В ответ я только покачал головой: я ждал, пока официант, уже вернувшийся с нашим заказом, закончит привычный ритуал сервировки.

– Глаза – это тоже мышцы, – сказал я наконец, пристально глядя на нее. – Любой физиолог мог бы доказать, что посредством ежедневных упражнений, посредством раздражения нервных окончаний глаз можно добиться увеличения их подвижности до такой степени, что будет казаться, будто глазное яблоко вот-вот выскочит из орбит. Но это не значит, что так оно и происходит на самом деле. Что же касается кинжала, которым протыкают щеку, то тут все дело в том, что кожа щек в высшей степени эластична. Неужели вы могли подумать, будто кинжал по-настоящему может проколоть щеку? Дорогая моя, речь идет о ежедневных тренировках, о точных движениях. Добавьте чарующую музыку, непонятную речь – все было заранее рассчитано до мельчайших деталей.

Когда я произнес «дорогая моя», мои губы уже приготовились пригубить настойку, налитую в рюмку до краев.

– То есть вы хотите сказать, что это были просто трюки? – спросила она, проявив неожиданную проницательность.

Я гордо поднял голову:

– Именно это я и имел в виду, дорогая моя.

– Просто не верится, все казалось таким реальным! – заявила она, безуспешно пытаясь сдержать нервный смешок.

Она позволила проводить ее до самого дома. За это время дождь почти прекратился. Теперь все вокруг сияло от звезд, которые проглядывали сквозь решето облаков. Теперь с опаловых небес, покрытых волнистыми разводами, на наши головы сыпалась водяная пыль, окружая дома туманным сказочным ореолом. Огни от вереницы уличных фонарей превращались в гирлянду из светящихся шаров и отражались в блестящей поверхности мостовой.

Вот и все. Ненастье прошло, и мое сердце, как младенец, затихающий на материнской груди, преисполнилось неожиданным покоем и надеждами.

Я шел чуть впереди Клоринды, чтобы вести ее, чтобы ее ножки, обутые в высокие ботинки, узенькие, как лезвия кинжала, не наступили в лужу с утонувшей долькой луны или на скользкий булыжник, гладкий, как спина доброго скакуна.

Теперь в моей голове то и дело возникали дивные образы, порхавшие в причудливом танце. Да, поверьте, в моем неуклюжем тяжелом теле метафоры отплясывали стремительную польку, строфы сплетались, подобно хороводам лесных нимф. Даже горы чуть слышно смеялись, разнеженные неожиданной лаской этой ночи.

Боже мой, что это была за ночь!

Сверкающая луна пускала золотистые стрелы сквозь разрывы облаков.

Клоринда шла мелкими шажками, стараясь не замочить подола.

Господи, Клоринда! У меня до сих пор на глаза наворачиваются слезы! Это имя искрится такой же чистой поэзией, как великолепные рыцарские доспехи, сплошь изукрашенные медными изображениями богов и героев.

Воительница Клоринда и я – ее Танкред.[11]

– Ну вот, давайте остановимся здесь, – сказала она немного позже. – Я почти пришла… Не надо меня дальше провожать. Вы были очень любезны. Желаю вам доброй ночи. – Еще миг и…

Клоринда протянула мне ладошку в перчатке. Я крепко ее сжал.

– Собственно говоря… – начал было я. – Смею ли я надеяться?

Она отняла руку и нахмурилась. Я робко продолжил:

– Я подумал, что, быть может…

Клоринда не двинулась с места, она ждала, что я наконец смогу закончить хотя бы одну фразу.

– Доброй ночи, – внезапно выпалил я.

– До свидания, – сказала она, широко улыбнувшись.

Поднявшийся ветер был неожиданно теплым. Его легкие порывы вели меня до самого дома, подталкивая в затылок. Дождь обратился в густую пелену теплого влажного пара.

Я обхватил себя за плечи и крепко сжал.

– Все будет хорошо, – выкрикнул я вверх, в полинявший полог небес. – Все будет хорошо.

Самый кошмарный сон в жизни приснился мне, когда мне было пять лет.

В небе кружился какой-то вихрь, наподобие водоворота, из тяжелых грозовых туч, лиловых, красных, ослепительно белых. Вокруг царила странная тишина, полная скрытой угрозы.

И вот послышался угрожающий рокот, он становился все ближе, словно красные грозовые тучи старались дотянуться до моей головы жадными руками и стиснуть мне виски.

Все вокруг содрогалось и содрогалось. Я слышал частые удары, словно надо мной бешено колотилось огромное сердце, и из него сочилась влага на меня, на мое платье, на мои руки. Сердце в любой миг было готово взорваться. А мне было всего пять лет, и я был совсем один и вдруг в ужасе увидел, как над моей головой произошел кровавый взрыв. А внизу было море. Брызги жирной воды летели мне в лицо, попадали на ладони. Кровь. Это была кровь.

Кровь с небес.

Именно в этот миг, хотя я даже не осознавал, что со мною происходит, я видел кошмарный сон обо мне самом, которому снится этот кошмар.

Утро наступило свинцово-серое.

На кухне мать лишь на миг встретилась со мной взглядом, но и этого было достаточно. Внешне все выглядело как обычно: завтрак подан, в камине разведен огонь. Только глаза матери по-прежнему смотрели на меня умоляюще и враждебно, и я насторожился.

– Доброе утро! – буркнул я, усаживаясь за завтрак.

Она только сдержанно кивнула головой.

– Я сказал: «доброе утро», – вызывающе повторил я.

– Да уж, доброе, доброе, – поспешно ответила она.

– Поймите, мама, вчера вечером вы обиделись на меня совершенно напрасно. Я устал, вы же знаете, каково мне приходится…

– Ну что я тебе могу сказать? – заговорила она. – Вчера ты устал, а сегодня утром – я. Я устала оттого, что ты обращаешься со мной как со служанкой!

– Как со служанкой?! Что вы такое говорите?! Да когда же это было?!

– Послушай, – сказала она, тяжело вздохнув, – у твоего брата место мне всегда найдется. Когда захочешь жить один – ты только скажи.

– Мама, что вы такое говорите? Что я натворил? – Я говорил, как вороватый мальчишка, застигнутый врасплох.

– Раз уж ты сам не знаешь, что ты натворил, кто тогда это может знать? – отрезала она.

– Послушайте, мама, сегодня хорошая погода. Вы только посмотрите: дождь уже перестал…

– А как вчера вечером? Ты приятно провел время? – спросила она, смакуя каждое слово. И замерла, глядя на меня в ожидании.

– А, вам уже донесли! Что же, поздравляю! Да, я хорошо провел время, еще бы! – воскликнул я с преувеличенной горячностью. – И что с того? По-моему, я уже достаточно взрослый!

– По годам – да, но не по уму… Как видно, по уму ты до сих пор еще совсем ребенок.

Удар был нанесен меткий и сокрушительный.

Воцарилось молчание.

У меня кусок не шел в горло. Я был в ярости, только моя мать умудрялась довести меня до такого состояния! Я попробовал проглотить хотя бы ложку молока.

– Почему вы все время сердитесь? Что за муха вас укусила? – Я почти орал.

– Ладно, раз ты так настаиваешь, я все тебе объясню, – медленно и отчетливо произнесла мать, усаживаясь напротив меня.

Снова молчание.

– Об этой Паттузи много разного говорят, – по слогам произнесла мать, немного помолчав.

– А, вот в чем дело, – заметил я.

– Я в своем доме ее не приму. Так я и знала! Я же знала, что все так и случится, еще раньше знала, я во сне все это видела! – Теперь мать пыталась воззвать к моему состраданию.

– Да что вы все время так переживаете? – спросил я, и в тот миг я был совершенно искренен. – Это же работа! Доход! Это – наш хлеб! И что здесь такого? Да, я встретил ее вчера вечером. Встретил случайно, ей стало дурно, я проводил ее до дома, ну и что? Я что, в тридцать два года должен всем давать отчет?

– Случайности, сынок, люди подстраивают специально. Эта самая Паттузи, с помощью той ведьмы, своей старшей сестры-сводни, уже давно тебя приметила. Боже тебя упаси от них!

– Матушка, вы рассказываете какую-то небывальщину, это уж ни в какие ворота не лезет!