– Кто желает выступить? Чонкин?– удивился он, заметив, что Чонкин дернул рукой.

Чонкин встал, оправил под ремнем гимнастерку и, переминаясь с ноги на ногу, уставился Ярцеву прямо в глаза. Так они смотрели друг на друга довольно долго.

– Ну что же вы не отвечаете?– не выдержал Ярцев.

– Не готов, товарищ старший политрук,– нерешительно пробормотал Чонкин, опуская глаза.

– Зачем же вы тогда поднимали руку?

– Я не поднимал, товарищ старший политрук, я жука доставал. Мне Самушкин бросил за шею жука.

– Жука?– зловещим голосом переспросил Ярцев.– Вы что, товарищ Чонкин, пришли сюда заниматься или жуков ловить?

Чонкин молчал. Старший политрук встал и в волнении заходил по лужайке.

– Мы с вами,– начал он, медленно подбирая слова,– изучаем очень важную тему: Моральный облик бойца Красной Армии. Вы, товарищ Чонкин, по политподготовке отстаете от большинства других бойцов, которые на политзанятиях внимательно слушают руководителя. А ведь не за горами инспекторская проверка. С чем вы к ней придете? Поэтому, между прочим, и дисциплина у вас хромает. Прошлый раз когда я был дежурным по части, вы не вышли на физзарядку.

Вот вам конкретный пример того, как слабая политическая подготовка ведет к прямому нарушению воинской дисциплины.

Садитесь, товарищ Чонкин. Кто желает выступить?

Поднял руку командир отделения Балашов.

– Вот,– сказал Ярцев,– почему-то товарищ Балашов всегда первым поднимает руку. И его всегда приятно слушать. Вы конспект приготовили, товарищ Балашов?

– Приготовил,– скромно, но с достоинством сказал Бала шов.

– Я знаю, что приготовили,– сказал Ярцев, глядя на Балашова с нескрываемой любовью. Отвечайте.

Старший политрук снова сел на пень и, чтобы показать заранее, какое истинное наслаждение доставит ему четкий и правильный ответ Балашова, закрыл глаза.

Балашов развернул общую тетрадь в картонном переплете и начал читать громко, с выражением, не вставляя ни единого своего слова.

Пока он читал, бойцы занимались, кто чем. Один, спрятавшись за спиной другого, увлекся Мадам Бовари, другие – играли в морской бой, Чонкин предавался своим мыслям. Мысли у него были разные. Внимательно наблюдая жизнь, постигая ее законы, он понял, что летом обычно бывает тепло, а зимой – холодно. А вот если бы было наоборот, думал он,– летом холодно, а зимою тепло, то тогда бы лето называлось зима, а зима называлась бы лето.

Потом ему пришла в голову другая мысль, еще более важная и интересная, но он тут же забыл, какая именно, и никак не мог вспомнить. И мысль об утерянной мысли была мучительна. В это время его толкнули в бок. Чонкин оглянулся и увидел Самушкина, про которого совсем забыл. Самушкин поманил его пальцем, показывая, чтобы Чонкин наклонился, он, Самушкин, ему что-то скажет. Чонкин заколебался. Крикнуть в ухо, пожалуй, побоится, старший политрук здесь, а плюнутьможет.

– Чего тебе?– шепотом спросил Чонкин.

– Да ты не бойся,– прошептал Самушкин и сам наклонился к чонкинскому уху.– Ты знаешь, что у Сталина было две жены?

– Да ну тебя,– отмахнулся Чонкин.

– Верно тебе говорю. Две жены.

– Хватит болтать,– сказал Чонкин.

– Не веришь – спроси у старшего политрука.

– Да зачем мне это нужно?– упрямился Чонкин.

– Спроси, будь другом. Я спросил бы, но мне неудобно, я в прошлый раз задавал много вопросов.

По лицу Самушкина было видно, что ему очень важно, чтобы Чонкин оказал ему эту пустяковую, в сущности, услугу. Чонкин, будучи человеком добрым, не умеющим никому и ни в чем отказывать, сдался.

Балашов все еще читал свой конспект. Старший политрук его слушал рассеянно, зная, что Балашов боец аккуратный, наверняка переписал в конспект все слово в слово из учебника и никаких неожиданностей в его ответе быть не может. Но времени оставалось мало, надо было спросить других, и Ярцев прервал Балашова.

– Спасибо, товарищ Балашов,– сказал он.– У меня к вам еще вопрос: почему наша армия считается народной?

– Потому, что она служит народу,– ответил Балашов, не задумываясь.

– Правильно. А кому служат армии капиталистических стран?

– Кучке капиталистов.

– Правильно.– Ярцев был очень доволен.– Я с удовольствием прослушал ваш ответ. Вы правильно мыслите, делаете из пройденного материала верные выводы. Я ставлю вам отлично и буду просить командира батальона объявить вам благодарность с занесением в личное дело.

– Служу трудовому народу,– тихо сказал Балашов.

– Садитесь, товарищ Балашов.– И своими узкими проницательными глазами старший политрук осмотрел сидевших перед ним бойцов. Кто хочет дальше развить мысль предыдущего оратора?

Чонкин дернул рукой. Ярцев заметил.

– Товарищ Чонкин, как прикажете истолковать ваш выразительный жест? Может быть, вы опять боретесь с жуком?

Чонкин встал.

– Вопрос, товарищ старший политрук.

– Пожалуйста.– Политрук расплылся в широкой улыбке, всем своим видом показывая, что, конечно, Чонкин может задать только очень простой вопрос и, может быть, даже глупый, но он, Ярцев, обязан снижаться до уровня каждого бойца и разъяснять непонятное. И он ошибся. Вопрос, может быть, был глупый, но не такой простой.

– А правда,– спросил Чонкин,– что у товарища Сталина было две жены?

Ярцев вскочил на ноги с такой поспешностью, как будто в одно место ему воткнули шило.

– Что?– закричал он, трясясь от ярости и испуга.– Вы что говорите? Вы меня в это дело не впутывайте. Он тут же спохватился, что сказал что-то не то, и остановился.

Чонкин растерянно хлопал глазами. Он никак не мог понять, чем вызвана такая ярость старшего политрука. Он попытался объяснить свое поведение.

– Я, товарищ старший политрук, ничего,– сказал он.– Я только хотел спросить…мне говорили, что у товарища Сталина…

– Кто вам говорил?– закричал Ярцев не своим голосом.– Кто, я вас спрашиваю? С чужого голоса поете, Чонкин?

Чонкин беспомощно оглянулся на Самушкина, тот спокойно перелистывал Краткий курс истории ВКП(б), словно все происходившее не имело к нему никакого абсолютно отношения. Чонкин понял, что если сослаться на Самушкина, тот откажется не моргнув глазом. И хотя Чонкин не мог взять в толк, чем именно вызван такой невероятный гнев старшего политрука, ему было ясно, что Самушкин опять его подвел, может быть, даже больше, чем в тот раз, когда устроил велосипед.