Теплоход прошел залив, в котором поднимали баржу, и углубился далеко в устье реки. Взяли пробу воды. Она была пресная, приятная на вкус. Боцман велел Геннадию отнести пробы врачу и капитану.

Врач посмотрел стакан на свет, выпил половину, подождал и допил остатки.

— Приятная, мягкая водица. Благословляю.

— Очень хорошо, набирайте здесь! — приказал капитан.

Грохоча цепью, в воду шлепнулся якорь, за ним второй.

В машинном отделении тонко запели моторы. Речная вода по широким трубам хлынула в танки — особые отсеки, специально для питьевой воды.

За набором воды наблюдал боцман. Он не спеша ходил по палубе, иногда озадаченно поглядывал за борт, потом справлялся, как идут дела в машинном отделении.

— Хорошо идут, — бойко отвечал снизу один из мотористов.

Боцман удовлетворенно качал головой и продолжал ходить по палубе, заложив за спину руки. Он был невысокого роста. Но когда Геннадий подходил к нему близко, ему становилось обидно: как много еще нужно расти до боцмана.

— Серов! — позвал боцман. — Я уйду по своим делам, так ты тут за меня посмотри. Может, из машинного что крикнут, духом сообщить.

— Есть духом сообщить! — не очень бойко отозвался Геннадий: вахта не его, и он хотел уйти в каюту.

Боцман ушел, Гена остался один. Кругом тишина. Вода беззвучно обтекала пароход по бортам. Чуть дышала главная машина, тонко пели моторы, качающие воду.

Там, где только что проходил боцман, теперь дежурил Геннадий. Он невольно подражал боцману: ходил медленно, заложив руки за спину, и в такт шагам раскачивал плечами. Здесь было тише, чем в море. Даже чайки летали без крика, будто сонные.

Подошел к борту, долго глядел на воду, у теплохода светлую, а дальше белесую и только местами чуть синюю.

От кормы, вдоль борта, по воде двигалось небольшое масляное пятно. Метрах в трех от него плыли две серые щепки. Они дошли до носа теплохода, чуть покрутились у якорных цепей и поплыли дальше, вверх по реке.

— Ну, как дела, Серов? — услышал он за спиной голос боцмана.

— Все в порядке, Иван Демидович, — рапортовал он, забыв о масляном пятне и плывущих щепках.

Порт исчез из виду как-то сразу. И только мачты стоявшей за мысом ближе к морю радиостанции еще долго маячили на фоне светлого неба.

Целые сутки шли в виду берега, то гористого, то низкого. Иногда попадались мелкие прибрежные острова. Над ними летели гуси, утки.

Потом подались мористее. Исчезла за горизонтом земля. С моря потянуло свежим ветром, с востока небо затягивалось тонкими облаками. Прощально покричав, улетели на берег последние провожатые — чайки. В море стало пустынно и серо.

…Отстояв вахту, Геннадий снова вышел на палубу. Он проводил теперь на ней почти все свободное время, забывая о каюте.

Они идут в настоящую Арктику, где только море и льды.

В память пришел рассказ Носкова о потерянном острове, и он подолгу и пристально оглядывал горизонт — не появится ли где земля.

Горизонт впереди раздвигался все шире и шире, но пытливые глаза молодого матроса не встречали ни од-1 пой заметной точки. А уйти нельзя. Хочется самому увидеть появление первых льдов, тюленей, а может быть, и неизвестный, пусть совсем маленький, остров.

Мимо, поправляя широкие усы, с бельем под мышкой валкой походкой старого моряка прошел боцман и скрылся за дверью душевой.

Из большого кубрика, служившего и столовой, и красным уголком, доносилась тихая песня матросов. На верхнем мостике, ощупывая через бинокль горизонт, нес вахту старший помощник капитана Кривошеин.

Оглядев море, старпом спустился по трапу и скрылся в закрытой рубке.

Через двадцать минут дверь душевой с шумом открылась, и оттуда выскочил весь в мыльной пене боцман.

— Эй, в машине!

— Есть в машине! — донесся голос вахтенного помощника механика.

— Почему воду из-за борта даете?

— Что вы, Иван Демидович, сам только что переключил новый танк.

— Из-за борта, говорю, соленая! — кричал намыленный боцман.

— Сейчас еще проверю, — чуть слышно сказал снизу вахтенный. Мокрый боцман топтался на палубе, на холодном ветру и крепко жмурил глаза, чтобы их не разъедала мыльная пена.

Геннадий подошел ближе. Услышав шаги, боцман, не открывая глаз, спросил:

— Кто тут? Ты, Серов? А ну-ка, слетай в душевую, принеси полотенце.

Геннадий принес полотенце. Боцман старательно вытер лицо, волосы. Мыльная пена осталась на полотенце. По волосы, склеенные соленой водой, лежали некрасивыми, грубыми прядями.

Иван Демидович пошел в душевую и вернулся оттуда одетым.

Из машинного отделения бегом поднимался по лестнице вахтенный помощник механика.

— Ну, что? — сердито спросил боцман.

— Надо доложить капитану, — переводя дыхание, сказал вахтенный. — В танках соленая вода.

Боцман от изумления выронил полотенце. Ветер подхватил его и понес к фальшборту.

— Может, пробоина? — хрипло сказал он.

— Нет, во всех танках, я проверил. Пресная вода кончилась.

Корабль стало раскачивать сильнее. В снастях натужно гудел ветер.

— Как же так? — недоумевал боцман. — Я же сам пробовал, вода была пресная.

— Разумеется. И врач пил, и капитану в каюту носили, — подтвердил помощник механика.

— Я сам пойду доложу капитану. Моя тут вина, и мне ответ держать. Недоглядел, старый дурак.

Застегнув китель, боцман тяжелой походкой убитого горем человека пошел на капитанский мостик.

Геннадий подобрал полотенце и на расстоянии пошел за ним.

На мостике капитана не оказалось. Он стоял на баке и о чем-то беседовал со старшим механиком Тауровым, легонько попыхивая дымком из трубки.

Ветер крепчал. Море уже кипело до самого горизонта. Мутные валы с узкими пенными гребнями сердито кидались на корабль.

Но теплоход слегка наклонялся, как это делает бык, идя на бой с соперником, и вдруг разрезал водяной вал пополам. И вода, потеряв ударную силу, с шумом уходила вдоль бортов за корму.

Капитан же совершенно не обращал внимания ни на ветер, ни на волны и даже на залетавшие на палубу соленые брызги. Море, сердитый ветер, крутые волны были для него обыденной жизнью многих лет. Так люди на суше часто не обращают внимания на шум деревьев, бегущие тени мимолетных облаков или звон комаров в воздухе.

— Сергей Петрович, беда, — обратился к нему боцман.

— Пока ничего не вижу.

Боцман доложил о несчастье. Он говорил торопливо, срывающимся голосом. Видно, и в его долгой морской жизни еще не случалось подобного.

— Ведь мы все пробовали: и врач, и я, и матросы. Вода была пресная.

— Знаю, и я пробовал, — сказал капитан, вынул изо рта трубку, зажал ее в кулак и чубуком вперед ткнул ее в грудь боцмана.

Тот стоял не шевелясь.

— Мы с вами не первый год плаваем, как же вы проследили, боцман?

— Об этом вся команда знает. Боцман, старый пень, проморгал.

Серову стало жарко, словно его облили кипятком. Потоптавшись у порога, он молча ушел из рубки.

«Боцман проморгал…» — шептал про себя Геннадий.

Перед ужином Геннадий вышел на палубу. На корме толпились матросы, и он поспешил туда. Из-за спин товарищей ничего не было видно.

— Что стряслось? — спросил он сразу всех.

— Ку-улик, — не поворачиваясь, как всегда спокойно, ответил Юсуп.

— Кулик? Как его занесло сюда? — И Геннадий стал проталкиваться вперед.

Юсуп потеснился, освободив ему место рядом, и уже потом шепотом добавил:

— Видно, ветром голову закружило. Забрал далеко в море, а тут корабль увидел… Вот и сел на попутный транспорт.

— Плохие мы попутчики, — негромко возразил Антон. — Увезем далеко в море, и не добраться ему до берега.

— Что ему берег? Пусть с нами плывет. — Юсуп осторожно уселся на кнехте и, по-детски полуоткрыв губы, не сводил глаз с птицы.

Сам кулик пристально наблюдал радужными глазами за каждым движением матросов. Заметив, что люди не придвигаются к нему больше ни на шаг, он успокоился и, осмелев, клюнул своим длинным, как шило, носом блестящую шляпку сначала одного, потом другого гвоздя в досках палубы.