— Я понимаю, что в любой момент могу умереть. Кузен Лукаса умер на последнем рождественском ужине. Все, что мне известно, Лукас может завтра умереть, убитый вашими врагами или членами вашей семьи. Без него я ничего не стою. Моя дочь здесь из-за меня. Если я не буду больше нужна, то полагаю, что и она — тоже. Я достаточно увидела, чтобы осознать — ваша семейка не позволит нам жить. Вы избавитесь от нас, словно мы никогда не существовали. Мне необходимо найти некий способ, чтобы меня ценили и без Лукаса. Тогда, если он умрет, как я смогу выжить, так и моя дочь выживет.

— И ты сделаешь это, став нашей домохозяйкой? — ухмыльнулся Даниель. — Готовка, и уборка после нас? Скажи мне, как низко ты опустишься? Если я для тебя оставлю в ванне какое-нибудь дерьмо, ты его тоже уберешь?

— Нет, — сказала Карина. — Свое дерьмо будете сами убирать. Если исключить, что ты прямо сейчас сидишь в его куче, то должен знать, как прицеливаться в туалете и подтирать собственную жопу.

Потешность в глазах Даниеля кристаллизировалась в гнев:

— Если ты хочешь снискать расположение к себе, имеется способ намного легче это сделать. Ты можешь прямо сейчас пройти сюда и отсосать мой член. И чем просто отдраивать раковину, этим ты сможешь намного быстрее снискать от меня самую полезную милость.

Карина глянула на Лукаса. Он откромсал кусок стейка и, продолжая жевать с нескрываемым удовольствием, бросил на нее быстрый взгляд, говорящий: «Тугой».

— Даниель, она не глупая, — сказал Генри и подцепил другую пампушку из корзинки для хлеба. — Они восхитительны. Она знает, что прислуживание тебе могло бы вынудить тебя и Лукаса схватить друг друга за горло. Ты играешь в эту игру ради личного удовлетворения, но от нее зависит выживание Лукаса. Ей пришлось бы быть умственно отсталой, для того чтобы вместо него предпочесть тебя.

Даниель переметнулся на Лукаса:

— Так что его светлость обо всем этом думает? Ваша закуска уже похоронила вас. Вам это льстит?

Лукас врезался зубами в третий на его счету бифштекс.

— Что бы вы сделали на ее месте? Полы помыли бы вы шваброй? О всемогущий?

Лукас призадумался и ответил на это:

— На ее месте я бы уже убил вас двоих. Но, я не на ее месте. И я — не она. Я ни меньше всех, кто окружает меня, ни слабее, и без детской жизни на руках. В данной ситуации она вполне благоразумна.

Даниель усмехнулся:

— Никогда и не думал, что ты настолько будешь сговорчивым относительно идеи о собственной смерти.

— Так или иначе, мы все должны прийти к согласию с нею, — сказал Лукас.

— Возможно, я помог бы тебе на твоем пути, тогда, когда вы все будете готовы. А то, кажись, стыдно терять такую возможность.

— Думаешь, что сможешь? — с неподдельным интересом спросил Лукас.

— Осторожней, Даниель, — сказал Генри. — Такого рода разговоры для тебя закончатся испорченной прической или поломанным ногтем.

Даниель проигнорировал сказанное и сверкнул глазами на Лукаса:

— Только дай повод.

Лукас опустил вилку, улыбнулся и оттолкнул в сторону, как невесомый, стол. Карина еле увернулась с пути. Огромная рука Лукаса зажала горло Даниеля. А Даниель вцепился в предплечье Лукаса. Более большой мужчина рванул другого с ног, встряхнул его так, как собака трясет крысой, и кинул на хлопнувший стол. Блюда разлетелись, улавливаясь где-то в углу между стойкой и плитой. Карина вскинула руки перед лицом. Керамическое блюдо разбилось рядом с ней, вызвав над стойкой процесс пульверизации из зеленых бобов.

— Нет! — закричал Генри. — Только не внутри!

Красные отметины прорезали предплечья Лукаса. А кожа вздулась так, словно его кости попытались освободиться.

— Да! — зарычал он. — Сделай мне еще больней. И это все, на что ты способен? — Он подтянул вверх Даниеля рукой, продолжающей удерживать блокаду на его горле, и снова сокрушительно опустил на стол: — Тебе еще нужно? — лицо Даниеля стало алого цвета. Лукас рванул его вверх: — Еще не сдох? — и направил Даниеля спиною вниз.

С громогласным хрустом разломался надвое стол. Обе его половины полетели в разные стороны, и Даниель грохнулся на пол, под нависающего сверху и все еще сдавливающего ему гортань Лукаса. Ноги Даниеля забарабанили по земле. На лице вздулись вены, и кожа стала приобретать малиновый оттенок. Его зрачки закатились внутрь черепа.

— Ну вот, приехали, — вздохнул Генри, — Таким образом, мы потеряли все хорошие блюда. — Он указал Карине на хлебницу: — Ну, хоть я эту пампушку спас. И не волнуйтесь, я сохраню сон Эмили.

Лукас выпустил Даниеля. Блондин лежал неподвижно. Лукас, с неистово пылающими глазами, переступил через него. Его пристальный взгляд замкнулся на Карине:

— Пора спать, — прорычал Лукас и сделал к ней выпад.

Безудержная сила смела Карину с ног, и она обнаружила себя переброшенной через плечо Лукаса.

— Дай я пойду! — крикнула она в борьбе с тягой к свободе.

Лукас, указывая покачиванием ею на все кругом, кинул в лицо Генри:

— Оставь весь беспорядок для него, когда он очнется.

— Будет сделано, — отсалютовал ему пампушкой Генри.

Лукас направился из кухни. Карина попыталась схватиться за раму дверного проема, но ее пальцы соскользнули, и она была пронесена через темноту коридора в спальню.

Комнату аж закачало от того, как Лукас захлопнул дверь. Карина ожидала, что он швырнет ее на кровать, но он опустил ее на пол. Она споткнулась от головокружения, вызванного тем, что ею крутили взад и вперед, и покарабкалась, чтобы убраться подальше. Стальные пальцы схватили ее руку. Он держался за нее и принюхивался к рукаву ее потной «рубахи».

— Зеленые бобы. Хочешь в душ?

Он спрашивал со спокойным тоном. Она глянула ему в лицо. Из него ушла всякая ярость. Он выглядел измученным, его неистовство умолкло до незначительно тлеющих угольков.

— Да, — заколебалась она. — У меня совсем нет чистой одежды.

— Это проблема, — согласился он. — Извини за ужин.

— Та ладно.

Его внезапное спокойствие выбило ее из равновесия. Она стояла неподвижно, ожидая, что он размахнется на нее или заревет ей в лицо.

Лукас подошел к комоду и вытащил белую тенниску:

— Это самое лучшее, что я пока могу сделать. А утром уже будет что-то направленное мне из головного дома.

Она взяла тенниску. Он не предложил ей какого-нибудь нижнего белья. Она будет под нею голой.

— Пошли, — Лукас стянул с себя рубашку и бросил ее на пол. Вырезанный из мышц узор разошелся пучками по спине. Обнаженный, одетый — он мог ее в любом случае изнасиловать. Одежда не обеспечила бы большую защиту. Он приостановился, держа руку на двери в ванную комнату: — Ты идешь?

«Нет, если конечно мне это поможет», — подумала Карина и ответила:

— Я подожду, пока ты закончишь.

— Я буду здесь несколько часов, — сказал он. — Душевая кабинка все закроет. Ты можешь раздеться, и я ничего не увижу.

Несколько часов… Зачем ему быть в ванне несколько часов?

— Я думала, что тебе нужно подпитаться.

— Нужно, но подпитываться пока не буду.

Она последовала за ним, хотя и знала, что лучше не надо, стремясь получить какую-нибудь кроху информации.

— А как долго будет это «пока»?

— Парочку недель. Может, дольше. В зависимости от того, как быстро ты справишься с вырабатываемым мной ядом.

— Почему?

— Потому что слишком большое количество моего токсина сразу же тебя убьет.

Она вспомнила его объяснение из прошлой ночи.

— Ты говорил, что твой яд делает тебе больно. Он и сейчас причиняет тебе боль?

Он кивнул.

— Всегда?

Лукас посмотрел на нее:

— Всегда. А еще хуже — после получения мною травмы, и гораздо хуже — после того, как я выхожу из фазы атакующего варианта. Иногда, после выхода из фазы, у меня даже бывают приступы.

Если ему всегда было больно, тогда ему пришлось бы все время подпитываться…

— Как часто ты…