А утром на плече у него появилось синее пятно. Ребята ему говорят, надо в церковь сходить, взять святой воды, чтобы пятно смыть, но пацан сдрейфил, потому что тогда про все рассказать придется. И его за это дома выдерут. И не пошел в церковь, а днем ему плохо стало, температура поднялась до сорока градусов, и к вечеру он умер. И врачи понять не смогли, что и отчего, пятно на плече заметили, конечно, но подумали, что обычный синяк.

Так что все этот Ведьмин Дом за километр обходят. Лет двадцать, наверное, там никого не было. Ясно теперь, что это за дом?

…Все молчали. Серега смотрел, как шевелятся на полу лунные блики, и думал. Интересная сказка, чего уж там. Жаль только, что сказка, потому что по правде такого быть не может. А хотелось бы… Но что поделать – не бывает никаких ведьм и привидений, это же наукой доказано.

А Санька лежит, наслаждается эффектом. Прочитал, наверное, в какой-нибудь книжке и досочинял про дом в здешнем лесу. И рассказывает, авторитет себе зарабатывает. Желтые глазки довольно поблескивают. Хоть в темноте и не видно, но Серега знал – поблескивают. Вообще этот Санька в последнее время весьма обнаглел. Вырубается, все время командует, основного из себя строит. Про таких говорят: «Кашки-борзянки объелся.» Да было бы хоть с чего. Мускулы-то как жеванная веревка. Сегодня на спартакиаде мяч всего лишь на пятнадцать метров кинул. Другого бы засмеяли – хиляк-разрядник, а ему все с рук сходит.

Липнут к нему пацаны прямо как мухи. Наверное, потому, что умеет он других себе подчинять. Причем он ведь не как Лизка, председатель отряда, он не орет с посиневшей мордой: «Отряд! Равняйсь!» Он, Санька, по-хитрому действует, тихо. Одному что-то шепнет, другому… Когда надо – посмеется, когда надо – соврет что-нибудь с самым серьезным видом. И еще он здорово умеет обзываться. Чувствует, кому что бросить, и чтобы человеку обидно было, и остальным смешно. Вот и попробуй тут возмутиться. Все скажут: шутка-нанайка, понял?

А теперь он, видно, решил страшными сказками народ взять. Пацаны же все рты пооткрывали, слово пропустить боятся. Да и вправду интересно слушать, хоть и мура это все.

– Мура это все, – сказал Серега и нарочно зевнул. – Все ты, Санек, лапшу на уши нам вешаешь. Будто сам не знаешь – не бывает никакой нечистой силы.

– Заткнул бы ты, Серый, глотку дырявой лодкой, – немедленно откликнулся Санька. – Сунь голову в тумбочку и утихни. А то смелый больно. Попробовал бы ты, как те пацаны, ночку в Ведьмином Доме просидеть. Небось, было бы радостей полные штаны.

Ребята немедленно захихикали. Они бы и в голос заржали, но опасно. Разбудишь еще, чего доброго, вожатого Мишу, придет, надает щелбанов…

Да, здорово язык у Саньки подвешен. И ничего с ним не поделать. По морде надавать? Это несложно, но ребята не поймут. Раньше бы поняли, а сейчас… Сейчас они за Санечкой как щенки за мамкой. Не драться же со всей палатой…

– Ну как же, как же… Да ничего со мной не случилось бы в этом доме. И вообще, откуда ты все это взял? Про студента про этого, про ведьму? Сам, что ли, их видел?

– Раз говорю – значит, знаю, – голос у Саньки был спокойным и слегка усталым. Точно глупые малыши отвлекают его от взрослых, солидных дел, но по доброте душевной приходится все же им отвечать.

– Мне батя рассказывал. Он ведь сам из Захаровки, родился там. И пацанов этих, что в доме сидели, лично знал. Так что, Серый, молчал бы ты в тряпочку. Сам-то на их месте сдрейфил бы, я же тебя знаю. Что поделать – кишка тонка.

Нет, такое спускать ему нельзя. Промолчишь сейчас – и до конца смены все пальцами на него показывать будут: кишка тонка. Налипнет эта кличка, попробуй потом от нее избавиться.

Ну прямо руки чешутся засветить ему в глаз… Если бы этот слизняк драться умел! А то ведь захнычет, и окажешься не только трусом, но и гадом. Все скажут – если у тебя мускулы, значит, слабых можно бить, да? А уж отомстит Санечка будь-здоров, это он умеет.

– У тебя у самого кишка тонка! А я хоть сейчас на спор в этот самый Ведьмин Дом пойду, – сглотнув вязкий комок в горле, произнес Серега. – Тоже мне делов – ночку в избушке-развалюшке отсидеть.

– Да ты треплешься все. По-настоящему-то спорить забоишься, – лениво протянул Санька и отвернулся к стене. Похоже, собрался спать.

– Я? Забоюсь? Ну ладно, я завтра на спор после отбоя туда пойду и всю ночь там отсижу. К рассвету вернусь.

– Ну что ж, это уже интереснее, – помолчав, отозвался Санька. – Только вот чем докажешь, Серый, что и вправду в доме торчать будешь, а не в лесу под кустом?

– Ну, а чем доказать?

Санька немного подумал. Остальные тоже насторожились и ждали, что будет.

– Значит, так, – придумал, наконец, Санька. – Я у тебя сегодня книжку видел, библиотечную, «Дети капитана Гранта». После завтрака мы всей палатой пойдем в лес, к Ведьминому Дому, и в окошко твоих капитанских деточек бросим. А ты, когда вернешься оттуда, книжечку эту обратно принесешь. Если, конечно, вернешься… А чтобы ты целую ночь там высидел, сделаем так. Лешка тебе свечку даст, не жмотись, Лешка, я у тебя видел. Зажжешь в Доме свечку, можешь там книжку свою долбаную читать. До утра свечка почти вся обгорит, назад огарок притащишь. Ну как, идет?

Серега представил себе, как он зажжет в Доме свечку, и по стенам запляшут косматые тени. Изнутри поднялось что-то серое, мутное. И кто его за язык тянул? Но не отступать же теперь…

– Ладно, идет! На что спорить будем?

Санька опять задумался.

– Ну, не на жвачку же, – протянул он наконец. – Тут по-крупному надо, чтобы интересно было. А давай вот так. Ты выиграешь – я твоим рабом буду, я выиграю – ты моим. А то что-то больно борзым ты стал. Надо бы и повоспитывать.

Серая, мутная гадость зашевелилась, заклокотала в горле. Да уж, зря он затеял этот спор. Игра в «рабство» волной прокатилась по лагерю в прошлую смену, и Серега хорошо помнил, что это такое. Проиграешь – и Санька по-всякому издеваться начнет, полдники станет отбирать и все такое. А ответить нельзя. И даже не потому, что весь отряд излупит. Его-то, может, и не излупят – побоятся. Но ведь пальцами тыкать начнут – не выдержал, значит, нарушил свое слово. Значит, струсил, значит, нет у него никакой воли. И никто с ним дружить не захочет, и ни в одну игру его не примут. Все только и будут, что дразниться, даже девчонки, даже малышня. Тогда уж лучше вообще в этот лагерь не ездить.

И получается, что бунтовать нельзя. Зубы стисни, а терпи. Чтобы все по-честному было. Докажи, что у тебя характер есть, что ты настоящий мужчина.

Что ж, ничего другого не остается, как победить Саньку. Отсидеть ночь в Ведьмином Доме. Между прочим, тогда Санечке кранты. В рабстве-то его Серега держать не станет, противно это, но и без того ясно, что сделается он тише воды, ниже травы… И наверное, больше сюда не приедет. Вот здорово!

– Ладно, я согласен, – твердо сказал Серега и вылез из-под одеяла.

– Только чтобы уговор до конца смены действовал, – уточнил Санька.

Ни фига себе, до конца смены! Он что, сдурел? Обычно пари «на рабство» заключались на день, на полдня – и не больше. Кто ж такое выдержит – до конца смены? До него еще две недели… Впрочем, ладно, пусть будет по-Санькиному. А то начнет вопить, что Серый сдрейфил, что кишка тонка. Да и вообще Серега не собирался проигрывать.

– Идет. До конца так до конца.

Тогда Санька выбрался из кровати и, прошлепав по скрипучим доскам, протянул Сереге ладонь. Тот сжал ее и незаметно поморщился. Лапа у Саньки оказалась липкая и мокрая. Противная лапа.

– Эй, пацаны, разбейте кто-нибудь, – велел Санька. – Например, ты, Масленок.

Лешка Масленкин, вздохнув, выполз из-под одеяла, разрубил сцепленные руки и отправился досыпать. Кровать под ним скрипнула и жалобно простонала.

– Значит, пацаны, все свидетели, – добавил Санька. – Чтобы потом не было никакого вырубона. Ладно. Спать пора.

И он замолчал, отвернувшись к стене. Скоро засопели и другие, но к Сереге сон не шел. Сперва жужжала муха, потом она отправилась куда-то по своим мушиным делам, но вместо нее ворвалась с улицы злобная стая комаров и начала концерт. Только глаза слипнутся – прозвенит сволочь над ухом, хлопнешь ладонью, уху больно, а комару хоть бы что. Позвенит вдали, и потом к другому уху присосется.