Тоня.

Что значит анчибола? Юленька писала, твой Шурик за ней следит, бережёт её. Спасибо ему за эго.

Я ведь его только на фотокарточке видала, грудным. Как время-то быстро летит!»

Из письма тёти Дуси Юлькиным родителям, «...И будьте совершенно спокойны. Ни в какие пещеры я девчонок не пущу, строго-настрого накажу не лазать, водопроводов никаких не искать. У нас по Изюмовке, никак, четыре, не то пять колодцев люди ставить взялись, и Петруша на нашей усадьбе скважину старую вскрывать надумал. Не знаю, управится ли: все как есть дни, а то и по две смены на водохранилище дежурит. Нам же с Федей не под силу и вовсе недосуг — с зари до зари на работе. А Петруша на водохранилище никакой не начальник, начальник — инженер, он просто техник. Насчёт же того, чтобы туда купаться ездить, о том и вовсе не тревожьтесь. В Изюмовке годовалый младенец знает, за это по головке не погладят, чего доброго, оштрафуют да в милицию заберут. Конечно, материнскому сердцу всегда приятно, если про сына говорят, что собой красавец. Только думаю, Юлечка и тут маху дала. Петруша росту, правда, хорошего, в отца, а лицо как лицо, разве что глаза подходящие. Парень-то он серьёзный, деловой, и есть у него невеста не невеста, а так, девушка. Звать Жанной. Работает в гледпункте. Того гляди, как бы свадьбу играть не пришлось! Я уж загодя к этому готовлюсь; сама знаешь, молодым многое требуется, расходы будут большие. Жанна девушка приглядная, ничего не скажешь. А про Юлечку вашу не сомневайтесь. Сыта, здорова, песни такие занятные на гитаре играет!.. Одним словом, бережём как умеем. Вы не беспокойтесь. А что Шурка покою ей не даёт, следом бегает, так я ему за то нахлобучку хорошую дам. А про анчиболу мне и писать совестно. Если девчонки его так зовут'—значит, заслужил. И сапоги Юлечке не вздумайте слать, жара стоит страшная. Не говоря о топоре. И на что ей топор понадобился, своих, что ли, в сарае мало?

Затем низко вам обоим кланяемся с пожеланием здоровья и скорого свиданья. И остаёмся ваша сестра Евдокия, муж её Фёдор, бабушка Катя и дети...»

ГЛАВА ПЯТАЯ

Шумит-гудит ранним воскресным утром в разных концах Изюмовки потревоженная земля. И на усадьбе Лукьяненок тоже. Отчего шумит, почему гудит?

Оттого, что где-то глубоко в ней сверлит Пётр дрелью цементную облицовку старой скважины, заваленной битым кирпичом, щебнем, обломками бетона...

Старая скважина находится внизу усадьбы, почти у плетня. Вот и вьются, несмотря на ранний час, возле работающего Петра соседские ребятишки — разве от них что утаишь? Сбились вокруг колодца глубиной два с лишком метра, смотрят с любопытством.

— Да разойдитесь, покуда не вылез! — разгибаясь и утирая лицо, кричит из глубины Пётр.— Шурка, гони ты их! Свет застят.

Шурец хватает за подолы непрошеных гостей, толкает, щиплет. Как же, прогонишь! Галя была бы— дело другое...

А Галки нет. И Юльки тоже нет. Галя побежала сестру разыскивать. А Юльки нет — встала сегодня ни свет ни заря (тётя Дуся только корову выгнала и прилегла для воскресенья доспать), в бриджи свои любимые нарядилась, прихватила зачем-то с огорода лопату, верёвку от белья сдёрнула (Галюха всё приметила, углядела!). И — как сгинула. Не иначе, отправилась-таки к Агармышу искать остатки старого водопровода, про который необдуманно рассказал ей Пётр. Недаром все эти дни будто мимоходом выспрашивала у Гали вокруг да около. Вот нескладёха! О том водопроводе и думать давным-давно перестали. Свой, новый всюду провели. Это ж временное сейчас на водохранилище затруднение! А Юлька-благодетельница рада стараться — ищет у себя под боком. Тяпнет её на горе гадюка, будет знать...

Галюшка, как следопыт, уверенно поднималась хоженой-перехоженой тропинкой среди кустов шиповника, ругая и жалея Юльку,

А с той было вот что.

Родители ни сапог, ни топора ей, разумеется, не собирались присылать, а фонарик и новые очки выслали одновременно с письмом. Юлька твёрдо решила отличиться. Собиралась, собиралась и — собралась.

Вооружилась лопатой, верёвкой, фонариком и ушла из дома, не сказавшись никому. Даже Шурец проглядел её, проспал.

Утро было чистое, умытое, предвещавшее жаркий день. Тропка вилась среди валунов, белевших по склону, как разбредшиеся овцы. Впереди зачернело что-то. Ага! Вот, кажется, и пещеры... Целых две сразу. На склоне горы показались тёмные впадины.

Юлька подкралась к первой, заглянула. На земле камни, сверху свисает паутина или мох, валяется куча обгорелого хвороста. Дохнуло прохладой. Страшновато!

Она включила фонарик — внутри было сумрачно. Продвинулась немного, постояла. И — отпрянула. Какие-то непонятные звуки: топ-топ, шлёп-шлёп!..

Юлька пискнула, загородилась лопатой. Звуки стихли. Подождав с зажмуренными глазами, она открыла их: на земле сидела громадная жаба. Фу, мерзость!

Что же, обвязаться верёвкой и идти дальше? Или... повернуть обратно? Нет. Ведь если удастся найти хотя бы следы старого водопровода, можно прославиться на всю Изюмовку, на весь Крым! И Пётр будет ставить её всем в пример!

Обмотав кое-как верёвкой валявшийся камень, крепко держась за её конец, Юлька тронулась вперёд. Стало темнее. Но впадина вдруг углубилась, расширилась, и послышался новый звук. Будто кто бил по камню звонким молоточком. Да это же капает вода! Как у них дома, в Москве, на кухне из испорченного крана. Ура!!! Нашла. Так легко, так быстро!..

Однако капающий звук сразу прекратился, а на спине Юлька почувствовала что-то холодное, мокрое. Посветила фонариком — над головой темнело влажное пятно.

И вот тут началось страшное. Дикий рёв внезапно заполнил пещеру, звучные, как выстрелы, хлопки оглушили Юльку. Она попятилась назад к выходу. Быстрей, быстрей... Он близко, уже голубеет небо!.. Юлька вынырнула наружу и —- обомлела. С большого валуна на неё в упор смотрели недобрые глаза на рыжей мохнатой морде.

— Спасите! — прошептала Юлька, скорчившись, втягивая голову.

А мохнатое чудище, протянув морду, лизнуло её шершавым языком.

— Начал меня есть! Уже ест меня!..

И над головой тот же рёв, хлопки, крик:

-— Эге-геге-гей!.<

Онемев от страха, Юлька метнулась туда, сюда... Выше и ниже, среди валунов, потрескивая и шурша, двигался кто-то многоногий.

Прыгая через кусты и камни, забыв верёвку, лопату и фонарик, она помчалась вниз, к дому. А наверху снова — щёлк! трах! — выстрелило, и громадный человек в сапожищах соскочил с валуна на тропку.

Зигзагами, спасаясь от колючек, неслась Юлька среди стада молоденьких жующих бычков, карабкавшихся по склону, а пастух, щёлкая кнутом, собирал их.

Так, с белыми от страха глазами, она и вылетела на Галю, уверенно поднимавшуюся в гору.

— Ты чего? Что с тобой? Напугал кто?

— Там!.. Они!..

— Зачем из дома убежала? Ищи тебя... Петруша скважину старую вскрывает, дел по горло.

— Галь, я же для него как раз хотела! В пещеру... Водопровод старый. Вон там капает немножко!

— Тю, капает. В криничку льётся, толку что. Настоящие пещеры разве здесь? Через лес идти надо часа два. Здесь разве пещеры? Так, дыры... Съели тебя бычки чи що?

— Бычки? Они... они бодаются. И... царапаются.

— У них и рог-то нема, не выросли. Морока нам с тобой. Куда лопату дела? Верёвку от белья брала?

— Там... всё.

Галя проворно шмыгнула в кусты, вернулась, неся верёвку с лопатой и фонарик.

— Пошли. Мама с батей ругаются: не спросившись, не поевши, ушла.

Странно: слова «кто-то тебя ругает» всегда всё ставят на место. Юлька отдышалась, вытерла лоб. Девочки стали быстро спускаться к своей усадьбе.

Закраснели черепитчатые крыши. Над усадьбами вьются дымки — хозяйки затопляют летние кухни. Вот и оба ореха Лукьяненок уже видны, у шелковицы кружат ненасытные скворцы. А бычки внизу, такие безобидные, ползают среди валунов, выискивая молодую траву, и пастух бродит с ними.