— Мне бээмвэшка вообще больше по кайфу, — признался он сидящему рядом Фаре.

— Да брось ты, — отмахнулся тот, — «мерседес» — супермашина!

— Ну, где там мои опричники? — оглянулся Саша.

— А где мои? — оглянулся и Фара. — Будешь? Фара достал из внутреннего кармана пальто миниатюрную серебряную шкатулку.

— Да нет, — отказался Саша, смеясь.

Фара щелкнул безделушкой, крышка открылась. Зачерпнув длинным ногтем порошок, Фара привычным жестом «зарядил» нос, а остатки порошка с пальца размазал по зубам.

— Кровный брат из Афгана подарил. — Он защелкнул шкатулку и перебросил ее Саше в ладони. — Попробуй открой.

Белый покрутил коробочку и неожиданно легко вскрыл ее.

— Ну, гений, — восхитился Фара. — Осторожнее, не рассыпь.

— Гроб какой-то, — вновь захлопнув волшебную шкатулку и приблизив ее к глазам, подивился Саша.

— Не надо нам никаких гробов, — отбирая зелье, неловко пошутил Фара.

— Слушай, алюминий же в чушках у вас? — вдруг спросил Саша.

— Ну да. А что?

— Да я придумал вроде. — Саша хитро улыбнулся.

— Что придумал? — насторожился Фара.

— Да ничего, — решил помучить его Саша.

— Давай, Белый, колись.

— Ну что, еще не сообразил? — Сашины глаза откровенно смеялись.

— Нет, — честно признался Фара.

— Эх, — вздохнул Саша. — Ну ладно… Значит, берем чушку. Делаем там полость. Забиваем наркоту. Ни одна собака, ни один рентген не найдет. — Он счастливыми глазами смотрел на Фару. Тот ошарашенно молчал. — Пять чушек на сто — двести тонн. И ни одна собака…

— Значит, я тупой, — задохнулся Фара от восторга, — а ты… ты… Ты — гений! Ты — Аристотель! Ты — Ницше!

— В «Жигулях» ездить надо! — подначил его Саша.

— Потому что я — чурка, — не слушая Сашу, уже выходил из машины Фара. Он ладонями обхватил голову, будто в припадке жуткого горя.

— В хорошем смысле, парень, — откомментировал его «чурку» Саша.

Тут подкатили остальные.

— Где вы ездите? — беззлобно прикрикнул на них Саша.

День сегодня выдался по кайфу: и друга встретил, и новое дело обещало деньги. Море денег. Море-океан.

Командный состав Бригады и таджиков расположился в одной из ниш ресторанного зала. Рядовые бойцы сидели в общем зале.

Фил успел переброситься несколькими словами с солнцевскими, которые частенько проводили здесь вечера — кормили здесь по-восточному вкусно и обильно, да и место было не чужое, спокойное.

— Сань, у Кабана проблемы, — шепнул Фил Белому.

— Давай об этом потом. — Саша глазами указал на гостей. — Ну что, друзья… — поднял рюмку Саша и проследил, у всех ли налито.

— Если позволите, — с заметным акцентом начал седой Абдула-Нури. — Я скажу, а Фархаджун будет переводить. Один великий мыслитель сказал следующие слова…

И он заговорил гортанно и красиво. Но абсолютно непонятно. Напевная речь была похожа на стихи.

Пацаны, переглядываясь, томились с поднятыми рюмками. Когда Абдула-Нури окончил торжественную речь, повисла напряженная тишина.

— Не тормози, Фарик, — ткнул в бок чуток отлетевшего друга Саша.

Фара встрепенулся и действительно заторможенно, но от этого еще более торжественно начал переводить:

— Уважаемый Абдула-Нури говорит: «Никогда не теряй своих друзей. И пронеси эту дружбу в своем сердце через всю свою жизнь». Короче, за вас, пацаны! — скомкал перевод Фара.

— Коротко и ясно, — одобрил Саша. Несколько заплетающимся языком Фара продолжил, перебирая длинными красивыми пальцами свои небесно-голубые четки из горной бирюзы:

— Всю красоту и мудрость этого четверостишия невозможно перевести, — многозначительно завелся он.

— Начинается, Фарик! — Саша с удовольствием встряхнул друга за плечи. — Ты мне еще в армии мозги компостировал мудростями своими. Ты короче скажи!

— Ты мне друг, — как мог коротко сказал Фара.

— Ну это по-нашему, по-пацански! — обнял его Саша.

— Честно говоря, — тихо сказал Фархад, — я этих с равнины через раз понимаю, но то, что они вас зауважали, — это точно.

Абдула-Нури, поглаживая свою короткую седую бороду, что-то спросил Фару на своем наречии.

— Он говорит, как здоровье твоих родителей, жены и детей? Ты, кстати, женат?

— Месяц скоро, — признался Саша.

— Ну? — обрадовался Фара. — И молчишь!.. А кто она?

Саша достает из бумажника фотографию Оли в вечернем платье и со скрипкой в руках. Это был снимок с выпускного концерта в консерватории. Саша не зря носил с собой именно этот снимок. На нем Оля необычайно была похожа на себя: веселая, задорная, настоящая.

— О! Красавица! — цокнул языком Фара. — Выступает?

— Нет, дома сидит, — кратко ответил Саша.

— Можно я своим покажу?

Саша кивнул и передал фотографию.

Ни Саша Белов, ни его друзья, накинувшиеся на закуски, ни Фара со своими таджиками, которые, уважительно цокая языками, передавали друг другу фото Сашиной ханум, не смотрели на эстраду.

Джазовый оркестр, выступавший там, играл тихо и ненавязчиво. Партию скрипки в оркестрике исполняла не кто иная, как Оля, та самая жена, которой он сейчас так гордился.

— Уважаемый Абдула-Нури говорит, что ты поступаешь как настоящий мужчина — старшая жена должна хранить дом и воспитывать детей.

Саша согласно закивал:

— У нас в России следующий тост принято выпивать за родителей. Я предлагаю выпить за родителей. Тех, которые живы…

Одновременно Саша услышал знакомый голос и увидел вытянувшиеся лица таджиков: они, все трое, как один, смотрели то на фотографию, то на сцену. Оля, стоя вполоборота к залу, пела композицию из репертуара Эллы Фицджеральд.

Деликатные таджики опустили глаза в тарелки.

Космос опрокинул в себя внеочередную рюмку. А Пчела на противоположном конце стола медленно и демонстративно зааплодировал. Дальнейшую сцену можно было бы назвать немой, если бы Оля не пела. Она смотрела на поднимающегося Сашу, и голос ее звучал все тише и тише. Словно кто-то поворачивал рукоятку настройки громкости.

— Я сейчас, — резко поднялся из-за стола Саша…

— Оленька, ну что ты так переживаешь? — выпятив нижнюю губу, выпустил струю дыма Виталик. — В конце концов, ты ведь не в стриптизе танцуешь.

Они курили в закутке перед кухней. Когда в конце коридора показался Саша, Оля по инерции хотела спрятать сигарету, но пересилила себя и затянулась, глядя прямо в глаза приближающегося мужа.

— Можно тебя, — проходя мимо, приказным тоном бросил Саша.

Оля даже не подумала двинуться вслед за ним. В то же время ей очень хотелось перевести ситуацию в обычное человеческое русло. Ведь ничего ужасного-то не случилось. Мы же все-таки цивилизованные люди!

— Познакомься, это мой муж, Саша, — кивнула она Виталику.

Почувствовав, что Саша уж точно не рвется пожать ему руку, Виталик не стал подставляться и остался сидеть за столом, переводя взгляд с Оли на Сашу и обратно.

— Поздравляю вас с супругой, Саша. Мы с Олей учились вместе, она очень талантливая. Кстати, Оля, — будто вспомнил он, — приглашай супруга на банкет. Хотим отметить ее премьеру, — пояснил он Саше, туша сигарету.

— Ну что, такое событие стоит отметить. — Саша обращался исключительно к Оле, будто Виталика не существовало вовсе. — Желаю тебе успехов. Особенно творческих.

Достав из кармана пачку денег, Саша бросил сторублевую купюру в тюбетейку, оставленную кем-то из официантов.

Посмотрев презрительно на деньги и удивленно вслед удаляющемуся Саше, Виталик произнес значительно, как со сцены:

— Да, ну он и мавр!

Когда они вновь вышли на маленькую ресторанную сцену и Оля начала играть, ни Саши, ни его компании за столом уже не было. Скрипка звучала нежно и печально. Иногда к ней добавлялись поддерживающие аккорды фортепиано — за фоно сидел Виталик. Так музыканты обычно помогают одиноко поющей на сцене солистке.

Мучительный вечер, наконец, закончился. Оля стремительно собралась и почти бегом выскочила из ресторана.