Возвращаясь в Муравейник по длинной, идущей под уклон первой галерее, Хеллстром пытался уловить знакомые звуки, наполняющие Муравейник в дни его нормальной жизнедеятельности. Но он их не услышал. Муравейник оставался единым организмом, он функционировал, но чувство глубокой тревоги пропитало его насквозь. Это было в природе Муравейника: коснись одной его части, и отреагируют все его клетки. Химический характер внутренних коммуникаций не может быть отброшен. Тела ключевых работников в экстремальной ситуации выделяли феромоны, внешние гормоны. Фильтры Муравейника работали в минимальном режиме для экономии энергии. Феромоны разносились по воздуху и вдыхались всеми, разделявшими, таким образом, общее беспокойство. Уже появились признаки того, что развитие процесса оставит глубокие и, возможно, нестираемые следы на сознании всей общности.

Праматерь однажды его предупреждала: «Нильс, Муравейник учится точно так же, как учишься ты. Общность может учиться. Если ты не сможешь понять, чему научился Муравейник, это может привести к гибели всех нас».

«Чему Муравейник учился сейчас?» — думал Хеллстром.

Поведение Фэнси выдавало что-то, исходящее из самых глубинных нужд Муравейника. Она говорила о роении. Что это такое? Они потратили более сорока лет на то, чтобы задержать роение. Было ли это ошибкой? Фэнси его беспокоила, и он попытался, но безуспешно, найти ее. Ей полагалось участвовать в съемках вместе со своей группой, но ее там не было, и Эд не имел понятия, где ее искать. Салдо уверил его, что Фэнси находится сейчас под постоянным наблюдением, но Хеллстром все-таки не был спокоен. Мог Муравейник произвести естественную Праматерь? Фэнси могла бы подойти на эту роль. Что может сделать Совет, если это случится? Следует ее отправить в Котел во избежание риска преждевременного роения? Ему была ненавистна мысль потерять Фэнси — превосходная линия крови, давшая столь много полезных специалистов. Если бы только удалось подавить нестабильность!

При условии, что это было нестабильностью.

Хеллстром подошел к бетонной арке, ведущей на питательный пункт второго уровня, и увидел Салдо, ожидающего его в условленном месте. На Салдо можно положиться. Это немного успокоило Хеллстрома. Он понял, как сильно стал зависеть от этого молодого человека. Не произнеся ни слова, он подошел к Салдо. Они вошли в помещение и поели у конвейера, выпив общий для всех бульон из Котла. Хеллстрому всегда доставляло удовольствие есть пищу простых работников. Дополнительная пища лидера удовлетворения ему никогда не доставляла. Она была способна увеличить вдвое продолжительность жизни, но в ней недоставало одного ингредиента, называемого Хеллстромом «объединяющей силой».

«Иногда нам нужен общий знаменатель», — подумал он. Никогда эта мысль не была столь очевидной, как во время кризиса.

Салдо жестом дал понять, что ему не терпится перейти к сути дела, но Хеллстром, и тоже жестом, попросил его подождать, сам понимая при этом, что ему хочется оттянуть неприятное для него сообщение. Хеллстром внезапно ощутил всю хрупкость организма Муравейника. Одомашненный мир, который они искали для человечества, казался сейчас всего лишь готовой расколоться хрупкой скорлупой. Это было так ясно и твердо в руководстве Муравейника и так туманно и неубедительно на практике. Как он ни старался, он не мог найти подсказки в руководстве…

Они не избавились от ошибок прошлого. Они, возможно, никогда от них не избавятся. Дорога впереди вырисовывалась длинная, точная в своих деталях. Никто не может знать, сколько времени может понадобиться, чтобы по ней пройти, и сколько волчьих ям ждет их на этом пути. Триста или более лет назад, во времена устных традиций, они говорили о «сотне лет или около того». Как быстро эта ошибка обнаружилась! Появилась тогда новая истина: Муравейнику может понадобиться тысяча лет и более, если только Внешние не погибнут случайной смертью. Тысяча лет до того момента, когда одомашненная планета станет их владением.

Хеллстром однажды подумал о том, как знакомые стены Муравейника могут сотни раз искрошиться и быть восстановлены, прежде чем Муравейник исполнит свое предназначение и его работники возьмут контроль над всей поверхностью планеты.

Что за фантазия! Эти стены, может быть, простоят еще не более нескольких часов и никогда не будут восстановлены. Задача вдохнуть в Муравейник уверенность никогда не казалась ему такой трудной. С неохотой Хеллстром жестом показал Салдо начинать, отмечая с отвращением уверенность молодого человека в том, что несколько слов с руководителем позволят решить все проблемы.

— Фэнси выкрала из запасников Муравейника бридинг-ампулы, — сказал Салдо. — Нет официальной записи…

— Но почему она их взяла? — перебил его Хеллстром.

— Бросить вызов вам, Совету, Муравейнику, — сказал Салдо. Он, очевидно, думал, что она спятила.

— Мы не должны торопиться с выводами, — сказал Хеллстром.

— Но она опасна! Она может…

— Пусть пока ей никто не мешает, — сказал Хеллстром.

— Возможно, сейчас она выражает желания всего Муравейника.

— Пытаясь спариться с Перуджи?

— Почему нет? Мы пользовались этим методом получения Внешней крови много раз. Перуджи был выбран для нас диким Внешним миром. Он живое воплощение успеха.

— Успеха какой ценой?

— В любом случае нам нужны сильные люди, мы должны их получать. Возможно, Фэнси знает лучше остальных, как бороться с этой угрозой.

— Я в это не верю! Я думаю, она использует эту болтовню о перенаселенности как предлог, чтобы покинуть Муравейник. Вы знаете, как она любит Внешнюю еду и удобства.

— Это возможно, — сказал Хеллстром, — но почему она хочет уйти? Полагаю, твое объяснение поверхностно.

Салдо, казалось, был оскорблен упреком. Несколько мгновений он молчал.

— Нильс, я не понимаю тебя.

— Я сам этого до конца не понимаю, но поведение Фэнси не так просто, как тебе кажется.

Салдо вопросительно смотрел на лицо Хеллстрома, словно что-то в нем могло дать ему ключ к пониманию. Что знал такого Хеллстром, чего не знали другие? Хеллстром являлся потомком первых колонистов того, настоящего Муравейника. Может быть, он получил специальные инструкции из таинственного источника мудрости — как поступать в такого рода кризисах? Внимание Салдо было отвлечено тем, что происходило слева от него: чашки с бульоном двигались по конвейеру, как только кто-нибудь брал последнюю в ряду. Работники ели рядом с ними, не обращая на старших специалистов особого внимания. И это воспринималось естественно. Химические выделения говорили работникам, принадлежат ли посторонние Муравейнику. Но, попади сюда Внешний, и если работники не увидят его сопровождающих или же если выделяемые Чужаком запахи не будут скрыты, он немедленно будет отправлен в Котел безголосыми работниками, озабоченными только удалением опасной массы протеина. Поведение работников как будто было нормальным, но Салдо в этот момент впервые ощутил то же чувство, что и Хеллстром чуть раньше, — Муравейник ранен, и рана глубокая. В движениях появилась скованность, в походке стала заметна воинственность.

— Есть какие-нибудь осложнения, о которых мне ничего не известно? — спросил Салдо.

«Да, какой ум у этого парня!» — подумал Хеллстром, переполняясь гордостью.

— Вполне возможно, — сказал Хеллстром.

Он повернулся, сделал жест Салдо следовать за ним и вышел в галерею. Они завернули в первый же боковой проход и быстрым шагом направились в комнату самого Хеллстрома. Войдя в нее, Хеллстром показал Салдо на стул, но сам растянулся на кровати. О-хо-хо! Как он устал!