- А гуд шабес, киска! А гуд шабес!

Сперва веселились очевидцы-школяры, на другой день - половина сослуживцев-экскурсоводов, поздравлявшая Юрия Аксельрода со столь почтительным сынком; позднее бабушка стала замечать, что все вокруг здороваются с ней не так как прежде, а как добрые знакомые - улыбчиво. А иные останавливаются, спрашивают о здоровье Игорька и новорожденных.

Все мамы иерусалимского Старого Города многодетны, и в арабской, и в православной части у каждой - выводок. Даже в горделивой "американо-еврейской колонии" меньше пяти детишек - редкость. А бабушек - ни у кого... Мамы приглядывались к старой "гойке", передавая друг другу: то она подскочит к соседской девочке, упавшей на улице, утешает, гладя ее ушибленную ручку: "Больно? Больно? Пташка, сейчас пройдет..." На другой день мама девочки звонила Юре: "What is it bolno?".. "And what is it ptashka?"

То вдруг бабушка кинется в уборную с влажной салфеточкой в руках подтирать попку трехлетнему гостю, соседу-новоселу из Южной Африки. "Баба Ф-Фро! - кричит тот на своем фыркающем английском. - No! No! Give me some privасy!"

Никого из взрослых дома не было; когда появился доктор-американец, знавший немного русский, бабушка спросила у него, что это такое "прАйвеси"? Американец обомлел: русские не знают, что такое privacy? Как ни объяснял-растолковывал, старуха к его словам с полным доверием не отнеслась...

Истории про гойку Фросю, самоотверженно любившую детишек, множились. В большинстве своем они были добрые, веселые, и не раз американки, спешившие на рынок или по другим делам, доверяли ей своих детей.

- Тесновато у нас. Сидим друг у друга на головах, - вздыхала бабка, но никому не отказывала.

В доме начинался неслыханный кавардак. "Бабуля стала палочкой-выручалочкой", смеялся Юра. Смеялся с каждым днем все более грустно: детский гомон мешал работать. Бабушка его утешала:

- Слыхал ведь новость: продали наши квартиры. Скоро придут гроши будет дом, выделишь себе бо-ольшой кабунет.

Юра радостно кивал, но, пожалуй, больше горевал, чем радовался. Нахлынуло чувство - это не отцовскую квартиру продали. Всю его прошлую жизнь точно отрезали бритвой. Даже в уголовном лагере не было у него столь болезненного ощущения потери: надеялся вот-вот вернуться.

Как же не хотелось ему продавать отеческий дом, но куда денешься! Юра то и дело возвращался к этим мыслям...

Когда прощался перед отлетом в Израиль, прощался не со своим прошлым, некогда было с ним прощаться, а с плачущей Марийкой и Игорьком. А теперь схватило его за горло это прошлое. Отец за "кульманом", подмосковная "шарашка" из красного кирпича с решетками на окнах; отца кинули туда вслед за Туполевым; на сколько лет она сократила отцу жизнь?

Веселые застольные рассказы инженеров о новых книгах Воениздата с таинственными грифами "секретно" и "для служебного пользования".

-... В том бою не японцы побежали, - хохотали гости, летчики бывшей "истребиловки", - а мы дай Бог ноги... Непонятно, зачем врут?!

В доме всегда и все было необычным. Уникальные макеты первых пассажирских "ТУ..." Солнечные картины Рериха, которые Марийке не разрешили вывезти... Застольные откровения гостей... Да что там откровения?! Сам календарный отсчет времени в семействе Аксельродов был иной, чем всюду. Отец или его гости роняли, как нечто само собой разумеющееся: "Это были времена "Эр-пятых" или "Чаек". Или "ТБ-третьих"... Даже маме это было известно; не раз, после смерти отца, раскинет на столе, как карты, пожелтелые семейные фото, рассказывает: "это Р-5 ый" - перкалевый отцовский бомбовоз конца двадцатых, начала тридцатых, видишь, Юра, отца это так расстраивало, уродливое железное подбрюшье торчащего радиатора... Верткие "Чайки", отличившиеся на озере Хасан - это уж 39 год, предвоенный. А этот гофрированный летающий комод назывался "ТБ-3" или, в просторечии летчиков, "братская могила", а это уже сороковой, финская авантюра..."

... "Комод" особенно памятен городу Хельсинки, - как-то заметила она, добавив и вовсе им неслыханное: ... - Разве в "Правде" можно было прочитать, отчего почтовые открытки с одной и той же фотографией - разрушенная церковь в Хельсинки и убитые советской бомбой старухи-богомолки - находили у каждой "кукушки" - финского снайпера, живым в плен не сдававшегося...

Несомненно, он, Юрий Аксельрод, стал бы серьезным историком военной авиации СССР, если бы после лагеря его не увлекла история куда более древняя - еврейская...

Историю Израиля после 1948 года знал по дням, порой по часам, но убийства детишек на дорогах страны представить себе все же не мог...

Как-то Марийка убежала в свою больничку "Мисгав Ладах", на лекцию для молодых матерей. Юра остался на целый вечер один. Дети спали. Подошел к деревянной кроватке Авраама - Осеньки, о котором Марийка говорила, что он копия отца. В самом деле, похож. Губаст, щекаст. Скулы и глаза вразлет, не вполне библейские. Жизнерадостен. Розовые ножки кренделем. Улыбается, причмокивает даже во сне. Молодец!.. Присел возле кроватки, задумался: а какая жизнь ждет его?.. Или Игорька? Какую семейную историю оставит им в наследство - для гордости, радости? Какую жизнь? Когда отца уже не будет... - И вдруг точно молнией ударило: - Какая жизнь их ждет?!. О чем ты?!.

Снова как наяву возникла нежная девчушка в белом платьице из поселения. Она торопилась на выпускной школьный бал... с автоматом "Узи" на плече. Увы! Увы! Не спас ее "Узи", когда обстреляли из автомата их школьный автобус... Что может быть противоестественней такой судьбы?!

Но другой же у наших детей не будет. Не будет! Шамир был предельно откровенным... Жить - по Шамиру, отвоевывать Западный берег Иордана. Холм за холмом. Год за годом... Но путь Шамира бессмысленен - левые ("Шалом Ахшав" "Мир немедленно") не дадут ему победить, арабам не привыкать вырезать, взрывать и правых и левых... По сути, это та же самая неуслышанная, непонятая им ранее ... дудочка Крысолова? Зовет к новому психозу, к нескончаемой беде. И он, стреляный воробей, аплодировал Крысолову с его дудочкой?!

- ... Отца бомба с "Юнкерса" достала под Москвой. Откопали полуживым. Туполев отыскал его уже в госпитале.

Я схватил свою пулю у Кандагара... Случайно "духи" не прирезали, как порося. Окликал кто-то: "Шурави, вИходи! Шурави, вИходи!" Притаился, едва не истек кровью... Когда свои отбили, погрузили в вертолет, рот был полон земли, говорить не мог...

И мои дети тем же путем? Это какой-то ужас! Чтоб снова рот в земле... Так оно и идет: "Когда страна быть прикажет героем..." Сколько крови прольет, горя накличет шамировская дудка? И моих пискунов - ему... На закланье?! С ума сойти!.. Их, малюток, спросили?.. Игорька, Авраама, Ахаву беляночку? Глупый вопрос. Детишки еще будут играть в песочек, ходить в первый класс, на что-то надеяться, мечтать, любить, а Крысолов уже сейчас планирует вымести из детских голов все мечты, как горячим хамсином. Его люди подсчитывают процент "геройских потерь..." Сами отвоевали в пяти войнах, половина увечные, калеки, а уж планируют шестую-десятую. Никогда, нигде не предупреждают детишек. Подойдет год призыва, и под ружье.

Все-все здесь, как в России... Мать говорила, от их класса остались в живых три человека... А резня до войны?! Отцовская "шарашка"... А "гром победы раздавайся"... вплоть до Кореи и Африки. Где не разбросало русские кости?.. Россию от державного психоза вряд ли излечишь. Но - Эрец Исраэль?! Зачем это ему? Времена изменились. Кто полезет на атомный Израиль? Себе дороже. Так почему жизнь детишек не сделать в политике основой? Стратегией страны?.. Вроде бы, с холмами разобрались. Достаточно... Отчего, скажем, не возвести вокруг Эрец Исраэль "поющий забор", как на советских границах? Сплошной, высотой в четыре метра... Там он немыслимой длины, в десять тысяч километров, все на свете опутано... Ограда была со смыслом, вывороченным на изнанку, как и все в Союзе. Чтоб свои граждане не убегали. Со сколькими дурачками, мечтавшими перескочить "поющий забор" и уйти "на свободу", сидел в Мордовии?