В разгар обмена ударами он просто сделал шаг назад и резко впечатал мне по животу. От неожиданности я отпрыгнул назад и закружил по рингу. Ударившись спиной о канаты, я вскинул руки, защищая лицо. Попытался увернуться от следующего удара Ли, но не сумел и получил удар по почкам. Инстинктивно опустив руки, я получил удар в челюсть.

Отскочив от канатов, словно мячик, и ощущая дикую боль в нижней части лица, я рухнул на колени. Перед глазами все поплыло. Будто в бреду, я видел, как рефери указывает Бланчарду на нейтральный угол. Приподнявшись на колено, я ухватился за нижний канат, но потерял равновесие и плюхнулся на живот. Отошедший в угол Бланчард исчез из моего поля зрения. Я жадно глотал воздух; немного полегчало. Ко мне подошел рефери и начал отсчет; когда он дошел до шести, я попробовал подняться. Колени подгибались, но все же мне удалось встать прямо. Бланчард в это время посылал воздушные поцелуи фанатам. Я начал дышать так часто, что у меня изо рта чуть каппа не вылетела. Досчитав до восьми, рефери вытер мои перчатки о свою рубашку и дал Бланчарду сигнал к возобновлению боя.

Чувствуя себя глубоко униженным, я кипел от злости. Бланчард надвигался на меня, немного расслабившись, даже не сжав руки в кулак, будто со мной уже все ясно. Я пригнулся и ринулся ему навстречу, проведя имитирующий удар. Как и предполагалось, он увернулся и, чтобы наконец покончить со мной, нанес правый кросс. Я устоял и в свою очередь во время его отхода контратаковал мощнейшим правым в нос. Его голова откинулась назад; я послал вдогонку левый хук по корпусу. Он опустил руки; дело довершил апперкот. Закачавшись, Бланчард отступил к канатам, и в этот момент раздался гонг.

Когда я направился в свой угол, толпа начала скандировать мое имя. Выплюнув каппу, я стал жадно вдыхать воздух. Посмотрев на фанатов, я понял, что все мои сценарии теперь неуместны и сегодня я сделаю из Бланчарда отбивную, а после боя заставлю контору выплатить мне деньги, которые они собрали на тотализаторе, и уже на эти деньги устрою отца в приют, а сам буду почивать на лаврах.

Дуэйн Фиск кричал мне в ухо:

— Сделай его! Сделай его!

Сидевшие у ринга судьи приветствовали меня своими улыбками; я ответил им своей — кривозубой. Фиск влил мне в рот воды из бутылки. Прополоскав горло, я выплюнул воду в ведро. Едва он успел поднести к моему носу нашатырный спирт и вставить в рот каппу, как прозвучал сигнал к началу следующего раунда.

Теперь начался осторожный бокс — мой конек.

В течение следующих четырех раундов я перемещался по рингу, маневрируя и нанося удары на расстоянии, используя свое преимущество в скорости, не позволяя Бланчарду загнать меня в угол или прижать к канатам. Я сконцентрировался на одной точке — его шрамах над бровями — и бил, бил, бил по ним своей левой. Когда удар достигал цели и Бланчард машинально вскидывал руки вверх, я бил его в живот. Бланчарду тоже удавалось проводить неплохие удары в корпус. И всякий раз, когда он попадал, у меня на мгновение прерывалось дыхание, и я терял равновесие. К концу шестого раунда его брови превратились в сплошное кровавое месиво. Мне тоже изрядно досталось — особенно животу и бокам. И к этому времени у нас обоих уже начали иссякать силы.

Седьмой раунд прошел в позиционной борьбе, которую вели два измученных бойца. Я старался не приближаться к Ли и бить с дистанции. Бланчард держал высокую защиту, чтобы вытирать кровь с бровей и старался не допустить дальнейшего их разрыва. Каждый раз, когда я приближался к нему, нанося удары по его перчаткам и животу, он отвечал мне ударами в солнечное сплетение.

Бой превратился в вялотекущую войнушку. В перерыве между седьмым и восьмым раундами я заметил на своих трусах капельки крови; в зале снова скандировали мое имя. В противоположном углу тренер Бланчарда возился с его бровями, смазывая их кровоостанавливающей мазью и прилепляя лейкопластырем оторвавшиеся кусочки кожи. Я бухнулся на свой стул, позволив Фиску напоить меня водой и помассировать плечи. Все шестьдесят секунд я не отводил глаз от мистера Огня, словно на его месте был мой старик, — таким образом я пытался возбудить в себе толику ненависть, которой бы хватило на следующие девять минут.

Дали гонг к началу раунда. Заплетающейся походкой я направился к центру ринга. Бланчард, приняв стойку, пошел мне навстречу. Его ноги тоже заплетались, а брови, как я отметил, залеплены пластырем и больше не кровоточат.

Я нанес ему несильный удар. Он отбил его и продолжал отбивать последующие, пытаясь сковать мои действия, что ему отчасти удавалось, так как мои одеревеневшие ноги отказывались давать задний ход.

После нескольких моих ударов пластырь на его лбу отклеился, и на лицо хлынула кровь. Я в ужасе замер, мои ноги подкосились, и, выплюнув каппу, я попятился назад и ударился о канаты. И тут же мне вдогонку, словно ракета, был пущен удар правой. Казалось, что эта ракета летит издалека и у меня еще есть время, чтобы ее отразить. Собрав в кулак всю свою ярость, я обрушил ее на находившуюся передо мной окровавленную цель. Хрустнула носовая перегородка, затем все вокруг замелькало черным и ярко-желтым. Я посмотрел на ослепляющий свет и почувствовал, как меня поднимают; появившиеся откуда ни возьмись Дуэйн Фиск и Джимми Леннон подхватили меня под руки. Окровавленными губами я промычал:

— Я победил.

Леннон отозвался:

— Не сегодня, парень. Ты проиграл — нокаутирован в восьмом раунде.

Когда до меня дошло, я засмеялся и расправил руки. Последнее, о чем я подумал, прежде чем потерять сознание, это — хорошо, что я все-таки заработал деньги на отца и притом честно.

Мне дали десять выходных — по настоянию врача, который осматривал меня после боя. На теле были синяки, челюсть распухла до невероятных размеров, а удар, который меня вырубил, расшатал шесть зубов. Позже врач сказал, что у Бланчарда сломан нос, а на его брови наложили двадцать шесть швов. Принимая во внимание повреждения, которые стороны нанесли друг другу, судьи признали бой ничейным.

Пит Льюкинс собрал весь мой выигрыш, и вместе мы поехали подыскивать заведение для моего отца. В одном квартале от Миракл Майл нам удалось найти более-менее приличное заведение под названием «Вилла царя Давида». За две тысячи в год и пятьдесят баксов в месяц, вычитаемых из его социального пособия, папаша получил отдельную комнату, трехразовое питание и много-много «общения». Большинство стариков здесь были евреи, и меня чрезвычайно радовал тот факт, что мой чокнутый «ганс» проведет остаток жизни во вражеском тылу. Пит помог мне его туда привезти. Когда мы уезжали, старый хрен уже вовсю заигрывал со старшей медсестрой и глазел на цветную девушку, застилавшую постели.

После этого я стал затворником; целыми днями просиживал дома, читая книги, слушая джаз по радио и питаясь только мороженым и готовыми супами — другую пищу я есть не мог. Я был доволен тем, что сделал все от меня зависящее — и отхватил половину куша.

Телефон разрывался от звонков. Зная, что это либо журналисты, либо полицейские, желающие выразить сочувствие, я не поднимал трубку. Газет я не читал, спортивных новостей не слушал. Мне хотелось избавиться от статуса местной знаменитости, и затворничество было единственным способом этого достичь.

Раны потихоньку заживали, и уже через неделю меня потянуло на работу. После обеда я обычно наблюдал из окна, как хозяйский кот Чико охотится за птицами. Чико уже высмотрел себе какую-то сойку и собирался ею заняться, когда раздался звучный голос:

— Еще не устал отдыхать?

Посмотрев вниз, я увидел Ли Бланчарда. Со швами на бровях и приплюснутым багровым носом. Я засмеялся и ответил:

— Есть немного.

Бланчард засунул руки за ремень.

— Хочешь работать со мной в Отделе?

— Что?!

— Что слышал. Тебе уже звонил по этому поводу капитан Хорралл, только ты типа впал в спячку.

От волнения я задрожал.

— Но я ведь проиграл. А Эллис Лоу сказал...

— Плевать, что он сказал. Ты что, газет не читаешь? Вчера избиратели проголосовали за проект займа. Возможно, только потому, что мы показали им классное шоу. Хоралл сказал Лоу, что Джонни Фогель уже не котируется и что ты — член его команды. Так тебе нужна эта работа?