Разглядывая долину, Дюпо подумал о человеческой натуре, отраженной в подобных названиях. Случайный путник, ненароком попавший в эти места, мог бы подумать, что все дело в ее расположении и рельефе. Неприступная долина представляла собой закрытое место с одной проезжей дорогой. Крутые склоны, нависающие скалы, и только с севера возможен доступ. «Внешность может быть обманчива», — напомнил себе Дюпо.

Он легко достиг намеченной точки. Его бинокль — сильное оружие, в некотором смысле даже грозное, нацеленное на разрушение Неприступной долины. А процесс разрушения начался, когда Джозеф Мерривейл, ответственный в Агентстве за планирование операций, вызвал Дюпо к себе. Мерривейл, родом из Чикаго, начал с того, что, ухмыльнувшись, сказал с резким английским акцентом:

— Ну, никто не рассердится на тебя, если даже кем-то придется пожертвовать в этом дельце.

Все знали, конечно, как сильно Дюпо ненавидел насилие.

Коротышка с обманчиво юным лицом внимательно слушал краткие инструкции, даваемые Мерривейлом Дюпо. Было раннее утро, около девяти часов, и коротышку, Эдварда Джанверта, немало удивила столь ранняя встреча при столь кратком инструктаже. Что-то не ладилось в самом Агентстве, подумалось ему.

Джанверт, которого большинство его коллег так и звали Коротышкой, умевший прятать свою ненависть к этому прозвищу, был ростом всего четыре фута девять дюймов и играл за тинэйджера на многих заданиях Агентства. Мебель в офисе Мерривейла была ему не по росту, и он неуютно чувствовал себя в большом, обитом кожей кресле все полчаса наставлений.

Дело деликатное, вскоре понял Джанверт, а такие дела он не любил. Целью был энтомолог, доктор Нильс Хеллстром, и не вызывало сомнений, судя по тщательному подбору Мерривейлом слов, что у Хеллстрома имелись могущественные друзья в правительственных сферах. Слишком много углов, которые надо обойти. Здесь трудно отделить политику от концепции Агентства касательно традиционного расследования в интересах национальной безопасности, и подобное расследование неизбежно приобретает экономическое звучание.

Приглашая Джанверта, Мерривейл сказал только о необходимости резервной вспомогательной команды в этом деле. Кто-то должен быть готов вступить в игру по первому сигналу.

Ожидаются потери, подумал Джанверт.

Скрытно он посмотрел на Кловис Карр, чья почти мальчишечья фигура утопала в другом большом кресле. Джанверт подозревал, что Мерривейл декорировал свой офис специально в духе респектабельного английского клуба, под стать его поддельному английскому акценту.

Известно ли им о нас с Кловис, думал Джанверт. Для Агентства любовь являлась оружием, используемым при первой необходимости. Джанверт старался не смотреть на Кловис, но это ему плохо удавалось. Она была тоже невысокого роста, всего на полдюйма выше него, гибкая брюнетка с овальным лицом и бледной северной кожей, вспыхивающей от капли солнечного света. Иногда Джанверт ощущал свою любовь к ней как физическую боль. Мерривейл описывал то, что он называл «Прикрытием Хеллстрома» — снятие документальных фильмов о насекомых.

— Чертовски любопытно, не правда ли? — спросил Мерривейл.

Уже не в первый раз за четыре года своей работы в Агентстве Джанверт желал не иметь с ним ничего общего. Он попал сюда студентом третьего курса юридического факультета, работая летом клерком в департаменте Юстиции. Тогда же он нашел папку, случайно оставленную на столе в библиотеке. Из любопытства он проглядел документы и обнаружил один весьма деликатный, касающийся переводчика некоего иностранного посольства.

Его первой реакцией на содержимое документа был гнев, смешанный с печалью, на правительства, до сих пор не брезгующие подобными формами шпионажа. Что-то в этом документе говорило ему, что речь идет о какой-то сложной операции, проводимой его собственным правительством.

Джанверт уже прошел период «студенческих волнений» и всерьез занялся изучением закона. Закон поначалу представлялся ему способом решения многих мировых дилемм, но все оказалось обманом. Закон сумел привести его только в библиотеку с проклятой забытой папкой. Одна вещь цеплялась за другую без четко определенной причинно-следственной связи. Немедленный результат состоял в том, что владелец папки застиг его за ее чтением.

Все последовавшее оказалось банально и безвкусно. Временами на него давили, иногда мягко, иногда жестко, с целью заставить его работать на Агентство, произведшее документ. Джанверт происходит из хорошей семьи, объясняли они. Его отец был известным бизнесменом. Поначалу ему это казалось забавным.

Затем предлагаемая оплата (плюс расходы) неожиданно возросла, что слегка озадачило его. Оценка его способностей удивила Джанверта, подозревавшего, что Агентство действовало наобум, поскольку он не узнавал себя в его представлениях.

Наконец маски были сброшены. Джанверту объяснили, что у него возникнут проблемы с поступлением на государственную службу. Это его подкосило, так как все знали, что он связывал свои планы с департаментом Юстиции. В конце концов он сказал, что попробует, если сможет продолжить свое юридическое образование. В настоящее время он работал с правой рукой Шефа Дзулой Перуджи, и Перуджи выказывал свое удовольствие этим обстоятельством.

— Агентство нуждается в людях, знающих право, — сказал Перуджи. — Мы временами просто не можем без них обойтись.

Следующая фраза Перуджи заставила Джанверта вздрогнуть.

— Говорили вам когда-нибудь, что вы легко можете сойти за тинэйджера? Это может оказаться крайне полезным, особенно учитывая ваше юридическое образование. — Эти слова не выходили у него из головы.

Дело заключалось в том, что Джанверт всегда был слишком занят, чтобы закончить свое юридическое образование.

— Может быть, в следующем году, Коротышка. Сам видишь обстановку. Сейчас я хочу, чтобы ты и Кловис…

Так он впервые встретился с Кловис, у которой тоже был подходящий юный вид. Иногда она была его сестрой, иногда они играли роль беглецов-любовников, чьи родители их «не понимали».

Понимание того, что найденный и прочитанный им документ не мог привести к иному результату, кроме как к вступлению его в Агентство, и что вероятной альтернативой могла быть только безымянная могила в южном болоте, пришло в голову Джанверту не скоро. Он никогда не участвовал в «поселении на болоте», как называли это ветераны Агентства, но знал о нем точно.

Так делались дела в Агентстве.

Агентство.

Никто не называл его иначе. Экономические операции Агентства, разные формы шпионажа только укрепили ранний цинизм Джанверта. Он увидел мир без прикрас, сказав себе, что большинство его знакомых не понимают, что живут в государстве, которое, несмотря на декларируемые цели и намерения, по сути своей является полицейским. Это было неизбежным после формирования первого полицейского государства, достигшего определенного положения в мире. Единственный очевидный способ противостоять этому заключается в создании другого такого государства. Это условие мимикрировало во всех социальных сферах (Кловис и Джанверт согласились в этом). Все в обществе приобретало полицейский характер. Джанверт как-то заметил:

— Время полицейских государств.

Они сделали это основой своего решения покинуть Агентство при первой возможности. У них не было сомнений, что их взаимные чувства и принятое соглашение крайне опасны. Чтобы покинуть Агентство, необходимо изменить свою личность и вести жизнь, характер которой они себе хорошо представляли. Покидали Агентство только через смерть на задании, или выходя в тщательно подготовленную отставку, или иногда агенты просто исчезали, а всех их товарищей просили не задавать вопросов. В связи с отставкой в Агентстве ходил смутный слух о ферме, но определенно не о ферме Хеллстрома. Фермой в данном случае являлся тщательно охраняемый дом отдыха, никак не связанный с конкретным географическим названием. Упоминалась, правда, северная Миннесота. Что-то говорилось о высокой ограде, охранниках, собаках, гольфе, теннисе, плавании, рыбной ловле на закрытом озере, шикарных коттеджах для «гостей», даже кварталах для семейных пар, но без детей. Иметь детей в их деле означало смертный приговор.