С ним, с господином по фамилии Монтеро,
я познакомился в сумятице войны,
в которой мы участвовали оба.
Он был влюблён в политику настолько,
насколько гусеница влюблена в листву;
к тому же, от природы краснощёкий,
он был таким раскрасным, что казалось
невольно, будто этой краснотой
обязан он отменной селезёнке,
функционировавшей безупречно
в связи с его народным чистокровьем.
И вдруг он лопнул, как пузырь, и мы узнали,
что весь он целиком — сплошная липа.
Как оказалось, он совсем не тот.
Он не был капитаном общей воли
и даже не был честным рядовым;
все убеждения его с него свалились,
как старое тряпьё, и вот он — голый:
глашатай самого себя и рупор
болотной жижи… Ну его к свиньям!
Но что меня задело за живое,
так это подлость этого подлога,
которая была облачена
в такую безупречную личину,
что даже мы, доподлинные мы,
разинув рты и хлопая ушами,
работали на этот маскарад,
не отличивши шутовства от жизни.
Но полноте, какой же он предатель —
он, проповедовавший громко правду
и живший с ней, покуда не припёрло,
пока не стал ей ворогом заклятым,
возненавидев с этих пор всё то,
чем был он сам, и то, чем мы остались.
Бедняга ренегат в бега подался,
и нищенствует в роскоши отельной,
и откровенничает в пустоте всё горше,
и окончательно себя разоблачает,
с пупком своим оставшись тет-а-тет.
Какой же он предатель, если просто
в конце концов излил мертвящий холод,
гнездившийся всегда в его груди?
© Перевод с испанского С.А. Гончаренко, 1977