В самом деле, на какую именно стройку отправился отец Велимир, догадаться было несложно.

Потому что буквально в ста метрах от ночного клуба «Морской конек», где культурно отдыхали Свиридов и Фокин с товарищами, находилась стройка элитного жилкооператива. И, учитывая, что двигательные способности пресвятого отца Велимира сложно было признать в тот момент удовлетворительными, дальше чем до нее он едва бы дошел.

Свиридов добрался до стройки за какую-то минуту и, легко перемахнув через забор, уже сломанный каким-то ретивым радетелем, наклонился и рассмотрел четко отпечатавшиеся на влажной рыхлой земле следы. Совсем свежие и просто-таки огромные следы. Сложно предположить, что в этот поздний час сюда могло забрести сразу два человека такой богатырской комплекции – с широченными шагами и геркулесовой ступней.

Несомненно, следы принадлежали отцу Велимиру.

Свиридов прошел по следу и наткнулся на груду кирпичей. Судя по тому, что многие из них были банальным образом расколоты, несложно было предположить, что их сгружали сюда каким-то особенно варварским способом.

В этот момент за спиной Владимира что-то сдавленно булькнуло, и он, обернувшись, увидел Фокина, который пытался выкарабкаться из какой-то чудовищной ямы помойного типа. Пресвятой отец был с ног до головы перемазан жидкой грязью, а на лбу налипло краснокирпичное крошево – вероятно, Фокин при падении ткнулся головой в кирпичи и, чего и следовало ожидать, размолол их в порошок.

Или что-то вроде того.

– Вероятно, вот это и значит – нажраться, как свинья, – откомментировал Свиридов, протягивая Афанасию руку и помогая изрядно подмочившему одежду и репутацию горе-священнослужителю выкарабкаться из канавы. – Разве что только не хрюкаешь.

Фокин, дернув ногами, прохрипел:

– Погоди... зацепился за что-то... тяни.

Владимир напряг все силы и рванул Фокина на себя. Как бы ни был тяжел отец Велимир, от таких усилий он вылетел бы из ямы, как выдернутая огородником редиска из земли.

Но, против всех ожиданий, он только подался вверх на каких-то десять сантиметров.

– Дедка за бабку, кошка за мышку, внучка за Жучку, тянем-потянем, вытянуть не можем, – пробурчал Свиридов. – Там какая-то особо тяжелая коряга, надо думать.

– Попробуй еще раз... а то я уже ног не чую... холодно... – сипло выдавил Фокин. – Там че-то типа как держит...

– Да попробую, конечно, что ж мне – тут тебя оставлять, что ли? – грустно усмехнулся Свиридов и, крепко сцепившись с Афанасием, потянул его так, что потемнело в глазах...

На свет божий показались облепленные грязью ноги Афанасия. Вокруг одной из них обмотался тонкий, но, очевидно, прочный канат. Прочный – это оттого, что к одному из концов каната был привязан здоровенный обломок бетонного блока – килограммов эдак на семьдесят, не меньше. Вероятно, это именно он мешал Фокину выкарабкаться.

Второй конец уходил в яму.

Свиридов настороженно взглянул на отфыркивающегося и усиленно матерящегося смиренного служителя церкви, который сдирал с ноги злополучный канат. Что-то непонятно, зачем на стройке кому-то потребовалось привязывать канат к фрагменту строительного блока.

В этот момент Фокин выдал особо аппетитную ругань и, продолжая сидеть на земле, поднял тяжеленный кусок железобетона так, как будто то был пятикилограммовый кирпич, и замахнулся, собираясь швырнуть его обратно в канаву.

– Погоди! – поспешно остановил его Свиридов. – Положи его на землю.

– Поплавал бы сам в этом отстойнике, посмотрел бы я, как ты тут кудахтал бы, – проворчал отец Велимир, но кусок железобетона все-таки положил.

Свиридов тем временем взялся за канат и с силой потянул его на себя. Черная гладь всколыхнулась, нехотя разошлась тяжелыми ленивыми кругами, и с мерзким чавканьем и бульканьем, которые обычно можно услышать при наличии в доме засорившегося унитаза, на поверхность вырвалось что-то продолговатое и густо облепленное грязью.

Свиридов некоторое время посмотрел на это, а потом сказал:

– Длинновата веревка-то. Метра полтора будет. Хотя канава, конечно, поглубже...

– Ты это о чем?

– А вот о чем, – проговорил Владимир и выволок выуженный из канавы предмет на берег.

Фокин взглянул на свиридовский «улов» и, вцепившись грязными пальцами в еще более грязную короткую бороду, проговорил:

– Так вот, значит, как... Оказывается, у меня был напарник по заплыву...

...Заляпанный грязью предмет оказался трупом высокого, атлетически сложенного мужчины. Пресловутая грязная веревка была обмотана вокруг его горла. По всей видимости, он был убит совсем недавно, потому что тело не было обезображено гниением или отвратительным разбуханием вследствие нахождения в воде.

Свиридов пристально вгляделся в черты лица покойного и проговорил:

– У меня смутное ощущение, что я его где-то видел... По всей видимости, его не утопили... бросили в воду уже мертвым.

– А может, он просто упал в воду, типа как я... только ему не так повезло? – предположил Фокин, который, по всей видимости, не утратил остатки хмеля даже в связи с таким замечательным купанием.

– Ага... шел, зацепился шеей за веревку с куском железобетона и упал в удачно подвернувшуюся яму, – откомментировал Свиридов. И вдруг воскликнул: – Вспомнил! Вспомнил, где я видел этого парня!

– Здесь же, только где-то так позавчера? – иронично ввинтился Афанасий. – Когда мочил его... типа вот в этой воде?

– Ну и шуточки у тебя, Афоня, – махнул рукой Владимир. – Дело в том, что этот парень работал у Бжезинского... предпринимателя, которого отработал наш отдел в девяносто третьем.

– Бжезинский? – Фокин поморщился и заворочал грязным пальцем в слипшихся волосах на затылке. – Б-бжезинский? Что-то я такого не припомню. Мало мы, что ли, тогда ихнего брата почикали?

– Зато я помню, – сказал Владимир. – И вот этот парень, который валяется тут перед нами, – это Артур, шофер и личный телохранитель Бжезинского Владимира Казимировича, убитого двадцать девятого сентября девяносто третьего года в собственной квартире. Пять лет... да, прошло почти пять лет.

Фокин пристально взглянул на присевшего на корточки друга, и вопрос: «Кто именно убил упомянутого бизнесмена?» – замер на его губах, еще хранящих неприятный привкус грязной, с примесью бензина и мазута, воды из ямы, из которой выловили мертвого Артура...

– Зачем ты полез на эту стройку? – вопрошал Владимир ранним утром следующего дня Фокина, совершенно замученного чудовищным похмельем. – Зачем тебе понадобилось выкидывать эти цирковые номера?

– В-в-в... – Фокин попытался подняться с подушки, но неистово закружившуюся голову свинцово припечатало обратно, а перед глазами заметался хоровод жгучих и воющих, с алыми горчинками ада, огоньков. – Вот это колбасит... плю... плю... плющит... такого ваще никогда...

– На, испей из моего кубка, боярин, – хмуро проговорил Владимир и протянул Афанасию запотевший от холода простой граненый стакан, до краев наполненный чем-то слабо пузырящимся и желто-лимонным, с мутной алеющей поволокой.

– А-а-а... – слабо протянул тот, – «капелловское» пойло... антипохмехмельный кок... коктейль... эт-та хоррошо... м-м-м...

И, с трудом приподнявшись на подушке, отец Велимир вылил содержимое стакана в глотку и, одобрительно ухнув, снова рухнул на диван.

– Так зачем ты вообще поперся на эту стройку? – вновь спросил Владимир.

– Да что тебя это так... интересует?

– А то, что мне звонили из уголовного розыска. И менты затребовали свидетельские показания. Твои и мои. Насчет вчерашнего кордебалета на стройке. Так что, братец, давай приходи в чувство, одевайся – и курц-галопом в отделение.

– За что это? – поинтересовался Фокин, которого куда больше смутила необходимость вставать и куда-то идти, чем слова «уголовный розыск».

– А ты что, не помнишь?

– Н-нет. А что я должен помнить? – Фокин с трудом приподнялся на локте и тут же, коротко простонав, упал на спину – именно этот локоть он основательно разбил при падении. – В-в-в... бляха-муха, прохватило-то как! Мы что, вчера кого-то отметелили до полного, боже избави?