У Коляна с Вованом хватило ума покивать башками и свалить. После того как они ушли, Лева Ша залез в карман халата и вытащил оттуда настоящий перстень с настоящим бриллиантом. Девчонка воскликнула:

– Ой, это мне?!

– Молчи, – отозвался он и протянул драгоценность Фролу. Фрол перестал лопать торт, убрал от себя белые и нежные ручки красавицы и потянулся к перстню. Но, подразнив украшением, хозяин вернул перстень обратно себе в карман. – Получишь после армии. Тебе еще сколько служить?

Валетову взгрустнулось:

– Больше года.

– Ну ниче, это нормально. За год он не подешевеет, – заверил Лева, – а я не забуду. Поэтому, как дослужишь и домой поедешь, можешь сделать крюк и заехать ко мне сюда, я тебе, сто пудов, этот перстень отдам. Будет о чем вспомнить, да? Как вы шакалов пивом мыли. Это ж мечта каждого задрюченного офицерами солдата. Или я не прав?

Фрол молчал.

– А я знаю, что прав, – ухмылялся Лева, – я сам служил, и тоже два года, и тоже рядовым. Эх, какие у нас уроды были эти офицеры, а, ты бы знал! Ты бы их тогда не пивом, бензином бы помыл, а потом бы поджег. Нет, – сморщился тут же Шмидт, – это криминал, это целое убийство. Нам это не надо. Мы люди цивилизованные, в новом веке живем. Пивом помыть, это ж как баня. Это же здорово! Потом мои люди эту лужу целый день выводили, вы там, вообще, че устроили-то?

– Ну так каждому хотелось из бутылочки полить, – оправдывался Валетов, снова возвращаясь к торту.

– Ну это понятно, – согласился Шмидт. – Если в часть вернешься и будут какие проблемы – дай знать, я приеду разрулю. Всем, кому надо, все пообъясняю, никаких вопросов не будет. И последнее. Слушай, ну так как же ты умудрился ко мне на третий этаж забраться?

Неожиданно, впрочем, как и все в армии, наступило утро, и еще более неожиданная вещь – дневальный прокричал: «Рота, подъем!» Хотя, если разобраться в ситуации, то можно сказать наверняка, что дневальный подъем прокричит даже в том случае, если не наступит утро. Он просто посмотрит на часы, увидит «шесть разделить на два ноля» и прокричит: «Рота, подъем!» И придется вставать – ничего не поделаешь, даже если ты черпак и даже если тебе вчера в присутствии всего взвода через подушечку маленькой иголочкой кололи задницу. Было не больно, но ты все равно орал, для того чтобы просто пацанам было весело.

Валетов сел на кровати, свесив ножки. Ставши черпаком, или черепом, он мог перебраться и на нижнюю коечку, но ему почему-то было уже по кайфу всю службу спать над Простаковым. Может быть, потому что его никто никогда не трогал, так как для того, чтобы поднять мелкого, надо невольно оказаться рядом со здоровым. А те, кто служили с Лехой, те знали, что он может и лягнуть, а может лягнуть сильно. Разница между этими двумя вещами следующая: если Леха просто лягнет, то человек отлетает на противоположные койки и уже к завтраку обретает способность двигаться, а если лягнет сильно, то тогда человек не движется до следующего вечера, отдыхая в санчасти и мучаясь болями в животе и подозрительным хрустом в боку, что свидетельствует о переломе какого-либо из ребер. Может даже и в госпиталь поехать, поотдыхать, пострадать, так сказать, в стороне. Поэтому желающих докапываться до Валетова не было.

Простаков проснулся в прекрасном расположении духа. Он начал, что называется, чувствовать прелести службы; и стать черпаком – это мечта каждого пришедшего на службу солдата. Не обращая внимания на суету, Леха пошел к окошку и посмотрел на улицу. Из груди от всей русской и широкой души вырвалось: «Бля!» Так Алексей среагировал на выпавший первый снег. Поглядев на припорошенные плац и деревца, Леха развернулся, пнул ковыряющегося со своей койкой душка Кислого и по-отцовски посоветовал ему пойти и заправить его койку.

Кислый возразил, что у него, мол, времени и на свою не хватает. Леха улыбнулся, почесался, а потом взял своей рукой и сдавил шею непонятливого солдата. Тот что-то заыкал, заерепенился. Не обращая внимания на конвульсивное дерганье, Простаков подтащил солдата к своему месту спячки и ткнул его мордой в подушку.

– Убери, – посоветовал он уже жестко. – Тогда голова твоя останется при тебе, а так я ее оторву и в твой же вещмешок засуну. Будешь в темноте ходить всю оставшуюся жизнь. Прикидываешь, как плохо без башки? Жрать некуда, глаза ничего не видят, поскольку они в вещмешке находятся. Это очень и очень плохо, товарищ боец, быть без головы. Поэтому давай заправляй койку, пока я тебе не нарезал убрать все это помещение.

Валетов, слушая, как складно внушает Простаков про жизнь этому молодому солдату, сделал для себя один весьма и весьма неприятный вывод: Леха за время службы научился не только шарить по жизни, но и втирать другим собственную точку зрения. А это плохо, потому как рано или поздно он точно так же может обойтись и с ним, а тогда прощай, защита и опора, придется крутиться самому. А двух нынешних дембелей: Казбека Кадакоева, маленького черненького чувака из Карачаево-Черкесии, и желтушного наркота Володю Сизова – никто не отменял. И случись какая фигня, если Фрол окажется на базаре против них без Простакова, то шансов продержаться совсем мало.

Резинкин поднялся со своего места, открыл глаза и тут же пнул ногой тело, лежащее на верхней койке. Ларев открыл глаза и спрыгнул на пол. Резина глядел на возмущающегося солдата, решившего обратиться к новоиспеченному черпаку через «ты че?». Витек встал, зная, что перед ним стоит автомеханик, а значит, тело будет приставлено к нему, как к опытному водителю. Несмотря на то, что Ларев был плотный и высокий, его звание на данный момент – просто дух, а дух – он должен молчать и делать то, что ему говорит старший товарищ.

– Если ты мне еще раз скажешь про «ты че», – шипел Резинкин, – ты будешь у меня мыть все машины в парке зубной щеткой, для того чтобы наш всеми любимый товарищ полковник Стойлохряков был доволен состоянием дел на вверенном ему хозяйстве.

Сегодня, первого декабря, на разводе случилась интересная фигня. Построив после завтрака людей, Мудрецкий сообщил, что сейчас комбат разберется с тремя ротами и подойдет к ним. Действительно, здоровый пузоносец и хозяин всего и вся в радиусе нескольких километров пришагал к стоящему отдельно жиденькому химвзводу.

– В общем так, на. Момент первый, на. Простаков.

– Я! – крикнул здоровый.

– Выйти из строя.

– Есть!

– Представляю вам нового младшего сержанта, – сообщил подполковник и перед строем вручил Простакову новые погоны. – Резинкин.

– Я! – выкрикнул Витек.

– Выйти из строя.

– Есть!

– Прошу любить и жаловать, у вас пополнение – новый ефрейтор. – В строю раздались смехуечки. – Знаю-знаю, – улыбался Стойлохряков, – лучше иметь дочь-проститутку, чем сына-ефрейтора.

Резинкин, обиженный, встал в строй. Но больше всех был обижен Валетов – ему вообще ничего не досталось. Этих в званиях повысили, а он тут как бы номер отбывает, не служит и не напрягается, как и остальные. Ему вообще ничего!

«Ладно-ладно, – думал он, вспоминая перстень, который посулил ему Шмидт. – У меня пусть не будет никаких званий, зато будет много денег, но это после службы».

Люди было подумали, что комбат на этом закончил и, может, сейчас пойдет заниматься другими делами, но вместо этого он вынул из кармана сложенный вчетверо журнал, раскрыл его и стал читать перед строем:

– «Больше всего меня поразило состояние туалетов в этой части. Просто невероятно, но, вы не поверите, в нужниках сделан евроремонт. Также состояние машин в парке просто превосходное, но при этом главная ценность в части не техника, а люди. Вот, например, рядовой Резинкин Виктор проявил максимум выносливости во время выполнения специального упражнения. Солдат поразил всех прибывших в часть корреспондентов своим умением выполнять возложенные на него обязанности и добиваться, несмотря на колоссальные нагрузки, великолепных результатов, оставляя при этом удовлетворенными и командование, и приехавших в часть журналистов».