Во всех кинокомпаниях, в которых Перуджи доводилось бывать раньше, он отмечал особую тишину, наступавшую, когда энергия всей группы таинственным каналом направлялась в линзы камеры. Здесь, однако, все было по-иному. Никто не ходил на цыпочках. Все, кто двигался, двигались в непринужденном молчании, говорившем о том, что они считали это нормальным. Дверь глушила непрекращающееся гудение, столь раздражающе заметное снаружи, но здесь ему заменой служил еле слышимый слабый шорох.

Работала как будто только одна съемочная группа. Они сгрудились в углу справа от Перуджи и занимались со стеклянным контейнером со стороной в три фута. Стекло отражало горячие куски света.

Хеллстром просил Перуджи не говорить без предупреждения, но Перуджи указал на группу в углу и поднял брови в немом вопросе.

Нагнувшись, Хеллстром прошептал:

— Мы снимаем артикуляцию частей насекомых в новом ракурсе. Увеличенное изображение. Линзы внутри этого ящика, нужного для установления особого климата для насекомых.

Перуджи кивнул, хотя и не понял, почему надо сохранять при этом тишину. Неужели сейчас они озвучивали фильм? Это казалось сомнительным, но его знания в этом вопросе были минимальными, в лучшем случае только те, что ему удалось получить при поспешной подготовке к заданию, и он не стал задавать громких вопросов. Хеллстром будет только рад поводу попросить его из студии. Нервозность его стала заметной, когда они вошли в студию.

С Хеллстромом во главе и Крафтом позади они пересекли по диагонали центр студии. Как всегда, когда Внешний находился столь близко к сердцу Муравейника, Хеллстром не мог полностью избавиться от нервозности. Территориальное сознание сидело в нем слишком глубоко. И Перуджи источал запахи Внешнего. Он не принадлежал этому месту. Крафту, идущему сзади, было, наверное, еще хуже. Он никогда не сопровождал Внешнего в эти пределы. Работающие группы вроде бы вели себя нормально. Они не могли не чувствовать присутствие Внешнего как постоянный раздражитель их сознания, но тренинг позволял им скрывать свои реакции. Все шло в ровном темпе.

Перуджи заметил движение людей вокруг них: пересекая их путь по диагонали, рядом с ними, в углах похожей на пещеру студии, каждый как будто занимался своим делом и бросил не более одного спокойного взгляда на трио, но Перуджи не мог отделаться от ощущения, что его буквально просвечивают. Он посмотрел вверх. Яркие лампы располагались в нижней части студии и погружали верх в глубокую тень, где невозможно было ничего разглядеть. Было это сделано умышленно? Прятали ли они что-нибудь наверху?

В этот момент клеть, по крутой спирали пошедшая вниз, отвлекла его внимание, и он споткнулся о сложенный витками в круг кабель. Он бы наверно упал, если бы Крафт не прыгнул вперед и не схватил его за руку. Шериф помог ему обрести равновесие и приложил пальцы к губам. Крафт отпустил руку Перуджи неохотно. Ему казалось более надежным контролировать руку Чужака. Крафта терзали мучительные сомнения. Нильс играл с огнем. Здесь, на студийном полу, были безголосые работники. Разумеется, они настроены на черную работу, но их присутствие могло кончиться взрывом. Что если один из них отреагирует на Внешнего? Запах этого человека провоцировал.

Перуджи, видя, что впереди больше нет препятствий, вновь посмотрел на клеть. Она опускалась из таинственного мрака, и опускалась при полной тишине, в сторону декорации в углу. В клети находилась женщина в белом халате. У нее была поразительно бледная кожа, и белизна эта еще подчеркивалась смолянисто-черными волосами, собранными у шеи в простой пучок. Колыхающиеся от быстрого движения клети складки ее халата говорили о том, что под ним ничего не было.

Крафт подтолкнул Перуджи, заставляя его идти быстрее. Неохотно Перуджи прибавил шаг. Было что-то магнетически-привлекательное в этой бледнокожей женщине, и ее образ не выходил у него из головы. Ее овальное лицо мадонны под копной черных волос. Руки, выходящие из коротких рукавов халата, были слегка полноватыми, но предполагали чувственную мягкость, а не тучность.

Хеллстром стоял сейчас у двери в конструкции, воздвигнутой отдельным блоком с плоской крышей внутри студии. За плоской крышей стена уходила вверх. Перуджи подумал, что эта стена разделяла сарай наполовину по его длине. Хотелось бы ему знать, что там, за этой стеной. Он проследовал за Хеллстромом в тускло освещенную комнату, где толстое стекло с высоты талии уходило вверх под потолок, открывая вид внутрь двух помещений. За одной стеклянной перегородкой располагалась небольшая студия, где насекомые свободно летали и прыгали вперед-назад в голубом свете — белые, большекрылые мотыльки, судя по внешнему виду. За другим окном в полутемной комнате несколько мужчин и женщин работали у длинного изогнутого стола, на котором перед каждым из них располагались небольшие экраны, показывающие мельчайшие движения. Комната напомнила Перуджи телевизионную студию.

Крафт закрыл за ним дверь и сделал три шага вперед, после чего застыл на месте, скрестив руки на груди, словно стоя на страже. В дальнем правом углу находилась другая комната, отметил Перуджи, но она вела в комнату с экранами. Вновь Перуджи ощутил, что обстановка не полностью соответствовала его представлению о том, какой должна быть киностудия.

Здесь тоже был небольшой продолговатый стол с четырьмя стульями вокруг него, и Хеллстром взял дальний стул и заговорил спокойным голосом.

— Люди, которых вы видите в темной комнате, микшируют несколько источников звука для комбинированной фонограммы. Довольно сложная работа.

Перуджи изучал людей в темной комнате, пытаясь понять причину странного впечатления, которое они на него производили. Внезапно он понял, что шесть мужчин у дуги экранов и три женщины, стоявшие в дальнем конце, настолько походили друг на друга, что казались членами одной семьи. Он снова перебрал взглядом лица, освещенные слабым светом. Пять мужчин и три женщины походили не только белой униформой, но и короткими светлыми волосами, и узкими лицами, на которых выделялись большие глаза. Женщины отличались от них только хорошо развитым бюстом и более мягкими чертами лица. Единственный мужчина, не похожий на остальных, также был блондином и кого-то напомнил Перуджи. А напоминал он, как почти сразу понял Перуджи, самого Хеллстрома.

Пока все это проносилось в голове Перуджи, открылась дверь позади Крафта, и вошла молодая женщина, которую он видел спускающейся в клети. «Во всяком случае, — предостерег себя Перуджи, — она кажется той самой женщиной».

— Фэнси, — сказал Хеллстром быстро и тревожно. «Почему она здесь?» — спросил он затем себя. Он не посылал за ней, и ему не понравилось вкрадчивое выражение ее лица.

Крафт отступил в сторону, неохотно давая ей пройти. Перуджи смотрел на нее, отмечая овал лица, почти как у куклы, сексуальное тело, которым она управляла с полным осознанием его линий, под тонкой тканью. Ее внимание было обращено на Хеллстрома, с которым она разговаривала, но не было сомнений, что играла она для Перуджи.

— Эд послал меня, — сказала она. — Он просил передать, что кадры с москитами необходимо переснять. Москиты были возбуждены, но вы меня не послушались.

Здесь, как будто впервые обнаружив присутствие Перуджи, она подошла к нему и спросила:

— Кто это?

— Это мистер Перуджи, — сказал Хеллстром с явной нотой предостережения в голосе. «Что задумала Фэнси?»

— Привет, мистер Перуджи, — сказала она игривым тоном. — Меня зовут Фэнси.

Хеллстром внимательно следил за ней. Что она сделала? Он втянул в себя носом воздух, показывая недовольство, и ощутил приятный запах снадобий, которыми себя напичкала Фэнси. Она пыталась возбудить Перуджи. Но зачем? Впрочем, ее усилия даром не пропали. Перуджи взволновала близость этой женщины, и он не мог объяснить неожиданный и странный магнетизм этого влечения. Ни один дикий Внешний не мог распознать простую химическую подоплеку ситуации. Крафт тоже моментально подпал под влияние ее мощной сексуальности, но жест Хеллстрома насторожил его. Крафту, давно исключенному из ежедневных контактов, потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Перуджи, однако, в себя не приходил.