Наш поезд отходил вечером. Это был специальный поезд к Пушкину. Он должен был отвезти нас в Псков, подождать там, а вечером увезти обратно. А мы должны были успеть за это время съездить на автобусе в Михайловское. Такая была установка.

В моем купе оказалась толстая женщина и супружеская пара средних лет. Мужа звали Вадик. Он сидел за столиком и размышлял, положив голову на кулак. По-моему, он не вполне сознавал, куда его везут.

Когда поезд тронулся, Вадик достал из кармана плаща недопитую бутылку. Его жена тренированным движением перехватила бутылку и сказала:

– Спи, убоище!

Убоище полезло на верхнюю полку, то и дело срываясь. Наконец оно там угомонилось. Я тоже лег и попытался подготовиться к встрече с Пушкиным. Так сказать, настроиться лирически. Для этой цели у меня имелся томик стихов.

«Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит...» – начал читать я. Убоище громко захрапело. Я положил стихи под подушку, стиснул зубы и закрыл глаза.

Когда я проснулся, толстая женщина ела пирожки. Вадик выяснял у жены, зачем она взяла его с собой. По словам Вадика, его выгоднее было оставить дома. Незачем ехать так далеко, чтобы выпить.

Толстая женщина съела пакет пирожков и запила их лимонадом. Она все делала основательно. Потом она взглянула на часы и спросила:

– Когда завтракать-то будем? Продают путевки, а ничего не предупреждают!

Я проглотил слюну и снова стал настраиваться. «Роняет лес багряный свой убор. Сребрит мороз увянувшее поле...» За окном все так и было.

Нас привезли, накормили, дали в руки пакеты с сухим пайком и повезли на автобусе к Пушкину. В пакетах были вареные яйца, бутерброд с сыром и печенье. Это чтобы мы не умерли с голоду, потому что прекрасное возбуждает аппетит.

– Приветствуем вас на псковской земле! – сказал юноша-экскурсовод, и автобус поехал.

На холмах желтели убранные поля. Рощи осыпали листья. Вадик благополучно спал. Его жена смотрела журнал. Толстая женщина медленно закипала, потому что экскурсовод молчал.

«Унылая пора, очей очарованье!...» – повторял я про себя.

– А чего это вы молчите? – вдруг грозно сказала толстая женщина. – Деньги плочены, а он молчит! Где мы едем?

– Мы приближаемся к Святогорскому монастырю, – сказал юноша.

– Он что, здесь жил? – спросила женщина, имея в виду Пушкина.

– В монастырях живут только монахи.

– А я почем знаю, кто он был, – обиделась женщина. – Я, может, для того сюда и еду, чтобы мне все объяснили.

– Объясню, объясню, – пообещал экскурсовод.

Мы проехали мимо монастыря. Толстая женщина заволновалась. Она решила, что шофер что-то напутал.

– Так вот же монастырь! – сказала она. – Куда же теперь?

– Сначала в Тригорское, – сказал юноша.

– У меня путевка в Пушгоры, – настаивала женщина, делая ударение на первом слоге.

Юноша успокаивал ее до Тригорского. От шума проснулся Вадик и полез за бутылкой. Он сентиментально посмотрел в окошко и дососал бутылку до конца.

В Тригорском толстая женщина первой вскарабкалась на гору, не отходя от экскурсовода ни на шаг. Юноша уже понял, что его ждет. Он печально рассказывал о соседях Пушкиных Осиповых-Вульф. Женщине он сказал, чтобы она запоминала вопросы. Отвечать на них он решил на обратном пути.

Вадик на гору не полез. Он устроился на берегу Сороти и кидал камушки в воду.

Возглавляемые толстой женщиной, мы пошли в Михайловское. Женщина требовала объяснений у каждого исторического куста. Она жадно впитывала культуру. Особенно ее интересовали любовные увлечения поэта. В аллее Керн она совсем расчувствовалась и принялась делиться с женой Вадика какой-то своей историей. Я нечаянно подслушал. История была аналогична пушкинской. До войны в женщину был влюблен один лейтенант. Все было так же, только стихов он не писал.

Наконец мы совсем устали и поехали в Святогорский монастырь. Толстая женщина притихла после воспоминаний. Она с нежностью смотрела на картину «Дуэль Пушкина». Наверное, вспоминала своего лейтенанта.

Вадик пожелал сфотографироваться у могилы поэта. Его жена достала фотоаппарат и запечатлела Вадика. Он стоял на фоне мраморного обелиска с таким видом, будто могила его собственная. Один интеллигентный старичок из нашей группы не выдержал. Он подскочил к Вадику и затряс головой. У него даже пенсне свалилось.

– Как вы смеете! – закричал старичок. – Это святыня!

– Сгинь, папаша! – сказал Вадик. – Искусство принадлежит народу.

Старичок кинул в рот валидол и отошел, пошатываясь.

– Расскажите про Дантеса, – попросила экскурсовода жена Вадика. С Пушкиным ей все уже было ясно.

– У этой могилы я не могу о нем рассказывать, – тихо сказал юноша. Он повернулся и пошел к автобусу. Все молча пошли за ним.

На обратном пути до Пскова экскурсовод отвечал на вопросы. Вопросов было много. Всех интересовали житейские подробности. Сколько у Пушкина было детей, где они жили и какое народили потомство. Будто Пушкин был основателем племени, а не великим поэтом.

Никто не попросил юношу просто почитать стихи. Вероятно, стихи были всем известны из школьной программы.

Перед самым Псковом юноша поднял на нас грустные глаза и медленно прочитал четыре строчки:

Меня вызвали к начальству и сказали, что нужно выступить в парке культуры. Там в воскресенье праздник молодежи. И ее нужно развлекать, чтобы она зря не убивала время. Нужно рассказать молодежи о научных исследованиях в области физики.

В воскресенье я приехал ко входу в парк и нашел ответственного за мероприятие. Он нервно прогуливался у билетных касс со списком в руках. Я представился, и ответственный поставил галочку рядом с моей фамилией. В списке было человек семь. Поэт, композитор, несколько певцов, футбольный комментатор и я. Как я понял, предстоял маленький концерт широкого профиля.

Подошел композитор с певцами. Певцов было двое, мужчина и женщина. Оба солидной комплекции. На двоих у них имелось штук шесть подбородков, расположенных друг под другом круглыми складочками. Говорят, это улучшает голос.

– А где Мулин? – спросил ответственный.

– Кто его знает? – сказал композитор. – Этот Мулин у меня в печенках сидит. Может, еще и явится.

Мы немного подождали Мулина, а потом нас посадили в микроавтобус и повезли к открытой эстраде. Эстрада располагалась рядом с пляжем. На скамейках сидела и лежала обнаженная молодежь. То есть не совсем обнаженная, конечно. Молодежь недвусмысленно загорала. Рядом сидели старушки. Они были одеты нормально.

Мы зашли в комнату сзади эстрады и стали готовиться.

– Вы пойдете первым, – сказал мне ответственный. – Постарайтесь, чтобы аудитория не разбежалась.

И он вытолкнул меня к микрофону.

Я распинался минут пятнадцать. Молодежь не шевелилась, старушки тоже. Не знаю, замечали ли они мое присутствие. Я рассказал им про лазер и другие штучки. Мне рассеянно поаплодировали, и я ушел обратно в комнатку.

Там напряженно ждали Мулина. Ответственный объявил поэта, и тот принялся что-то выть в микрофон. Композитор курил и сжимал пальцами виски.

– А зачем вам Мулин? – поинтересовался я из вежливости.

Композитор взглянул на меня, видимо, в первый раз замечая. Потом по его лицу пробежала какая-то мысль. Быстро так пробежала, как мышка.

– Леша, – сказал он певцу. – Этот подлец не придет, все уже ясно. Наряжай молодого человека.

– Понял, – проговорил певец и раскрыл маленький чемодан.

– Вы будете вместо Мулина, – сказал композитор, глядя мне в глаза, как гипнотизер. И он тут же в двух словах объяснил мне задачу. Предстояло сыграть сцену из оперы. Это была детективная опера, которую композитор сам сочинил. Певец Леша и его партнерша поют сцену расставания. Певец изображает уголовного типа, а певица его мать. Тут входит милиционер и говорит: «Встаньте!» Дальше они еще немного поют, а потом милиционер говорит: «Следуйте за мной!» То есть не говорит, а поет. В опере всегда поют.