Осечка!

В тот же миг гитлеровец бросился на меня. Я почувствовал острую боль. Финка полоснула по лицу…

Пришёл в себя от недостатка воздуха. Волосатые пальцы врага сдавили горло. Напрягая все силы, рванул гитлеровца за руки. Дышать стало легче. Ещё рывок – и фашист отлетел в сторону.

Какое-то мгновение мы оба лежали на снегу, обессиленные борьбой. Потом одновременно вскочили. Фашист поскользнулся, и я, изловчившись, ударил его ногой. Он закричал и во весь рост растянулся на льду. Тут я вспомнил о пистолете и оглянулся: шагах в трёх от меня лежал нож и мой «ТТ». Схватив пистолет, я выбросил патрон, давший осечку, и выстрелил в грудь гитлеровца.

Всё!..

Я прислонился спиной к гранитной скале, чтобы не упасть. В голове проносились эпизоды воздушного боя, вынужденная посадка, рукопашная схватка… Одна картина сменяла другую, и снова повторялось всё сначала. Нестерпимо болела правая сторона лица. Ныла раненая нога.

Тревога охватила меня: неужели упаду, потеряю сознание, погибну теперь, когда спасся от верной гибели…

«Нет, нужно жить!..»

Взяв горсть снега, приложил его к пылающему лицу. Потом снял с шеи шарф и перевязал им щёку.

«Надо идти! Идти! Пока есть силы!»

Я вынул из кабины ракетницу и бортовой паёк. Разложил по карманам печенье, галеты, банки с мясными консервами…

«Пока хватит сил – буду нести. До наших позиций километров семьдесят, не меньше. Идти надо в том направлении, куда улетел самолёт Соколова».

Наглухо закрыл колпак кабины. Засёк направление по компасу. Ещё постоял с минуту, поглаживая заледеневшее крыло истребителя и, не оглядываясь, двинулся к далёким сопкам.

Ветер затих, разогнав снежные тучи. В небе заблестели редкие полярные звёзды. Вдруг небосвод окрасился в ярко-лиловый цвет. По нему забегали быстрые, как молнии, зелёные лучи. Их становилось всё больше. Потоки зеленоватого цвета переплелись, образовали сияющую корону и неожиданно погасли. Теперь небо пылало малиновым огнём. Замелькали, скрещиваясь и расходясь, синие и золотистые полосы.

Только бы подольше не гасло северное сияние! При нём легче идти: видно, где снег не так глубок. Едва успел подумать об этом – небо опять нахмурилось, потемнело. Подул резкий ветер. Казалось, он пронизывал насквозь – не спасал ни комбинезон, ни китель. С каждой минутой ветер усиливался, мороз крепчал. Мелкий снег проникал за воротник, леденил тело.

Я шёл уже несколько часов. Стараясь не терять направление, карабкался на сопки, на вершине отдыхал и двигался дальше, спотыкался, падал, поднимался. «Надо идти, надо идти! Вот дойду до того валуна, спрячусь за ним от ветра и отдохну… А теперь буду шагать к той берёзке… На пути к ней снежные сугробы. Ну что ж, как-нибудь доберусь…»

Потом всё повторялось: валуны, берёзки, сугробы. Лицо горело от мороза. Раненую щёку ломило так, что забывал о боли в ноге.

Сколько километров осталось позади: два, пять, десять?

Я не знал. Ни одного заметного ориентира вокруг. Кончились ночные сумерки, наступил короткий полярный день, а передо мной всё тот же унылый пейзаж: тёмные ущелья, неглубокие замёрзшие речки, чахлые деревца и снег, снег… Казалось, нет конца этой снежной пустыне…

Истощились силы… Захотелось есть. Достал плитку шоколада, отломил маленький кусочек, положил в рот. И тут же вскрикнул от нестерпимой боли. Были выбиты зубы. Кровоточили и саднили дёсны.

Ясно: есть не смогу. Значит, незачем нести лишний груз. Оставив на всякий случай немного шоколада, всю остальную еду бросил в снег. Идти стало легче. Но ненадолго. Сил становилось всё меньше. Всё чаще приходилось останавливаться, чтобы хоть немножко передохнуть.

Спускаясь с одной из обледеневших сопок, поскользнулся и упал. Удержаться было не за что, и я скатился вниз… Вспомнилось детство, проведённое в Сибири, масленица, катание с гор. От этого стало особенно тяжело и тревожно. Невольно подумал, что ещё никогда не приходилось так долго не видеть людей.

Кое-как взобравшись на следующую сопку, я сел на снег и съехал вниз…

Но сопки одна за другой вырастали на моём пути. И прежде чем спуститься – надо подняться по их заснеженным склонам.

Снова ночь. Нет сил идти. Сейчас бы лечь отдохнуть или хотя бы присесть… Уже выбрал место. Уже собрался опуститься на шершавую гранитную плиту. И вдруг стало страшно. Если сяду – засну. А засну – значит, никогда не проснусь.

Надо идти! Идти!

Только лёд, камень и снег вокруг. Снова занялся блёклый полярный день, и опять спустилась ночь, а я всё шёл и шёл.

Неожиданно услышал чьё-то дыхание. Рука потянулась к пистолету. Рядом со мной шёл большой полярный волк. Я остановился, прислонившись к стволу низкорослой берёзы. И волк остановился. Словно ждал, когда я двинусь дальше, чтобы идти за мной следом.

Вытащив ракетницу, я выстрелил в зверя. Волк испуганно бросился за сопку… Долго не прятал ракетницу, ожидая его возвращения. Но он так и не появился.

Идти становилось всё тяжелее. Чувства притупились. Даже голод перестал мучить. Крутые сопки стал обходить: слишком трудно подниматься. Надо беречь силы. Каждый шаг стоил напряжения.

«Какое число сегодня? Вылетел я 25 октября…» Начал считать минувшие ночи и дни, похожие на сумерки. «Кажется, пошли четвёртые сутки, как я иду. Если так – сегодня 29 октября. Если нет…»

Бросил считать.

Показалось – слышу шум мотора. Поднял голову. Только снежные облака плыли по низкому небу. Ошибся? Нет! Опять тот же хорошо знакомый звук. Что если это ищут меня? С трудом заставил себя не обращать внимания на рокот мотора. Как ни старайся – не разглядеть с самолёта в глухой занесённой снегом тундре одинокого человека.

Надо шагать вперёд! Туда, за далёкие сопки! К своим!

Пурга почти не затихала. Короткая передышка, и опять начинал бушевать снежный заряд. Голод совсем не беспокоил. Зато очень хотелось пить. Набрёл на горную незамерзающую речушку. Черпал пригоршнями ледяную воду и пил, пил…

Речка впадала в озеро, покрытое льдом. Ступил на лёд и тут же провалился по пояс в студёную воду.

С трудом выбрался на берег. Промокшие бурки и брюки стали покрываться ледяной коркой. Почувствовал – замерзаю. Глотнул коньяку, но тепло не приходило. Решил развести костёр. С трудом нагибаясь, собрал груду валежника. Одну за другой запустил в неё оставшиеся ракеты. Валежник не загорелся.

Шёл долго, ни о чём не думая. Осторожно переставлял отяжелевшие ноги. Стоило остановиться, и сознание уплывало куда-то. Слабость сковывала тело. Словно кто-то нашёптывал: «Ляг на снег, отдохни…»

Страшным усилием заставил себя не поддаваться этому голосу. Стряхнул оцепенение и шагал… Главное идти вперёд, вперёд! Ноги перестали слушаться – стал ползти! Только не останавливаться. Любым способом двигаться дальше. Только вперёд.

Поднялось бледное полярное солнце. Оно висело над самым горизонтом. Кажется, наступили шестые сутки моего пути.

Услышал отдалённый звук сирены. Из последних сил стал подниматься на сопку. Срываясь и снова карабкаясь, забрался на вершину.

Комок подступил к горлу. Вижу: берег, тёмная полоса Кольского залива, дымки кораблей…

Немного успокоившись, рассмотрел на берегу избушку, а рядом с ней человека. Спустился с сопки, вынул пистолет и, зажав его в руке, пополз… Возле самого домика попытался подняться. Человек в полушубке повернулся в мою сторону, вскинул автомат…

– Стой! Кто идёт?

Я сорвал с головы шарф и через застилавший глаза туман увидел под башлыком часового бескозырку.

В домике меня встретил командир зенитного дивизиона.

– Старший лейтенант Сорокин? Что с вами?

Я невольно потянулся рукой к щеке. Ощутил под пальцами опухоль и запёкшуюся кровь.

– Сейчас сообщу о вашем возвращении, – заторопился командир. – А прежде всего позвоню в штаб флота: надо как можно скорее устроить вас в госпиталь.