня нашего печального времени.

Слава Богу - это не философствующая проститутка, устремлённая на "спасительный" Запад, и не мужеподобная пожирательница жизни - "бизнесвумен", а наша русская простодушная Девочка, похожая на персонажей Джульетты Мазины или Чарли Чаплина в юбке…

А иногда - да простят меня суровые православные - чудилась мне она маленьким Иисусом Христом, ведь в каждой душе живёт Спаситель…

Ницше говорил, что "поэты и пророки обходят большие города, ибо нет в них любви…"

Но вот Любовь забрела в необъятный город и спасает людей…

И погибает, "смертью смерть поправ…"

Эта Девочка, выросшая на брегу вольного моря, пронизанная его хмельными чистыми ветрами, явилась в Москву, чтобы отдать людям свою любовь, добро, тепло, жертвенность (а мы забыли, что любовь - прежде всего - жертва "за други своя")

Ах, городские хладные, расчетливые души!

А может ли Капля Любви напоить Пустыню?

Да! Капля Великой Любви может напоить, победить Пустыню Мегаполиса!