Саша прислонился к стенке и внимательно посмотрел на подругу, потом сбросил испачканные грязью ботинки:

— Оленька, конечно, ни при чем. Это я так, к слову.

Оля не собиралась сдаваться, бабушка хорошенько попилила ее перед уходом, прямо как заправская скрипачка:

— Мы тебя, идиотки, два часа ждали! Последняя примерка, теперь не изменишь ничего. Она сразу шить будет.

Саша уже стянул и джемпер:

— Ну и замечательно. Я вам целиком доверяю. В платьях ни-че-го не понимаю, правда, Оль.

— Меня бабуля замучила просто! «Вот, он необязательный, он такой, он сякой»…

Саша улыбнулся, как Чеширский кот — от уха до уха:

— А ты отвечай: «Любовь зла, полюбишь и братка».

Пристально глядя на нее, Саша методично расстегивал пуговицы, снимал рубашку, майку, взялся за брючный ремень. Оля, слегка обалдев, продолжала говорить по инерции, непроизвольно меняя тон:

— Я хотела вместе, чтоб ты одобрил, а ты как всегда…

Не отрывая смеющегося взгляда от невесты, Саша начал расстегивать брюки.

— Хотела вместе, говоришь? Хорошая идея. Главное — своевременно! — брюки отправились вслед за рубашкой.

— Ну да… А ты что, в стриптизеры записался? — Ольга не могла долго сердиться на него, но и отступление тоже было не в ее правилах. Хотя какие уж тут правила!

— Не-а. Соскучился, — честно ответил Саша.

Уже смеясь, Оля развязала пояс халатика:

— Видела бы бабуля… — с притворной горечью вздохнула она.

Над ними фата венчала скрипку, как праздничный букет, подаренный замечательной исполнительнице поклонником ее таланта…

Умиротворяющая тишина, которая, казалось, невидимым куполом накрыла Олю и Сашу, время от времени нарушалась шумом проезжающих за окнами машин. Оля, приподнявшись на локте, осторожно указательным пальцем дотронулась до пулевого шрама на Сашином боку:

— Саша, брось все это, а?

— Что именно?

— Ну, ты же умный, одаренный, а разбойник, — вкрадчиво сказала она и прижалась лицом к его ладони.

— Разбойник… — усмехнулся он и погладил ее, как маленькую, по голове. — Думаешь, я об этом не думал? Думал… Так странно… Понимаешь, был момент, казалось, все: убьют или сяду. Даже клятву дал пацанам. А потом раз — и все утряслось! Да ты же помнишь, тогда, на даче.

Оля шумно вздохнула:

— Но сейчас-то два года прошло.

— А мне нравится, Оль. Это такая жизнь… реальная, что ли. Как в мезозойскую эру, — помолчав, Саша встряхнул ее за плечи. — И море, море, огромное море денег! Знаешь, как мы года через два заживем? Даже не через два года, через год!

Оля вздохнула: ну что он, прямо ребенок, честное слово, будто все в игрушки играет в песочнице:

— Ой, Саш, да при чем здесь деньги? Страшно это все… Знаешь, мне родители сегодня приснились. Будто они живы, мы все в Анапе и купаться пошли. И я заплыла так далеко, за буйки, что их не вижу. Фигурки какие-то, как мураши на берегу. Плыву, и только слышно, мама меня зовет: «Олюшка! Плыви назад! Олюшка, я боюсь!»…

Саша наклонился к Оле и нежно поцеловал глаза, щеки, теплые губы:

— Ну что ты, зайка? Я же с тобой, я люблю тебя, что ты?

Оля погладила рукой Сашино плечо, на котором был выколот небольшой, величиной с пол-ладони кельтский крест. Мизинцем она провела по очертанию странного креста:

— Саш, а ты во все это веришь? И почему этот крест не такой, как у всех?

— Но я ведь тоже не такой, как все, — почти всерьез ответил ей Саша. — А крест такой потому, что кельты, в отличие от многих других, не предали своих предков, а просто соединили в своей религии, в образе как раз этого креста, языческое солнце и веру в Христа. А верю ли я во все это? Знаешь, Оль, мне иногда кажется, что не в свое время родился. А может, я когда-то уже и рождался. Вовремя. И был настоящим кельтом.

— Но они же жестокие были, Саш.

— Они были просто воинами. Строгими, но справедливыми. Кстати, забавно — кельтская знать, что женщины, что мужчины, носили холщовые рубахи и что-то вроде шерстяных плащей. Штаны, как это ни смешно, носили исключительно простолюдины.

Оля засмеялась:

— Так что, Белов, ты в прошлой жизни без штанов ходил, что ли?

— Ест-ст-но.

— То есть, ты там, конечно, самый главный был?

— Насчет самых главных — не поручусь, но что не среди последних — это точно. Голову на отсечение дам. — Саша подмигнул ей обоими глазами сразу. — У кельтов ведь оно как было? Да как, как? Собственно, как у нас. Одни пашут в поте лица, другие их в страхе держат, а третьи всем этим управляют. Всегда существует только три класса: народ, воины и…

— Политики?

— У кельтов они назывались друиды.

— Вроде священников?

— Отчасти. Но они не только были посредниками между верхним и нижним миром, но и сами обладали почти божественной мистической силой. Они умели повелевать не только людьми, но и стихиями — ветрами, водами, огнем. Зато и отвечали за все. И всех.

— Так ты хочешь сказать, что ты был именно друидом? — не без язвы в голосе поинтересовалась Оля.

— Я не волшебник, я пока только учусь, — рассмеялся Саша, но тут же снова стал серьезным: — Сейчас я пока воин. Быдлом я не стану. Я обязательно поднимусь. Мой путь — только вперед и вверх.

— А я? Куда же я?

— Как куда? За мной. Со мной. Я же тебя люблю больше всех на свете.

Юра, Юрий Алексеевич Кошко, недавний выпускник престижного МГИМО, спец по международному праву, последнее время все более охотно оказывал услуги Белову и его команде. Уж больно хорошо платили. Причем налом, иногда даже валютой.

Кто бы мог подумать! А что ему было делать, если он, Юра Кошко, закончивший с красным дипломом самый престижный в стране институт, оказался никому не нужен?

О поступлении в Институт международных отношений он мечтал с восьмого класса. И хотя все вокруг убеждали его, что без блата поступить туда невозможно, он упрямо гнул свою линию. Школу Юра окончил с золотой медалью, но она его не спасла. Его элементарно зарезали на первом же экзамене. Причем так беззлобно и даже сочувственно: типа, куда ты, парень, в калашный ряд со своим-то свиным рылом?

Юра понял, что единственный его шанс — отслужить в армии, вступить там в партию, а уж после, через рабфак, пытаться вновь одолеть эту вершину, которая казалась сияющей. Так оно и случилось.

Поступив, он был уверен, что уж теперь-то весь мир будет у его ног. Но к третьему курсу понял, что его ждет в лучшем случае место юрисконсульта в какой-нибудь внешнеторговой организации, впаривающей сеялки-веялки населению занзибарских пустынь.

Вышло же — и того хуже. Страна как раз пошла в полный разнос, и юрисконсульты без волосатой лапы никому не были нужны. Во вновь образовывающиеся фирмы и фирмочки брали не столько хороших спецов, сколько людей со связями.

И все-таки сработал пусть скромный, но блат. Родственная, так сказать, протекция. Мать устроила его в свой загибающийся НИИ среднего машиностроения, в юротдел. Смешно сказать, его месячной зарплаты хватило бы разве что на блок импортных сигарет. Но Юра не курил. Так что подобный расклад его не особо-то радовал. И он затосковал.

Поэтому когда к нему домой заявился нагловатый сосед из второго подъезда, носивший дурацкое имя Космос, и попросил помочь с оформлением документов, Юра сразу, без раздумий и разговоров, согласился. Начав работать на Космоса и Белова, Юра скоро сообразил, во что он вляпался. Но в таких случаях, как говорится, вход — рубль, выход — два.

Для Юры же главная проблема заключалась поначалу в том, чтобы найти моральное оправдание своей новой деятельности. Куда было деваться? Он его нашел. И успокоился. Теперь все так работают, страна у нас такая — ничего здесь не попишешь! Не без труда, но он вывел для себя эту формулу.

Так что просьбу съездить в фирму «Курс-Ин-Вест» и посмотреть контракты за последние полгода он воспринял как обычное рабочее задание. Надо посмотреть — посмотрим, надо оценить — оценим.