Время от времени я меняю их положение, потому что мои прекрасные мертвецы с бледными ногтями портятся. Они открыли печальные темные рты, их шеи гнутся как стебли, тронутые морозом, их кожа лиловеет и зеленеет, их члены коробятся.

Я давно уже позабыл сухой запах шелкопряда, теперь запах падали наполняет воздух. Лужица черной жидкости, которой блевала девочка-спрут, разливается под животами ангелов, сочится сквозь матрац, капает на пол — гнилостный сок, который опьяняет меня, как сок мандрагоры. Этот ликёр медленно исходит из них, а воды древнего источника сердито шумят по краям их внутренностей, выплескиваются и растекаются. Глаза их западают внутрь, как некогда глаза сладостной старушки Мари-Жанны. В ангелах моих я, мнится, нахожу всех своих мертвецов, хотя никто их них не доходил до такой стадии разложения. Даже крошка Анри.

Уже третий раз кто-то яростно звонит и колотит в мою дверь. Плохой знак. Консьержка зовет меня: «Дон Лучано! Дон Лучано!» Я слышу перешептывания, отдельные слова, приглушенные восклицания, звуки шагов.

Я не хочу выходить. Я ничего не ел со вчерашнего дня, но это не имеет значения: у меня есть еще остатки виски и вода из-под крана, правда, со страшным количеством хлора. Временами мне чудится, что мои ангелы встают и ходят по квартире, стараясь, чтобы я этого не заметил.

Под мою дверь что-то просунули, я отчетливо слышал шуршание. С порога моей комнаты я различаю на темном ковре прихожей бледную плоскую точку, которая мне угрожает, полулежа на пороге, отравленную стрелу, которая связывает мой мир с миром живых.

Я медленно приближаюсь к ней, наклоняюсь и тяну к себе, надеясь что она рассеется в пар, как привидение. Нет. Письмо. Я не буду его читать ни в своей комнате, храме Смерти, ни в гостиной. Уж лучше в каком-нибудь пошлом месте, вроде ванной или кухни. На кухне, пожалуй. Открывая письмо, я уже знаю, что в нем. Повестка в Квестуру — так здесь называется прокуратура — «по касающемуся Вас делу»… Международный жаргон, эсперанто сволочи… «По касающемуся Вас делу»…

Я кладу бумагу на кухонный стол, медленно, очень медленно, и, в то мгновение, когда желтоватый формуляр, заляпанный печатями и следами пальцев, касается пластиковой поверхности, я уже знаю, что в действительности осталось только одно дело, которое еще касается меня.

Меня касающееся дело…

Я смотрю на часы. Через несколько часов наступит ноябрь.

Ноябрь, который всегда приносил мне что-то неожиданное, хотя и готовившееся издавна… всегда.