- К вам, сударь, пришла какая-то барыня!
- Сюртук, скорей сюртук! - проговорил я, задыхаясь. - Ну, ну!.. Хорошо!.. Ступай, проси! А сам пошел вон!
- Куда-с?
- Куда хочешь! В лавочку, в кабак, к черту! Только чтоб здесь тебя не было.
- Слушаю-с! - сказал Егор с такой значительной и вместе обидной улыбкою, что я непременно вцепился бы ему в волосы, если б имел время его поколотить. - Пошел вон, дурак! - закричал я. Егор исчез. Дверь снова отворилась. Женщина, закутанная в широкий салоп и повязанная турецким платком, который закрывал до половины ее лицо, вбежала в комнату. Она протянула ко мне руки, хотела что-то проговорить, но не могла и почти без чувств упала на стулья, которые стояли подле самых дверей. Это была Надина. Несмотря на мою больную ногу, я кое-как подошел к ней.
- Вы ли это, Надежда Васильевна? - сказал я трепещу щим голосом. - О, как я вам благодарен! Вы решились посетить меня.
- Вы!.. Опять это несносное "Вы"\ - прошептала Дне провская.
- Надина! Друг мой! Днепровская подала мне руку.
- Ах, как бьется мое сердце! - сказала она. - Что я сделала!.. Что подумают обо мне, если узнают?..
- Не бойтесь... не бойся ничего, Надина! - прервал я, отогревая моими поцелуями ее оледеневшие руки. - Мы одни, совершенно одни, и никто в целом мире не узнает...
- Но ты, Александр, что можешь ты подумать о женщине, которая решилась на такой безумный поступок? О, мой друг, не обвиняй меня!
- Что ты говоришь, Надина, мне обвинять тебя!
- Ах, Александр! Ты мужчина, ты не поймешь меня! Быть так близко от тебя, знать, что ты болен и не видеться с тобою, не слышать твоего голоса - нет! это было выше всех сил моих! Если б ты знал, что я вытерпела! Сколько раз в эти бесконечные ночи тоски и страданий я думала: он здесь один, он болен, и никто не позаботится о его покое! Бедный друг мой! Ах, я отдала бы полжизни, чтоб в эту минуту быть твоей сестрою, чтоб иметь право провести всю ночь без сна у твоего изголовья, усыпить тебя в моих объятиях, перекрестить с любовью, когда ты заснешь... Вдруг послышался стук кареты; она остановилась у моего крыльца.
- Эй, кто тут? Человек! - сказал кто-то громко в пе редней.
- Боже мой! - шепнула Надина. - Это голос моего мужа. Лишь только она успела спрятаться в мой кабинет и захлопнуть двери, вошел ко мне Алексей Семенович Днеп ровский.
- Здравствуйте, Александр Михайлович! - сказал он. Вот холостая-то жизнь: ни одной души в прихожей! Ну, что, как ваша нога?
- Немного лучше, - отвечал я таким странным голосом, что Днепровский испугался.
- Что это? - вскричал он. - Да у вас, никак, лихорадка? Вы так бледны, голос дрожит... Не послать ли за доктором?..
- Нет, не беспокойтесь! Это ничего. Прошу покорно садиться! Днепровский сел против меня.
- Я очень перед вами виноват, Александр Михайлович, сказал он. - Вот уже две недели собираюсь вас проведать, да все как-то было недосужно. Сегодня моя Надежда Васильевна не велела никого принимать, я было хотел остаться с нею, да она меня протурила. Чем, дескать, ты будешь заниматься весь вечер? Тебе будет скучно. Ступай, мой друг, в Английский клуб. Нечего делать, поехал! Завернул с визитом к графу Ильменеву, от него отправился в клуб, да вдруг дорогою-то мне и пришло в голову: чего ж лучше? Заеду навестить Александра Михайловича.
- Покорнейше вас благодарю!
- Да что это, в самом деле, вы так захирели? Вот скоро третий месяц. Уж как тужит о вас моя Надежда Васильевна! Она было хотела сама вас навестить, да вышло маленькое обстоятельство...
- Что такое?
- Так! Глупости, сплетни! Ох уж эта Москва! Никого не оставит в покое.
- Вы меня пугаете!
- Оно, конечно, вздор, да неприятно. Представьте себе, оттого, что вы часто у нас бывали, что мы вас любим, что жена к вам ласкова, стали делать такие странные заключения. Разумеется, я этим презираю, я знаю мою Надежду Васильевну: это ангел и телом и душою. Может быть, она немного ветрена, неосторожна, но сохрани боже, чтоб я дозволил себе и малейшее подозрение. Вы также, Александр "Михайлович, редкий молодой человек. Если бы я не знал, это вы скоро женитесь и что вы любите вашу невесту, то и когда бы не поверил этой гнусной клевете.
- Какой клевете?
- Да вот недели две тому назад я получил безымянное письмо, в котором меня уверяют, будто бы вы страстно влюблены в мою жену и что она вам отвечает.
- Какая бесстыдная ложь! - вскричал я, чувствуя, что вся кровь бросилась ко мне в лицо. - И вы не знаете, кто этот подлый клеветник?
- Почему мне знать? Да не сердитесь, Александр Михайлович! Клянусь вам честью, я этому не верю. Это какойнибудь жалкий волокита, который хотел отомстить моей жене за то, что она, может быть, порядком его отделала. Ведь есть такие негодяи, право есть! Вы молодой Человек, исполненный чести, благородный, вы не только не решитесь оклеветать невинную женщину, вам не придет даже в голову, что можно быть приятелем с мужем и стараться развратить его жену, а то ли еще бывает на белом свете! а Вас, Алексадр Михайлович, я истинно уважаю и, верно бы, не помешал моей жене навестить вас в болезни, но вы знаете наше московское общество - стоит только одному мерзавцу пустить в ход какую-нибудь клевету, а там уж только держись: переиначут каждое слово, перетолкуют каждый поступок в другую сторону... Конечно, можно бы этим пренебречь, есть пословица: "Волка бояться - в лес не ходить", да ведь есть также и другая: "С волками быть по волчьи выть".
- Но я желал бы знать, кто этот безымянный... , - и, Александр Михайлович, на что? Не удалось укусить, так черт с ней!
- Здорово, Александр! - сказал князь Двинский, входя комнату. - А! Алексей Семенович! И вы также навестили больного.
Я принял очень холодно князя, но, казалось, он не хотел того заметить и уселся преспокойно подле Днепровского. Что ваша Надежда Васильевна? - спросил он. - Я давно не имел удовольствия ее видеть. Правда ли, что она все нездорова?
- Нет, слава богу! От кого вы это слышали?
- Так неправда? Скажите пожалуйста! А меня уверяли, что она так похудела, что на себя не походит.
- Какой вздор!
- Вот ты, Александр, так точно похудел, - продолжал Двинский. - Бедняжка! Третий месяц!.. Ну, наделал же ты горя!.. То-то, я думаю, слез-то, слез!