Сатанинский гриб (Boletus satanas Lenz) — гриб шляпочный из класса гименомицетов (Hymenomyceteae) сем. трутовиковых (Polyporeae). Шляпка мясистая, сначала полушаровидная, потом плоская, белая или желтоватая, в 10 — 20 стм. в диаметре. Мясо белое, при обламывании краснеющее, а потом синеющее. Ножка толстая, клубневидная, в 5 — 10 стм. длины, желтая, оранжевая или красная снабженная, у вершины сетчатым рисунком. Нижняя поверхность шляпки состоит из слоя вертикально расположенных желтых трубочек с ярко-красным устьем. Трубочки покрыты базидиями с 4-мя яйцевидными темно-оливковыми одноклетными спорами. С. гриб встречается в лиственных, гористых лесах Зап. Европы, а в России найден на Кавказе. Запаха неприятного он не имеет, вкус его приятный, сладковатый. Некоторые ученые (Lenz) считают его сильно ядовитым. По всей вероятности, С. гриб содержит едкие вещества (алкалоиды), сходные или даже тожественные с мускарином, которые обусловливают воспаление пищеварительных органов, проявляющееся тошнотой, рвотой, поносом, конвульсиями и т. д., но заканчивающееся смертью только в редких случаях. При употреблении таких грибов, содержащих алкалоиды, как некоторые сыроежки, мухомор, С. гриб, следует их хорошо сварить в соленой воде и отбросить при этом воду, в которой производили варку. Сушеные грибы можно также считать вполне безвредными. В случае отравления, симптомы которого наступают обыкновенно через полчаса или в крайнем случае через два часа после еды, следует давать больному рвотное, слабительное и черный кофе.

Яч.

Сатира — поэтическое обличение текущей действительности: таково наиболее полное определение той многообразной литературной формы, которую обиходная речь, а за нею иногда и теория, называют сатирой. Определение это слишком широко: оно переносит на весьма обширную область литературного творчества название, первоначально свойственное вполне определенной и ограниченной форме. С точки зрения этого широкого определения сатирой должны быть названы «Недоросль», «ДонКихот», «За рубежом», хотя первое произведение относится к области драмы, второе — романа, третье — публицистики. Теория, в сущности, не знает, что делать с С., считая ее то произведением лирическим, то эпическим и подчас относя к ней произведения обличительно проповеднического характера, то есть по существу своему прозаические. Между тем в том чистом виде, какой имела С. в своем источнике — в римской литературе — она есть прежде всего произведете поэтическое. Характер поэтически — не говоря о стихотворной форме — сообщается С. тем внутренним пафосом, который выливается лишь в форму лирики; это не особенная степень пафоса — это его особый вид. Этот внутренний двигатель отличает С. от публицистики и не позволяет отнести ее к произведениям эпическим. Как бы ни было сильно негодующее возбуждение публициста, оно не должно отвлекать его от строго логических прозаических форм, в которых движется его мысль. Субъективные элементы публицистики, лишенные эстетического характера, бесконечно далеки от художественной лирики. С другой стороны, ничто не дает права отнести С. к области эпоса. Обличительный и насмешливый характер эпического произведения дает иногда обиходной речи повод назвать его сатирическим и, расширяя терминологию, относить к области чистой С. эпическое, а то и драматическое произведете с сатирическим оттенком. Но как бы ни был силен сатирический элемент в разных литературных формах — в драме, романе, памфлете, — называть их С., значит вносить смешение понятий в терминологию, о ясности которой должна заботиться теория. Иное дело — обиходная речь, которая, названием С. лишь оттеняет сатирический характер произведения, а также литературная история, которая привыкла интересоваться не столько судьбами известной формы, сколько литературным выражением тех или иных общественных настроений. — Содержание понятия С. выясняется лучше всего из сопоставления его с иными смежными литературными и эстетическими формами. По исключительной силе пафоса, рядом с С. стоит ода, близкая ей по напряжению, но диаметрально противоположная по содержанию: ода славословит, С. бичует. Ближе к С. по содержанию как будто стоит элегия: обе исходят из одного источника — сознания несовершенств жизни; но элегия скорбит о них, а С. негодует; элегия вдохновляется широкими моментами личной и мировой жизни — сфера С. ограничивается вопросами текущей общественной жизни; излюбленное настроение элегии — пассивное, скорбное сознание бессилия — совершенно чуждо С., живой, боевой, деятельной, исполненной веры в осуществление своего идеала, смотрящей вперед, а не назад. Элемент насмешки, столь свойственный С., давал повод сопоставлять ее с юмором, но и это сравнение пригодно лишь для выяснения противоположности обоих явлений. Характернейшая черта юмора — сочувствие к тому, что он осмеивает — есть полное отрицание сущности С.; юмор есть носитель примирения, С. есть выражение борьбы; смех юмора — это ласковая улыбка, смех С. — грозный и бешеный сарказм; юмор объективнее эпичнее, С. в своей истинной форме есть чистейшая лирика — лирика негодования; наконец, юмор интересуется только индивидуальной психологией, тогда как С., даже изображая отдельные личности, имеет в виду только общественный строй. Отсюда разница в типах: тип в С. — не столько живой поэтический образ, сколько схематическое изображение, лишенное индивидуализирующих деталей, которые придают такую жизненность и прелесть созданиям юмора. Художественные образы вообще — не дело С.; вдохновленный бурным негодованием, потрясенный попранием идеала, сатирик не обладает тем душевным равновесием, которое составляет необходимое условие творческого объективирования жизненных впечатлений; могучий перевес социально-этических интересов над эстетическими делает из него лирика и подавляет в нем творца объективных типов. Медор, Сильван и Лука Кантемира не живые фигуры, а схематические воплощения тех или иных течений — не потому, чтоб автор не мог или не хотел сделать их иными, а потому, что эти схемы вполне исчерпывают настроение и намерения сатирика; большего от своих образов он не требует. Прежняя теория, отдававшая так много внимания мелочному разграничению и сближению литературных форм, сопоставляла С. с эпиграммой: и там, и здесь мы встречаемся с насмешкой над людскими слабостями. Но эпиграмма имеет в виду отдельную определенную личность, что в высшей степени чуждо высокому настроению сатирика; он проходит мимо всего исключительного, индивидуального; лишь пороки целого строя, целого общества рождают в нем творческое вдохновение.

История С. излагается различно, в зависимости от содержания, которое тот или иной исследователь вкладывает в этот термин. Образец расширения понятия мы имеем в мнении Галахова («Отеч. Зап.», 1849 г., № II), не соглашающегося с теми, которые приписывают «изобретение» С. тому или другому народу, вместо того, чтобы искать ее начала в духе человеческом. «Пускай Гораций называет С. стихотворением, неизвестным Греции, а Квинтилиан говорит: Satira tota nostra est — их патриотическое или поэтическое увлечете может присвоить себе только название рода, а не самый род. С. встречается во всех известных литературах, или как особенное стихотворение, или как элемент, входящий в эпопею, оду, песню. Между произведениями санскритской литературы есть поэмы исключительно сатирические; значительная часть древнейшего литературного памятника в Китае, „Книги стихов“, состоит из С. У греков С. явилась вместе с появлением поэзии». С такой точки зрения истории С. захватывает очень широкую область, представляя собой уж не судьбу определенной литературной формы, но историю обличительных настроений во всеобщей литературе. Родиной сатиры в европейской литературе считается Рим. В Греции были сатирические комедии и язвительные ямбы; парабаза была остатком сатирических вставок, которыми подчас прерывались слова хора в греческой комедии но С., как обособленной литературной формы, мы здесь не находим. Определенную форму придал ей впервые Энний, которого считают ее творцом. Но он воспользовался уже готовым видом народного творчества: уличные шуты забавляли толпу насмешливыми стихотворениями в определенной форме; наряду с сатурническим стихом здесь употреблялись и греческие размеры; получалась смесь — satura laux, блюдо мешанины, — откуда, быть может не без влияния наименования сатиров, насмешливых полубожеств, получила название новая литературная форма. Под пером Гая Луцилия, одного из наиболее видных создателей этой формы, — Горация, уступающего ему по силе обличения, но превосходящего его в отделке формы, — ученика его Персия, не столько сатирика-обличителя, сколько философа, и, наконец, великого Ювенала, римская С. становится непреходящим образцом для всей последующей европейской литературы. Не находя выражения в определенной форме сатиры, сатирическое направление, можно сказать, проникает всю литературу средних веков, особенно конца их. Уже в французских баснях, фаблио, сирвентах сатирический элемент занимает заметное положение. "С. есть душа «романа о лисе». В области «городской лирики», носящей сильный отпечаток С., «иногда личной, на подобие древнегреческих ямбов, иногда общественной и политической, по образцу комедий Аристофана, иногда чисто моральной, подобно Горацию и Ювелану», должно отметить «Иерусалимский плач» (1214 г.) — «сплошной крик негодования против богатства духовенства и развращенности Рима» (Лансон). Наконец, ряд поэтов XIII в., в борьбе с настроением общества, государства и церкви, избирает сатирические темы исключительным предметом своих произведений. Таковы Гюйо де Прованс, Гюг де Берз, Пьер Кардиналь и особенно Рютбеф, «Роман Розы», произведения Раблэ, неисчерпаемый поток народного творчества, от насмешливых ярмарочных фарсов до популярных обличительных песенок — все это полно никого не щадящей галльской веселости, во всем умеющей подметить слабую сторону. Но настоящее воспроизведете римской С. мы встречаем в XVI в. Жак Петелье напомнил об этой форме в своем «Art poetigue» (1555). Ронсар, в «Discoars sur les imseres da temps», и Дюбеллэ, в «Poete courtisan», дали образцы С., еще не упоминая об этом названии. В 1560 г. Пьер Вире издал обличительные «Satyres chrestiennes de la cuisine papale», а дю Вердье — «Les ornonymes, satire contres les moeurs corrompues de ce siecle» (1572). К тому же времени относится так называемая «Мениппова сатира». «Satires franсaises» (1605), Воклэна де ла Френе, стоят ближе к посланиям; поэтому, быть может, о них и не упоминает Буало, провозглашающий родоначальником французской С. Матюрэна Ренье — преувеличение, оправдываемое лишь до некоторой степени его эпическими, реальными созданиями, «Facbeux», «Repas ridicule» и «Macette»). Скорее это название подходило бы к самому Буало, если бы его С., легкая, скептическая, галантная, по существу относящаяся к области критики, а не поэзии, и напоминающая С. лишь по форме, не была так бесконечно далека от истинного пафоса негодования — жизненного нерва С. Приближение этого пафоса слышно в XVIII в., в «Pauvre diable» Вольтера, «Le dix-huitieme siecle» Жильбера, «Lе docteur Pancrace» Ж. M. Шенье. В XIX в., в «Ямбах» и «Сатирах» Барбье, в «Немезиде» Бартелеми, в «Chutiments» Гюго французская литература дает ряд превосходных образцов настоящей сатиры, бурной, искренней, негодующей. Теперь редко кто назовет свое лирическое произведение С. и никто не погонится за верностью сатирической формы. В Германии уже дидактика шпильманов носила сатирический отпечаток; в поучительных произведениях Фройданка и Томазина де Цирклария (XIII в.), С. начинает выделяться из проповеди. Из Австрии в XII веке вышел сильный сатирик Генрих фон Мельк; его направление господствовало в духовной литературе следующего века. Австриец был и Штрикер, который, кроме своего продувного «Попа Амиса», создал ряд язвительных изображений придворного быта. В конце ХIII в. дворянская и придворная жизнь находить изображение в пятнадцати С. которые ошибочно приписывались некоему Зейфриду Гельблингу. Крестьянская жизнь обличается в «Meier Heimbrecht» Вернера Садовника, городская — в «Wiener Meerfahrt». В XIV в. С. занимается Гуго Тримберг; в XV появляется знаменитый «Narrenschiff» Себастьяна Бранта, от которого прежде вели историю немецкой С. Реформационная литература проникнута духом С., которая является излюбленным оружием обеих сторон. В ответ на «Похвалу глупости» и «Письма темных людей» появляются «Сетования темных людей» и другие произведения противников реформации, среди которых особенно выдается Мурнер. Самым выдающимся сатириком протестантства был Фишарт (1550 — 1589), «если можно назвать С. бесформенную тяжеловесную массу комических намеков, экскурсов, игры слов, прозвищ, созвучий и т. п.» (Шерер). После Опица вновь наступает расцвет С., ознаменованный деятельностью Лауремберга, Рахеля, Грифиуса, Мошероша, Каница, Гунольда и др. В дальнейшем движении С., отказавшись от стихотворной формы, принимает более серьезный тон в произведениях Лискова и Рабенера. Гагедорн подражал Горацию, Рост писал личные С. против Готтшеда. Более поэтичны сатирические произведения Лихтенберга, Штольберга, Виланда, А. Шлегеля, Уланда («Fruhlingsiled des Recensenten»), Гофмана фон Фаллерслебена. Есть С. и у Гете — «Gotter, Helden und Wieland», «Musen und Grazien in der Mark». С некоторыми оговорками можно считать сатирами «Atta Troll» и «Wintermarchen» Гейне. В Англии С. писали Голль, Рочестер, Драйден, великий Свифт, Поп, Байрон; в Италии — Apиoсто, Садьватор Роза, Аламанни, Бентиволио, Альфиери; в Испании — Арженсола, Нагарро, Ларра. В русской литературе С., как особая форма, процветала лишь в XVIII в., когда у нас так часто, в погоне за воспроизведшем содержания, ограничивались подражанием форме. Но русская действительность всегда давала слишком богатый материал для сатирического воспроизведения, русские писатели были слишком полны общественными и моральными интересами, чтобы дух С. не был характерной чертой русской литературы. Уже в эпоху брожения, предшествовавшего Петровской реформе, русская повесть, под влиянием едкой С. польских рассказов, западных насмешливых фацеций и фаблио, «переходит от беспочвенного или идеального эпического рассказа к изображенью и осмеянию отживающих и тормозящих прогресс порядков» (Степович, «О древнерусской беллетристике»). «Притча о бражнике», переработанная из западных подлинников, попала вместе с апокрифами в число запрещенных церковью книг. Особенно были распространены С. на суд, и впоследствии составлявший язву русского строя и излюбленный предмет русской С.; таковы «Шемякин суд» и «Ерш Ершович, сын Щетинников». С. XVIII в. приходится уже вести борьбу на два фронта — и в этом смысле весьма характерно ее начало: первая С. Кантемира уже намечает те противоположные течения общественной жизни, которые будут покрыты градом насмешек в С. этого века. Смеяться приходится уже не только над фигурами и порядками отживающими, но и над незаконными плодами новых веяний, над Медорами и Иванушками, фанатиками западной культурности, сумевшими понять и усвоить лишь показную ее сторону. Будучи, так сказать, программой сатирического направления в русской литературе, С. Кантемира является первым по времени и чуть не единственным образцом этой литературной формы. Не раз называли С. свои произведения писатели XVIII и XIX вв. («С. на развращенные нравы нынешнего века» Николева, «С. первая и последняя» Капниста, «Чужой толк» Дмитриева, «К перу моему» Вяземского), но истинную глубину сатирического изображения русской жизни мы находим не в этих произведениях, а в комедии Грибоедова, в «Думе» Лермонтова, в романе (поэме) Гоголя, в разнообразных произведениях Салтыкова-Щедрина. И даже в лирике, встречая подчас истинную С., со всей свойственной ей силой бичующего негодования («Размышление у парадного подъезда», «Убогая и нарядная» Некрасова, «Последнее новоселье» и отчасти «На смерть Пушкина» Лермонтова), мы не найдем ни чистой формы, ни названия С.: уже у Державина смешивались в одном стихотворении две столь диаметрально противоположные формы, как ода и С. Вымирание чистых и обособленных лирических форм, продолжающих свое существование только в учебниках поэтики, особенно ясно выражено в судьбах С. История сатирического элемента в разнообразных произведениях русской литературы составила бы, в сущности, наиболее яркую и характерную сторону русской общественности, и именно потому не могла быть до сих пор представлена в достаточной полноте. Отдельные замечания по теории С. развеяны в статьях о выдающихся сатириках, особенно о Кантемире (Жуковского — «Сочинения», т. 5, Галахова — «Отеч. Зап.», 1849 г., №11, Дудышкина — «Современник», 1848 г., № 11). Ср. также Белинский, «Сочинения», т. VIII (о С. в русской литературе); Добролюбов, «Русская С. в век Екатерины» («Соч.», т. 1); Пятковский, «Очерки из истории русской журналистики» (в книге «Из истории нашего лит. и обществ, развитая», СПб., 1888); Афанасьев, «Русские сатирич. журналы» (М., 1859); Нагуевский, «Римская С. и Ювенал» (Митава, 1879) и ряд др. работ, посвященных Ювеналу; Bautain, «De la satire» (1816); Viollet-leDuc, «Histoire de la satire en France» (в «Oeuvres» Матюр. Ренье, 1853); Ch. Lenient, «La S. en France» (1859 — 1866, 2 отд.); Schade, «Satiren and Pasquille aus der Reformationszeit» (Ганновер, 1863); Erich Schmidt, «Der Kampf gegen die Mode in der deutsch. Litteratur des XVIII J.» («Im neuen Reich», 1880,. №39); Schneegans, «Geschichte der grotesken S.» (Страсбург, 1894).