– Ну и что же теперь будет?

– А будет то, что если ты не бросишь эту бутылку, то очень скоро снова убатонишься, – проговорил Свиридов, окидывая взглядом шатающуюся фигуру Фокина, который ни секунды не мог усидеть на месте, а шлялся по комнате, натыкаясь на собратьев по несчастью и элементы мебели.

– Ч-че? – неадекватно отреагировал на слова Владимира пресвятой отец.

– Великаго дара расточив богатство, с бессмысленныя скоты пасохся окаянный, – гнусаво проговорил Свиридов и молниеносным движением выхватил бутылку из рук отца Велимира. – Д-дай сюд-да!

– А-а... ты... прокля... отлучу...

– Воистину капут, – закончил Свиридов, двумя огромными глотками пропев отходную молитву остававшейся в бутылке водке.

Фокин злобно выругался и присел на низкий пуфик. Потом взял с полки какую-то коробочку гробовидной формы и начал вертеть ее в руках с таким идиотским видом, что, как ни были угрюмы и настороженны протрезвевшие от свалившихся на них проблем гости-пленники, по комнате прокатился сдавленный смех.

...Вероятно, Афанасий нажал на какую-то кнопку, потому что «гробик» внезапно раскрылся, и из него на манер чертика из табакерки выскочил скелет с огромным мужским достоинством в рабочем состоянии, и защелкал челюстью. Послышалось какое-то жужжание, а потом из коробочки послышался гнусавый голос, с жутким акцентом выговаривающий сочную немецкую брань, в которой навязчивым лейтмотивом повторялось:

– Швайн... швайн... русиш швайн...

От неожиданности Фокин выронил коробочку и подпрыгнул так, что пуфик жалобно хрустнул, и Фокин свалился на пол вслед за раскрошившимся скелетиком, оборвавшим свой монолог на самой трагической ноте.

– Ну, Афоня... как говорится, подпись под иллюстрацией: «Однажды два ежа, бля, упали с дирижабля», – пробормотал Свиридов, задыхаясь от душащего его истерического смеха. – Прямо как из анекдота...

– Какого еще анекдота? – проворчал Фокин, поднимаясь и потирая ушибленный бок.

Истерически прыснули две девицы, а доселе мрачный господин со впалыми щеками продолжал смеяться и в изнеможении откинулся на спинку дивана.

– Так какого анекдота? Че ты мне тут...

– Да есть такой анекдот. Про тебя, Афоня. Поймали дикари-людоеды американца, француза и русского. Вождь племени и говорит: в общем, так. У нас подходит время обеда. Сейчас дадим каждому из вас по три свинцовых шара и посадим в наглухо запертую хижину. Кто сумеет меня рассмешить с помощью этих шаров, того мы употреблять в пищу не будем.

Отлично. Через час приходит вождь к французу. Тот встал на один шар, а двумя другими начал жонглировать. Вождь посмотрел на него, скривился и говорит: «Да у нас так каждый младенец умеет. Сожрать его!»

Приходит к американцу. Тот настругал деревяшек, устроил кегельбан и ну свинцовыми шарами играть в кегли! Вождь посмотрел и говорит: «Да это че, у нас такая игра каждое воскресенье. В кишках уже сидит. Так что придется тебе, упитанный парень из НАТО, пойти на бифштекс».

Приходит к русскому. Заходит в хижину, все племя ждет снаружи. Вдруг выскакивает вождь, дико хохочет, аж загибается и кричит: да отпустите этого русского к черрртовой матери!

– Но что произошло, вождь? Чем это он тебя так рассмешил?

– Да вот... захожу я в хижину, а этот идиот сидит и горько плачет. Я говорю: «Ты что плачешь, русский?» А он и отвечает: «Пропала моя головушка... один шар я пропил, другой потерял, а третий... сломал!»

Фокин отрывисто захохотал. К нему присоединилась примерно половина присутствующих.

– Ну что эта-а тако-ое, – укоризненно протянул толстый господин, и в этот же момент дверь открылась, и на пороге возник здоровенный парень в строгом черном костюме и с автоматом наперевес.

– Кажется, сейчас нас будут бить, – медленно проговорил Фокин.

– Возможно, ногами, – подытожил Свиридов.

Парень потоптался в дверном проеме и наконец проговорил отнюдь не агрессивным тоном:

– Который типа поп, то есть священник... значит, на выход.

– Да ты че, Валентин, забыл, как меня звать, что ли? – медленно произнес Фокин и пнул сломанный пуфик. – Еще несколько дней назад гулял вместе со мной на свадьбе... а тут с вещами на выход, и, как говорится, ни богу свечка ни черту кочерга.

Непонятные морализаторские рассуждения Афанасия увенчались малоразборчивым бормотанием, сквозь которое только изредка прорывались короткие матерные слова.

– Давай, не болбочи, – равнодушно проговорил парень с автоматом. – Поднимай задницу и двигай.

Пошатываясь от нахлынувших алкогольных эмоций, Фокин вошел в просторную комнату, в которой перед этим проводили душеспасительные морально-воспитательные беседы с Базилио и Алисой. Кстати, оба они находились там же.

Помимо Грязнова и Смоленцевой, здесь были Кривов, Кирилл Глебович Маркелов и два безымянных человека в темной одежде. Вероятно, это были такие же сотрудники госбезопасности, как Януарий Николаевич Шепелев. Человек с коротким кодовым именем Ян.

В данный момент он стоял чуть поодаль от всех остальных и вполголоса разговаривал по сотовому телефону. В момент прихода Фокина с конвойным Януарий Николаевич оторвал трубку сотовика от уха и, положив ее во внутренний карман пиджака, поднял глаза на отца Велимира и произнес:

– Проходите, проходите, почтенный гражданин Фокин. Присаживайтесь. Как я смотрю, вы не совсем в норме.

– Водяру жрут, – неразборчиво буркнул Валентин – парень, приведший Афанасия на спектакль. – С чего ж ему в норме быть?

Шепелев пристально посмотрел на Фокина и наконец с усилием, словно бы нехотя выцеживая каждое слово, проговорил:

– Я говорил о вас с Москвой. Вы удивительный человек, проживший интересную жизнь. Что касается...

– Обо мне с Москвой? – пробормотал отец Велимир. – Поелику воспослахом... в-в-в... это как – обо мне с Москвой?

– В свое время вы работали на ГРУ. И я совершенно уверен в том, что местом вашей работы был спецотдел «Капелла». Выяснить это с совершенной точностью достаточно затруднительно, даже можно сказать, почти невозможно. Личные дела вас и ваших бывших коллег находятся в таком гиперсекретном спецхране, что, по всей видимости, получить документальные характеристики вашей деятельности в начале девяностых годов мне не удастся. Впрочем, этого и не надо: имеющейся в наличии информации вполне достаточно. Поэтому мне осталось спросить вас прямо: вы числились в «Капелле» под именами Стрелец и Робин, не так ли?

Фокин поднял на Шепелева непонимающий мутный взгляд.

– Шы... шыто?

– Не стройте из себя дурачка, господин Фокин. Я уже понял, что вы прекрасный актер, так что не стоит растрачивать талант на пустяки и работать вхолостую. Вас сдали. Вас сдал ваш же благодетель Валерий Леонидович Марков. К несчастью, сейчас уже покойный...

– Чего-то я не понимаю, – громко и хрипло сказал Афанасий. – То есть как... меня в чем-то обвиняют, так, что ли? А то к чему тогда эти судейские ужимки и этот болван Валька... который до сих пор не научился правильно автомат держать?

– Вы – киллер, – коротко проговорил Януарий Николаевич. – Вы зарабатываете себе деньги на существование тем, что отпеваете в храме людей, которых сами же и убиваете. Как мне сказали только что, именно вы служили на похоронах господина Сафонова, которого застрелили потрясающим выстрелом с дистанции в полтора километра. Да что говорить... вы сегодня замечательно продемонстрировали, как можете стрелять. А ведь перед этим вы, как говорится, приняли на грудь столько, что с лихвой хватило подохнуть пяти американцам.

Фокин выпучил глаза.

– Вы знаете, – наконец произнес он, – в фильме про неуловимых мстителей есть такой милый эпизод: летит самолет, а этот цыган, который у них там был, и говорит... типа что это такое? А ему отвечают: а это беляк. Вот и мне тоже кажется: может, допился... может, беляк начался?

– Едва ли. По-моему, белая горячка вам вообще не грозит. Такая уж у вас конституция.