Как быть, если подсудимый будет требовать, чтобы вы доказывали его полную невиновность, тогда как вы находите возможным только смягчить состав преступления или добиваться снисхождения? Если предполагалась защита по соглашению, вы откажетесь; если назначены судом, будете защищать по своему разумению: подсудимый останется недоволен, но вы будете правы как перед собою, так и перед ним.

Другое основное правило заключается в следующем: опровержение явно несостоятельных частей обвинения не должно входить в систему защиты. Если обвинение явно преувеличено, например кража с перочинным ножом в кармане названа вооруженной, нанесение смертельных повреждений без указаний на желание лишить жизни пострадавшего – намеренным убийством и т.п., то спор в этом отношении является лишним, а при неумении оратора избегать обоюдоострых соображений может повредить подсудимому. В таких случаях защитнику следует только сказать, что он не считает уместным отнимать время суда на разъяснение того, что понятно само собою. Это и будет наиболее убедительным возражением. Отсюда следует, что если в меньшем объеме обвинение вполне доказано, а в большем – явно несообразно, то защиты как борьбы также не существует, и роль защитника опять сводится к ограждению процессуальных прав подсудимого. Все прочее будет пустословием.

При каждой новой защите надо внимательно перечесть как статью уложения, указанную в обвинительном акте, так и другие законы, могущие имет отношение к делу. Хотя бы вам казалось, что вы знаете их наизусть, перечтите их непременно. Исход дела может зависеть от одного слова. Суд разбирал в апелляционном порядке дело о безпатентной торговле спиртными напитками. Подсудимый был осужден уездным членом за тайную продажу водки и пива в распечатанной посуде. В апелляционной жалобе он признавал себя виновным лишь в продаже крепких напитков в запечатанных бутылках и просил о соответствующем уменьшении наказания, т.е. о замене восьми месяцев тюрьмы штрафом. Со стороны обвинения был один свидетель, урядник, удостоверивший, что в чайной лавке подсудимого водку и пиво пили ежедневно; при обыске у него было обнаружено два ящика пива и несколько дюжин бутылок водки. Со стороны защиты было вызвано несколько местных крестьян. Каждый из них заявлял, что покупал водку у подсудимого, но всегда в запечатанной посуде. Каждого председатель спрашивал, где пил он купленное пиво или водку, и каждый, не задумываясь, отвечал: в чайной подсудимого. По окончании судебного следствия молодой защитник в немногих словах объяснил суду, что добросовестные показания свидетелей вполне выяснили дело и остается только исправить ошибку уездного члена и применить к деянию подсудимого 1 ч. 1112 ст. улож., а не 2 ч. той же статьи, соответственно уменьшив наказание. Дело действительно было вполне ясно, и суд через несколько минут огласил резолюцию, утверждавшую приговор первой инстанции. Если бы защитник прочитал закон, он мог бы заметить, что 2 ч. 1112 ст. карает не только продажу спиртного в запечатанной посуде, но и распивочную продажу.

Лучшая защита – это защита законом. Она не всегда ведет к полному оправданию, но ее преимущество заключается в том, что, если защитник нашел юридически верное положение, оно обязательно для судей.

21 июля 1903 года Лариса Комарова пришла в ренсковый погреб запасного ефрейтора Михаила Васильева, помещающийся в доме № 7 по 12-й линии Васильевского Острова, и потребовала от Васильева по имевшейся у нее долговой расписке этого последнего уплаты 100 рублей денег, которые Васильев не доплатил ей за купленный у нее винный погреб. Взяв от Комаровой свою расписку как бы для обозрения ее, Васильев на глазах Комаровой разорвал ее на мелкие куски и предложил Комаровой удалиться, так как теперь все расчеты между ними покончены. На суде подсудимый признал приведенные выше факты. Прокурор отказался от судебного следствия. Защитник потребовал допроса одной Комаровой. Она показала, что Васильев уплатил ей долг и что она простила его. Защитник указал присяжным, что расписка была уничтожена подсудимым не из желания уклониться от уплаты, и просил их отвергнуть корыстную цель. Присяжные так и сделали, и так как уничтожение документа без корыстной цели (1622 и прим. к 1625 ст. ул.) преследуется не иначе, как по жалобе потерпевшего, а Комарова простила Васильева, то суд освободил его от наказания.

Двадцатилетний приказчик крупного торгового дома растратил за несколько месяцев более 5000 рублей. Он признал себя виновным и обязался возместить убытки своих хозяев. Защитник доказывал легкомыслие и громил преступный соблазн, в который богатые люди ввели «молодого мальчика». Председатель сказал по этому поводу: «Лучше, вероятно, было бы оставить такого мальчика без работы – бросить его на улицу! А ему дали хороший заработок: сначала пятнадцать, потом двадцать и наконец пятьдесят рублей». При деле находилась копия доверенности, выданной подсудимому уполномоченным торгового дома; он имел право заключать всякого рода сделки и получать по ним деньги без ограничения суммы. Отчего не сказал защитник, что самый закон – ст. 38 уст. торг. – воспрещает выдачу доверенностей несовершеннолетним приказчикам и разрешает давать им в распоряжение товар не более как на тридцать рублей? Нарушение этого правила хозяином не освобождает виновного приказчика от уголовной ответственности (реш. 1875 г. № 116), но это обстоятельство не могло бы не иметь известного значения для присяжных. Не надо было говорить о соблазне, а следовало сказать о допущенной ошибке и просить их в деянии подсудимого также признать ошибку, хотя и преступную и достойную наказания, но в меньшей мере.

По особым правилам улож. о нак. о поджоге деяние виновного признается покушением, когда пожар был потушен в самом начале. На основании 3 п. 1610 ст. покушение наказывается как оконченный поджог, если виновный скрылся или, «оставаясь на месте, ничем не доказал раскаяния в своем поступке». На основании ст. 1606 – 1609 это наказание колеблется между арестом, исправит отдел. и каторгой от 4 до 20 лет или без срока. В противоположность этому жестокому правилу 1 п. 1610 ст. предоставляет суду право ограничить наказание тюрьмою на 4 – 8 месяцев без ограничения прав, если пожар потушен самим «раскаявшимся» виновным или призванными им на помощь людьми. Это, конечно, бывает очень редко, и защитник может доказывать это только при исключительно благоприятных обстоятельствах. Но 2 п. 1610 ст. представляет возможность без труда спасти подсудимого от каторги. В этой части статьи предусмотрены случаи, когда пожар потушен не по известию поджигателя и не им призванными людьми; таким образом, 2 п. 1610 ст. отличается от 3 п. 1610 отсутствием отрицательного признака: «ничем не доказал раскаяние»; наказание по 2 п. – арест. отд. от 3 до 31/2 лет; выбор между 2 п. и 3 п. предстоит суду всякий раз, когда поджигатель застигнут на месте; ясно, что защитник должен объяснить присяжным эту опасную для подсудимого дилемму: каторга или исправительное наказание зависит от того, усмотрел ли околоточный надзиратель или десятский в поведении виновного «доказательство раскаяния».

Не вынуждайте судей изобличать вас в юридической безграмотности.

Подсудимый украл у хозяина три вексельных листа с подписью, вписал в двух из них текст и предъявил их к протесту. Он был предан суду по ст. 1157 и 1160 ст. ул. о нак. и на суде признал себя виновным. Защитник просил об оправдании, объясняя присяжным, что это было похищение документов, ничего не стоящих, и что заполнение текста подписанного вексельного листа не может быть подлогом.

Подсудимая обвинялась по 2 ч. 224 ст. ул. Суд предложил вопрос присяжным в следующих выражениях: виновна ли крестьянка Марфа Дмитриева в том, что тайно похитила из незапертой часовни медную лампаду, освященную употреблением при богослужении? Присяжные ответили: да виновна, но лампада не была освящена. Прокурор дал заключение о применении 226 ст., защитник не возражал. Если бы он был внимателен к своим обязанностям, он заявил бы суду, что подсудимая может быть наказана только по 229 ст., потому что в вопросе суда был пропущен существенный признак святотатства – принадлежность похищенного предмета к церковному имуществу; другими словами, вместо четырех лет тюрьмы с ограничением в правах она подлежала не более как шестимесячному заключению. Если бы суд не заметил своей ошибки, она, вероятно, не была бы исправлена и в кассационном порядке за отсутствием протеста и жалобы, и Дмитриева просидела бы лишних три года в тюрьме.