ДТ появился внезапно, спрыгнув с дерева, и она поняла, где он прятался. Неплохо придумано. Он приземлился по-кошачьи и сразу побежал, забирая влево, не оборачиваясь назад, не глядя на Кловис. Хороший напарник прикроет его, и он сейчас признал ее в этом качестве.

Кловис перезарядила пистолет, не отрывая взгляда от травы, где залегли четверо уцелевших. Они ползли в ее сторону, очевидно, пытаясь войти в радиус поражения своего оружия. Трава зловеще шевелилась, все ближе и ближе. Она прикидывала оставшееся расстояние. Когда до них было футов четыреста, она подняла пистолет и начала стрелять. Она не спешила, стараясь стрелять прицельно. На третьем выстреле из травы поднялась фигура и завалилась на спину. Трое других встали в открытую и нацелили на нее свое оружие. С предельной концентрацией — каждый из трех оставшихся выстрелов на счету — она прицелилась в первую фигуру — лысой женщины, лицо которой было искажено гримасой ярости. Первая же пуля остановила ее, словно невидимая стена. Ее оружие взлетело при падении высоко в воздух. Остальные снова нырнули в траву. Кловис использовала два других выстрела, не давая им подняться, и, не глядя назад, развернулась и помчалась со всех ног, на ходу перезаряжая пистолет.

— Сюда! Сюда!

ДТ звал ее с другого дуба слева от нее. Она изменила курс, поняв, что он звал ее потому, что дальше деревьев уже не было. Поле было открыто с чисто подъеденной скотом травой, по крайней мере на полмили. ДТ схватил ее за руку, помогая остановиться.

— Знаешь, это странно, — сказал ДТ. — Смотри, как чисто коровы выщипали всю траву дальше, но не тронули ту, что ближе к ферме. Как будто они боятся сюда заходить. Те, которых я спугнул со своей первой позиции, казались не от мира сего, словно их пригнал туда кто-то, кто находится ниже. Но я там что-то ничего не вижу.

Она перевела дыхание.

— Есть у тебя здравые идеи, как нам отсюда выбраться?

— Продолжать в том же духе, — ответил ДТ.

— Мы должны выбраться отсюда и сообщить, что видели, — сказала Кловис и посмотрела на него. Но он внимательно изучал путь, проделанный ими только что.

— Похоже, ты попала еще в одного из тех, кто нырнул в траву, — сказал ДТ. — Лишь один из них двигается. Готова совершить еще один бросок?

— Да, как всегда. А как насчет того, в которого я не попала?

— Он продолжает ползти, но из травы ему скоро не выбраться. Нам надо разделиться. Ты забирай немного влево, пока не выйдешь на дорогу, а затем постарайся идти вдоль нее. Я возьму вправо. Ручей где-то там, за деревьями, в миле отсюда. У них теперь будут две мишени. Если я смогу добраться до реки…

ДТ смотрел в сторону фермы, когда начинал говорить, и, продолжая говорить, повернулся, чтобы взглянуть в направлении, куда они собирались бежать. Кловис резко развернулась, когда он внезапно смолк, и непроизвольно вскрикнула. Плотная цепочка лысых обнаженных человеческих фигур перекрыла им путь к отступлению. Цепочка находилась ниже их, ярдах в пятидесяти, и брала свое начало далеко слева, в дубовой поросли, и уходила вправо за деревья, помечавшие речной берег, туда, где ДТ намеревался найти убежище.

— Господи Ииссу…ссе!.. — выдавил ДТ.

«Их там не меньше десяти тысяч!» — подумала Кловис.

— Я не видел столько с тех пор, как вернулся из Намибии, — сипло сказал ДТ. — Бож-же! Как будто мы разворошили целый муравейник.

Кловис кивнула, думая: именно это они и сделали. Все встало на свои места: Хеллстром служил прикрытием некоего культа. Она обратила внимание на белую кожу. Они, вероятно, жили под землей. Ферма служила просто ширмой. Кловис подавила нервный смех, подняла пистолет, намереваясь взять стольких из этой зловещей приближающейся цепочки, сколько получится, но хрустящее гудение за спиной поразило немотой ее тело и разум. Она услышала выстрел, уже падая на землю, так и не поняв, кто из них двоих его сделал.

* * *
Из дневника Нильса Хеллстрома:

«Концепция колонии, имплантированной в толщу существующего человеческого общества, не уникальна. Человеческая история насчитывает многие секретные группировки и движения. Цыгане могут считаться грубым аналогом нашего пути даже сегодня. Нет, в этом мы не уникальны. Но наш Муравейник так же далеко отстоит от них, как они отстоят от примитивных пещерных людей. Мы подобны колониальному протозоану, все мы в Муравейнике крепимся к единому, ветвящемуся стволу, и этот ствол упрятан в толще земли под другим обществом, верящим в то, что он тот кроткий, что наследует землю. Кроткий! Это слово первоначально означало „немой и тихий“».

Бестолковый, какой-то сумасшедший был этот полет: часовая остановка в О’Хара, быстрая пересадка на чартерный рейс в Портленде и шумный дискомфорт одномоторного самолета до Колумбия Джордж, а затем, в сумеречном небе, перелет через весь Орегон в его юго-восточную часть. Мерривейл был не в себе, когда самолет пошел на посадку в аэропорту Лейквью, и это его настроение подогревалось бурной радостью, закипавшей в нем.

Когда он меньше всего этого ожидал, если говорить честно, когда он смирился с унизительным поражением, они его позвали. Они — это Совет, о существовании которого он знал, но знал абстрактно — они избрали Джозефа Мерривейла как «нашу надежду спасти хоть что-нибудь из этой неразберихи».

После смерти Перуджи и Шефа, на кого еще они могли рассчитывать? Они дали ему чувство личного могущества, которое, в свою очередь, подпитывало его ярость. Ему причинять такие неудобства.

Отчет, переданный Мерривейлу в Портленде, не смягчил его настроения. Перуджи проявил, согласно отчету, преступную халатность — провести ночь с подобной женщиной! При исполнении!

Небольшой самолет приземлился в темноте. Встречал его серый аэродромный автобус с единственным шофером. Тот факт, что шофер представился как Ваверли Гаммел, Специальный агент ФБР, оживил подозрения, которые Мерривейл пытался отогнать от себя во время полета, и это также подлило масла в огонь.

«Им ничего не стоит бросить меня на съедение волкам», — подумал он, садясь в машину рядом с шофером, предоставив пилоту уложить его чемодан в багажник. Эта мысль жгла его на всем долгом пути из Портленда. Он смотрел вниз на редкие неверные огни и с горечью думал о том, что люди там заняты своими повседневными делами: едят, ходят в кино, смотрят телевизор, навещают друзей. В мечтах удобная, обыденная жизнь часто представлялась Мерривейлу его уделом. Обратной стороной мечтаний являлось понимание того, что спокойствие в жизни определялось усилиями, затрачиваемыми на его поддержание. Кто из них там, внизу, знал о его работе на их благо, о приносимых им жертвах… Даже буквальное исполнение всех инструкций не может ничего гарантировать. Внезапное повышение не отрицало этого факта. В основе лежал универсальный закон: большой поедал маленького, и всегда находился еще больший.

У Гаммела были волосы стального цвета и молодое лицо, черты которого предполагали индейских предков. Глаза глубоко посажены и слегка зеленые от света приборной доски. Голос глубокий и с некоторым акцентом. Техасским?

— Введите меня в курс дела, — сказал Мерривейл, пока Гаммел выводил машину с автостоянки аэропорта. Фэбээровец вел машину с уверенной небрежностью, не думая о том, чтобы ее поберечь.

— Вы знаете, конечно, что от посланной вами на ферму команды нет известий, — сказал Гаммел.

— Да, мне сообщили об этом в Портленде, — сказал Мерривейл, моментально забывая о своем шикарном британском акценте. И добавил быстро: — Проклятье!

Гаммел притормозил, свернул налево на более широкую дорогу и подождал немного, пропуская шумный автобус.

— На данный момент мы согласны с вами в том, что шериф не заслуживает доверия, и в том, что он, возможно, не единственный. Поэтому местным властям мы не доверяем.

— Как поступили с шерифом?

— Его взяли с собой ваши люди, о нем тоже никаких сведений.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: