Божество обернулось, раскрыло объятия, словно желая заключить в них Вагна – а может, кого-то еще, кто бы тут ни был, – и возвестило:

– Свобода! Сила! Власть! Дороги славы вас ждут, отчизны верные сыны!

Из золотисто-рыжей тени донесся ехидный отклик:

– А на дорогах ждет безумство правых и зарево кровавое войны.

Темное божество с презрением опустило взор на собственную тень:

– Сомненья дел достойных не свершают. Путь правды – прям, как обнаженный меч.

На что тень радостно продолжила:

– Сомненья – шелуха. Они слетают, как только голова слетает с плеч.

Вагн фыркнул, и от этого простого звука все боги с тенями ушли туда, откуда прибыли, а пустая теперь котловина наверняка лежала между ним и грядой холмов, за которой проходил тракт на Дюренбрехт. Значит, ему туда.

С богами, которые живут на Той Стороне, пусть общаются герои. Такие, как предки Коннора или госпожи Беуны. А его заботы лежат на этой земле, и так оно и останется, пока Эсси живет здесь, а не там.

Беуна, непослушная дочь графа Заарского, осторожно ступала по заросшей тропке. Здесь ходили редко, жесткая бурая трава достигала щиколоток. Прочные башмаки из козловой шкуры приминали траву, но позади Беуны она снова распрямлялась.

Простолюдин Вагн сын Горма – неподходящий спутник жизни для дочери и наследницы ленного владетеля. Ему трудно будет отстоять Кельмарку от соседей из Дюренбрехта и Донаркейля, он не воин и никогда не поведет за собой воинов, не сможет привести в дом достойную дружину. Даже и нанять ее – не сможет, потому что не богат.

Но теперь Эсси не изберет никого другого, и не Беуне упрекать дочь в неподобающем своеволии. Она сама двадцать лет назад, отказав учтивому и знатному альмейнскому бургграфу, выскочила за простого вояку-десятника, худородного гэла из Аргона. Через два года десятнику, спасшему от бауэрских разбойников Вальмунда Зальбургского и его семью, из собственных владений фон Зальцбурга выкроили в вечное владение лен и замок Кельмарки, и Беуна обрела почти такую жизнь, к которой ее предназначал отец; однако выбирала она не титул, а человека. И ее дочь от Коннора, упрямца каких мало, уж конечно не может быть уступчивой и покорной…

Тропа взбегала на бугор. Беуна поднялась на вершину и оказалась на краю пологой котловины, дно ее было песчаным, а посредине возвышалась горделивая и опасная фигура темного пламени, с рогами и крыльями, а у ног фигуры лежала огненно-рыжая тень.

Беуна схватилась за пояс – не за нож, от ножа тут толку никакого, но за оберег, ковчежец, освященный в Аахене на могиле императора Магнуса. Не помогло: фигура осталась какой была.

Или помогло: фигура осталась на месте, не причинив женщине вреда.

Темно-алое пламя постепенно сменилось насыщенным пурпуром, потом – синевой на грани черноты. Крылья обернулись вокруг фигуры древнего божества и стали тяжелым плащом, подбородок устало оперся на длинный посох. Тень впитала багряный жар и потемнела, сыто мерцая.

Холодное пламя осталось пламенем, и голос, старый и мудрый, отнюдь не растерял былой мощи:

– Повсюду тьма. Повсюду беспорядок. Смирись и жди – пути иного нет.

Рыже-багряная тень возразила:

– Смирение своим спесивым ядом и мертвого на тот загонит свет.

В древних очах вспыхнуло сапфировое, непреклонное пламя:

– Страданья – путь к спасению земному, путь совершенства, истины, мечты.

С чем тень охотно согласилась, но по-своему:

– Кто жив, тот к совершенству сам – препона, в нем места нет для высшей чистоты…

Беуна с усталым облегчением вздохнула, отпустила ковчежец и шагнула вперед. Кем бы ни были эти боги Той Стороны и их тени – они заняты своими спорами и к ее делам никакого касательства не имеют. Не помогут, так хоть не помешают, и на том спасибо.

Шаг, и котловина оказалась пуста, а Беуна вспомнила, что как раз по ту сторону холмов – знакомый тракт, по которому в Кельмарку прибывали гости из Дюренбрехта.

Эсси – Эстелла, наследница лена Кельмарки – почти бежала по тропинке, которая так и стелилась под ноги.

Вчера утром было не так. Вчера она чинно прогуливалась в обществе молодого Видерика фон Дюренбрехта, намеренного взять в жены наследницу Коннора и объединить два владения, вчера она слушала неуклюжие комплименты в свой адрес и весьма разумные планы о совместном будущем Дюренбрехта и Кельмарки… Видерик в округе считался завидным женихом; уважаемого рода, неглуп, с достатком, молод, здоров – и даже собой хорош, хотя для мужчины это и не главное. Эсси признавала за ним сии достоинства и соглашалась, что выпадает людям судьба и похуже, а что любовь – так не за тем в брак вступают.

Но когда черно-зеленым маревом надвинулся Лес, когда зазвучал голос, от которого у слуг лишь пятки засверкали, а завидный жених, владетель Дюренбрехта, дрогнул и последовал их примеру, – Эстелла, дочь Коннора Кельмаркского, уже знала, что этому браку не бывать. Робкий не станет ее мужем.

Вагн бы не отступился, думая она, когда черно-зеленая волна уносила ее вглубь Леса.

В Лесу она не боялась. Просто поляна и большой валун, и мох мягче многих подушек. Она даже задремала, и во сне не видела ничего, и неважно, зовется эта ночь Самхейном или еще как-нибудь. Эсси знала, что за ней придут, так или иначе: что отец, что мать горы свернут, если захотят.

Когда она увидела Вагна, она поняла, что мечта стала явью, и все будет только так. Он не знатного рода, пускай – но они любят друг друга, и если кому-то не нравится жить словно в сказке, Эсси до этого дела нет.

Тропинка вскарабкалась на бугор, Эсси одним махом взлетела туда же и остановилась перевести дух.

Внизу, в котловине с песчаным дном, вырастая из багряно-рыжей тени, опираясь на посох, стояла крепкая фигура древнего божества, из синего до черноты пламени.

Эстелла глазом не моргнула. Она провела ночь в объятиях Леса, древние боги теперь ее не пугали.

Синева пламени под взглядом девушки словно вывернулась наизнанку и налилась жемчужно-розовыми тонами. Блики пламени были подобны игре рассветных лучей на мраморной статуе, на светящейся молодостью обнаженной коже. Юное божество закружилось в радостном танце, а тень приобрела обычный для теней серый и сизый цвет.

Божество сказало:

– Не жди, иди – и будешь знать ответы, судьбой своею всякий правит сам.

Тень жалобно возразила:

– А кто прошел меж тем и этим светом, где обретет удел, и кров, и храм?

Божество недовольно топнуло ногой и проговорило:

– Дай волю чувствам, дай свободу страсти, дай – и найдешь, и раз, и два, и пять.

На что тень только вздохнула:

– Кто дал – нашел, кто взял – изведал счастье, а тот, кто счастлив – не желает знать…

Эсси рассмеялась. Это же так просто! Это же так… так понятно, как раз то, о чем думала она сама! У жизни и у сказки разные порядки, но кто сказал, что их нельзя примирить?

Так, улыбаясь, Эсси шагнула вперед, и боги с их тенями пропали, ушли на Ту Сторону, где им и место. А ее место – здесь, вот пересечь котловину и выйти на тракт, что ведет из Дюренбрехта, пройти с полмили на север, и там уже за поворотом откроется Кельмарка…

Обручение провозгласили вечером того же дня, а на свадьбу через месяц пригласили всю окрестную знать.

Гервард фон Дракенберг и барон Вольфганг фон Донаркейль выслушали все, что желал сказать Коннор, и договорились о том, где начинаются рубежи Леса. Где каждый из них дозволит своим людям пасти свиней, охотиться с луком и копьем и рубить дрова, но не ставить ловушки и не пускать пал, очищая земли под пашню.

Так и записали, Коннор заранее пригласил из Зальцбурга стряпчего, искушенного во всех пергаментных премудростях, и тот составил соглашение, копию которого потом отвез в графский архив. О том, что dominus Silvani обязуется способствовать процветанию удела своей супруги, при условии, что род упомянутой супруги не будет посягать на процветание его удела, границы какового обозначены особо. Отдельным пунктом вписав, что брак считается заключенным и осуществленным со дня составления сего соглашения, в чем свидетелями и поручителями выступили уважаемые владетельные domini – Connorus Kelmarkae, Gerwardus Drakenbergi, Wolfgangus Donarkeili baro, et Widericus Durenbrechti. Крестики-подписи Коннора, Герварда и барона Вольфганга засвидетельствовал стряпчий; грамотный Видерик расписался сам.