Последние пять дней Тимонин жил в гостинице «Интурист» в подмосковном Сергиевом Посаде, развлекаясь ежедневными пешими прогулками по Лавре и городским окрестностям. И в это утро он начал с прогулки. Поймал машину, заехал на удаленную окраину и оттуда пустился в обратный путь к центру города.

Тимонин брел по утренней улице и наслаждался летним теплом и окружающей картиной. Видом неказистых, вросших в землю домишек, назначенных под снос. Он пребывал в лирическом настроении и вполголоса бубнил себе под нос стихи, давным-давно заученные наизусть. Прочитав строфы Ахматовой, он переключился на Пастернака.

– Навстречу мне, как баржи каравана, столетья поплывут из темноты, – в полголоса декламировал Тимонин.

Последние слова поэта показались необыкновенно важными, полными потаенного смысла. В эту минуту Тимонин шагал мимо деревянного, поехавшего набок здания почты. Через запыленную витрину он увидел тесный зал, пару колченогих столов. Посетителей в зале не было. Тимонин решил, что почта – это очень кстати. Почта – это как раз то, что сейчас нужно. Он просто не мог не поделиться поэтическими строками с кем-то из друзей.

Он вошел помещение, взял бланк телеграммы. Присел за столик в темном углу и написал пастернаковское двустишье на бланке. От себя добавил: «С чувством жму твою дружескую ногу». Это важное послание нужно отправить близкому другу, который поймет глубину поэтического образа. Сверху Тимонин написал адрес Юрия Девяткина, подошел к стойке и протянул телеграмму женщине в толстых очках. Та пробежала строки, подняла на посетителя удивленные глаза. Но не стала ни о чем спрашивать, просто назвала цену. Тимонин расплатился и вышел на улицу.

Его дальнейший маршрут проходил мимо хозяйственного магазина «Сделай сам». Тимонин замедлил шаг, решив, что глупо идти мимо магазина, полного позарез нужных в хозяйстве вещей, и не купить хоть что-нибудь. Потоптавшись у прилавка, Тимонин выбрал самый тяжелой молоток с длинной деревянной ручкой и ещё велел завернуть полкило трехсантиметровых гвоздей. Продавец ссыпал гвозди в металлическую банку.

Положив покупки на дно портфеля, Тимонин вышел из магазина и продолжил путь. Он попетлял по узким немощным улицам, наконец, вышел на центральную городскую магистраль и прогулочным шагом направился в сторону паркетного завода. По дороге Тимонину попалось несколько забегаловок, но он не остановился. Ни голод, ни жажда не томили.

А вот витрина музыкального магазина привлекла внимание. За двойными стеклами красовались стеллажи со щипковыми инструментами, дальше, в глубине зала, выстоялись рядами баяны и аккордеоны. Посредине всего этого музыкального изобилия стоял, отливая черными лаковыми боками, старинный швейцарский рояль.

Когда Тимонин вошел в магазин, ничего не подозревающий директор Вельдман в своем кабинете расставлял на доске шахматные фигуры. В это солнечное летнее утро Вельдману суждено было получить травму, пережить глубочайший эмоциональный шок и финансовый крах предприятия, с которым он связывал самые радужные надежды. Партнер по шахматам бухгалтер Луков потирал ладони. Эту партию он просто так не отдаст. Вельдман сделал ход, переставив королевскую пешку, Луков задумался над ответом.

Тимонин покружил по пустому торговому залу, часто останавливаясь, рассматривал ценники на гитарах. Пойдя на второй круг, он натолкнулся на рояль. На заре туманной юности Тимонин с отличием окончил музыкальную школу, но в последние годы, даже будучи пьяным, музицировал редко. Тимонин сел на круглый крутящийся табурет, поднял крышку и потыкал в клавиши пальцем. Единственная продавщица, сидевшая в углу зала, позабыв о скуке, не сводила с мужчины глаз. Наконец, она поднялась, подошла к роялю.

– Я вам чем-то могу помочь?

Тимонин многозначительно кивнул головой.

– Вы хотите что-то приобрести?

– Хочу, – сказал Тимонин.

Больше он не отвлекался на разговоры, продолжил музыкальные упражнения. Взяв несколько аккордов, убедился, что рояль хорошо настроен. Для разминки выдал собачий вальс и переключился на классику. Сыграл Бетховена «К Элизе» и «Лунный свет» Дебюсси. Тимонин взял последнюю ноту, опустил руки и пару минут сидел неподвижно с закрытыми глазами. Прекрасные мелодии словно ещё звучали в душе.

Продавщица, проскучавшая все утро в пустом помещении магазина, побежала к директору, сообщить, что появился солидный клиент, который присматривается к роялю.

Но директор Вельдман и молодой, но уже лысый, бухгалтер Луков, привлеченные звуками музыки, бросили шахматы, и сами вышли из кабинета. Они остановились на почтенном расстоянии от Тимонина и, как пауки за мухой, наблюдали за прекрасно одетым мужчиной, пробующим инструмент.

Наметанным глазом Вельдман осмотрел Тимонина. Высчитал стоимость костюма, часов с золотым браслетом и алмазной булавки, украшающей шелковый галстук. По всем прикидкам выходило, что на круглом табурете сидит даже не человек, а мешок, доверху набитый зеленоватыми банкнотами крупного достоинства.

В это время Тимонин решил, что музыка Дебюсси слишком печальна и надо бы добавить в программу мажорную ноту. Нужно спеть, что-нибудь этакое, для хорошего настроения. Тимонин взял несколько аккордов и попробовал голос.

– А-а-а-а-а, – пропел он. – У-у-у-у.

Директор и бухгалтер приблизились к покупателю, делая вид, что наслаждаются голосовыми упражнениями. Они, часто переглядываясь, без слов понимали мысли друг друга.

– О-о-о-о-о, – пропел Тимонин и этим кончил разминку.

Затем он взял более высокую ноту и грянул «Нас утро встречает прохладой». Заканчивая второй куплет, он оглянулся на Вельдмана и Лукова. Мол, ну, что же вы, уважаемые, просто так стоите. Подпевайте. Директор едва сдержался, чтобы не запеть.

– Любимая, что ж ты, не рада, – выводил Тимонин.

В эту счастливую минуту Вельдман и Луков просто любовались Тимониным. За версту видно: перед ними солидный крутой мужик, возможно, знаменитый композитор или, бери выше, продюсер, знающий толк в инструментах. Этот пришел не за грошовой балалайкой. Этот обязательно возьмет рояль и расплатится наличными. «Хорошо бы так, – говорил себе Вельдман. – Ой, хорошо бы». Директор ещё не до конца верил, что рыбка клюнула.