Пи-пи-пи...

Не имея привычного револьвера на поясе — он оставил его в своей комнате, решив, что Коттедж-Гроув совершенно безопасное место, — Гордон чувствовал себя не слишком уверенно. Тем не менее он сделал над собой усилие и приоткрыл дверь.

Его взору предстали груды набитых всяческим хламом ящиков, кое-где прикрытых пыльным брезентом. Здесь были драные покрышки, сломанные инструменты, выведенные из строя предметы мебели... Видимо, деревенский люд, опасаясь смутных времен, тащил сюда все, что только не попадалось на глаза. Из глубины этого завала и доносились странные звуки, сопровождаемые слабыми вспышками света, а также сдавленный возбужденный шепот.

Бил, бил...

Гордон пригнулся и двинулся вдоль рядов ящиков, напоминающих в потемках древние геологические отложения. Чем ближе он подбирался к источнику звука, тем сильнее становилось тревожное ощущение. Что-то там впереди светилось, но это был холодный, неспособный согреть свет.

Случилось неминуемое: под его подошвой скрипнула половица.

Тусклый свет озарил пять одновременно повернувшихся к нему детских мордашек, — как мигом определил Гордон к немалому своему облегчению. Дети взирали на него с нескрываемым ужасом, усугубляемым тем, что они сразу узнали, кто пожаловал к ним в гости. Глазенки их расширились, они боялись шелохнуться.

Однако внимание Гордона привлекали сейчас не дети, а маленький коробок, лежащий на овальном коврике. Он не мог поверить собственным глазам.

Коробок был усеян крохотными кнопочками, а в центре его располагался малюсенький экран, испускавший жемчужно-серое сияние. На экране творилось нечто невероятное: из парящих летающих тарелок вылезали розовые пауки и торжественно маршировали в нижнюю часть экрана. Оказавшись внизу, они испускали победный писк, после чего их ряды перестраивались и паучье нашествие возобновлялось.

У Гордона пересохло в горле.

— Где... — начал он.

Дети повскакивали. Один из мальчишек выдавил:

— Сэр?..

Гордон ткнул пальцем в устройство.

— Где, во имя всего святого, где вы это раздобыли? А главное, откуда батарейки?

Один ребенок уже заливался слезами.

— Но, сэр, мы не знали, что поступаем плохо. Томми Смит сказал, что это просто игра, детская игра из прежних времен! Их тут полно, только они не хотят работать...

— Кто такой Томми Смит? — не унимался Гордон.

— Один мальчик. Его папа приехал к нам из Кресвелла с фургоном товара пару лет назад. Мы выменяли у Томми эту штуковину на двадцать старых, неработающих.

Гордон припомнил карту, которую рассматривал этим вечером у себя в комнате. Кресвелл находился к северу отсюда, чуть в стороне от дороги, которая должна была привести его в Юджин.

«Неужели?..» Надежда обожгла его огнем, он даже поморщился вместо того, чтобы возликовать.

— А Томми Смит объяснил, где он взял эту игрушку? — Гордон очень старался не перепугать детей, но его настойчивость и торопливость все равно действовали на них устрашающе.

— Он сказал, что получил ее от какого-то Циклопа! — сообщил девичий голосок, тут же захлебнулся в рыданиях.

Затем дети в панике бросились врассыпную, воспользовавшись ведомыми лишь им одним укромными проходами пыльного склада. Гордон неожиданно для себя остался один. Он не шевелился, глядя на крохотных розовых захватчиков на мерцающем экране.

— Хрум-хрум-хрум, — неслось от игрушки.

Потом раздалось победное «бип-бип», и игра началась сначала.

Из ноздрей пони вырывалось облачко пара. Лошадку вел под уздцы сквозь влажный туман человек в вымокшей накидке. Единственным грузом на спине пони было седло да две раздутые сумки, накрытые по случаю мороси целлофаном.

Серую ленту шоссе усеивали глубокие лужи, под стать озерцам, образовавшимся в бетонном покрытии За годы засухи, свирепствовавшей после войны, четырехполосную дорогу запорошило пылью, а уж на ней поднялась трава, орошаемая зачастившими после конца засухи дождями, — их приносили северо-западные ветры. Шоссе напоминало теперь скорее залитый дождем луг, в который превратилась узкая вырубка, тянущаяся среди поросших лесом холмов вдоль стремительной реки.

Гордон откинул капюшон и вытащил карту. Впереди справа его подстерегало обширное болото между южным и восточным рукавами реки Уилламетт; после их соединения река несла свои воды на запад, представляя собой естественную границу между Юджином и Спрингфилдом. Судя по старой карте, у реки был разбит парк. Сейчас он не видел в том направлении ничего, кроме нескольких проломленных крыш. Аллеи, стоянки машин и лужайки стали раем для водоплавающих птиц, которым, суля по всему, пришлась по вкусу теперешняя погода.

В Кресвелле Гордон разузнал, что к северу отсюда шоссе делается непроходимым. Ему придется идти непосредственно через Юджин, отыскивать уцелевший мост через реку, а затем каким-то образом возвращаться на дорогу, ведущую на Коберг.

Наставления жителей Кресвелла не отличались подробностями. После войны мало кто рисковал ходить этим путем.

Ничего, он уже несколько месяцев стремится попасть в Юджин. Посмотрим, что от него осталось. Впрочем, задерживаться там он не намеревался. Город был лишь вехой на пути к загадке, притаившейся на севере.

Пока что шоссе, связывавшее между собой штаты, еще не окончательно разрушилось под воздействием стихии. Пусть оно заросло травой и покрылось заполненными водой рытвинами, однако следы преднамеренного воздействия несли на себе только мосты. Видимо, творение умелых человеческих рук способно по-настоящему разрушить только время — или сам человек. «А строили мы умело, на века». Не исключено, что будущие поколения американцев, шатающихся по лесам и поедающих друг дружку, станут воображать, что это дело рук спустившихся на землю богов...

Гордон покачал головой. Это все дождь — он навевает печаль.

Скоро перед ним вырос большой дорожный указатель, наполовину утонувший в луже. Расшвыряв ногами хлам, Гордон присел, изучая надпись. При этом он мысленно сравнивал себя с охотником, рассматривающим следы на лесной тропе.

— Тридцатая авеню, — громко прочитал он.

На запад от шоссе вела широкая дорога. Судя по карте, центр Юджина находился совсем неподалеку, за лесистым холмом. Гордон выпрямился и похлопал свою лошадку по спине.

— Пошли, Доббин. Помаши хвостом, предупреждая о правом повороте. Мы почти прибыли.

Пони покорно вздохнул. Гордон слегка потянул за поводья, и они побрели вниз с эстакады, под мост и дальше опять на подъем, забирая к западу.

Вид с холма застилала пелена мороси, благодаря которой зрелище разрушенного города не так сильно било по нервам. Уродливые пятна, оставленные пожарами, были давным-давно смыты дождями. Вездесущая растительность, укоренясь в трещинах тротуаров, постепенно затянула дома, скрыв нанесенные им смертельные ранения.

Жители Кресвелла предупреждали Гордона, что за зрелище его ожидает. И все же каждое очередное знакомство с мертвым городом неизменно вызывало у него горечь. Сейчас он брел по улицам-призракам, хрустя битым стеклом. Умытые дождем тротуары блестели кусками расколоченных витрин — надгробных памятников прежней жизни.

В низинной части города улицы поросли ольхой: их затянуло илом, после того как были разрушены плотины в Фолл-Крик и Лукаут-Пойнт. Хлынувшие в долину потоки смыли часть дороги номер 58 к западу от Окриджа, что и заставило Гордона сделать крюк через Кертин, Коттедж-Гроув и Кресвелл и только потом снова повернуть на север.

Опустошение казалось чудовищным. «И все же, — размышлял Гордон, — достойные люди держались здесь долго и, судя по всему, могли даже выстоять».

В Кресвелле, в промежутках между встречами и празднествами, включавшими избрание нового почтмейстера и составление захватывающих планов прокладки новых почтовых трасс на восток и на запад, жители пичкали Гордона рассказами о славном сражении за Юджин. Город продержался еще четыре года после того, как война и эпидемии отрезали его от остального мира. Невиданный союз университетских преподавателей и невежд-фермеров помогал городу-государству успешно справляться со всеми напастями, пока банды мародеров не покончили с ним, взорвав разом все плотины и лишив смельчаков энергии и питьевой воды.