Неожиданно для собравшихся Простаков объявил о выигрыше, забрал у продолжавшего улыбаться одноглазого пятьдесят рублей и удвоил ставку, поставив стольничек. Раздали снова, и снова Леха выиграл. Одноглазый продолжал улыбаться.

Настала очередь третьей партии. Разыграли. Леха опять выиграл, но на этот раз одноглазый почему-то уже не улыбался, потому как состояние Простакова начало стремительно расти. Постоянно увеличивая ставки через игру, Леха добился паритета и предложил поставить все на все. На лбу у мужичка выступил пот, и потел он не один, так как и Витек, и Фрол переглядывались друг с другом и утирали ладонями мелкие бисеринки влаги.

– Ты че, дурак? – шептал ему Валетов. – Сейчас все просадишь.

– Судьба, – возражал Леха, – судьба такая.

Раскидали. Прежде чем открыться, Леха выдержал паузу, не стал выкладывать собственные карты, не дожидаясь, пока раскроется противник.

Но не могло быть такого. Только в сказке! Стрит. Придумать что-то более существенное просто невозможно. Нет, конечно, варианты еще есть в покере, но они выпадают-то раз в году. Не раскрываясь, одноглазый бросил свои карты, и снова все деньги перешли к пацанам.

– Ну че, может, на монетку? – Леха тасовал карты неумело, видно было, что игрок-то он начинающий и никак он не может делать такого маститого игрока, как одноногий. Ведь тасовал тот не глядя и с очень большой скоростью. А Леха ковырялся в колоде, словно дите в солдатиках. Кое-как перемешав, стал снова раздавать.

– Нет! – воскликнул мужик. – Ты плохо помешал.

– Ну помешай, – предложил Алексей.

И тот мешал. Мешал долго, глядя на поблескивающую монетку и кучу денег. Наконец отдал колоду Лехе, Леха еще несколько раз перекинул карты и занялся раздачей. Посмотрев на то, что ему выпало, он отбросил три карты, взял из колоды еще три и уставился в собственный окончательный вариант.

Игроки смотрели друг на друга, и было слышно, как по комнатке летала слишком рано проснувшаяся толстенная муха и натужно жужжала. Пустая бутылка выскользнула из руки Валетова и, упав на пол, разбилась. Все вздрогнули. Мужик первым выбросил свои карты, и там ничего, кроме двух пар, не было. Леха тоже раскрылся, и все солдаты радостно закричали:

– О-го-го!!!

Собрав все карты со стола и забрав монету и деньги, оставив скупщика ни с чем, троица с гоготом выкатилась на улицу. Мужику в качестве дивидендов от сегодняшнего дня остались пустые бутылки да мусор и грязь на полу.

Пьяный и довольный патруль вернулся обратно на Ильич-стрит. Парни не сдерживали эмоции, они от ощущения великого кайфа отбили Лехе всю спину. Тот улыбался и никому не давал сдачи, несмотря на то что Валетов порой лупил со всей дури, пытаясь пронять толстокожего слона. Но тому все было нипочем. Выходило, что монета остается у Резинкина – не будет он чужое забирать, а вот деньги, деньги все Леха забрал себе. И теперь он становился королем, ведь в его карманах сейчас было больше тысячи. А Валетову ничего не досталось: он снова был зол и обижен на происходящее. У этого – звание, другой – ефрейтор, а у него снова – ни монеты, ни денег.

Сидя вечером в каптерке, датые и довольные, Простаков, Валетов и Резинкин начали играть в карты. Понятное дело, что теперь Леха пользовался авторитетом. Но почему-то, когда они играли втроем, Простакову опять не везло, и он проиграл пачку сигарет, купленную на рынке.

– Хватит придуряться! – злился Валетов. – Играй нормально.

Но Леха продолжал сдувать все подряд. В одну из раздач Резинкин стал гоготать без удержу.

– Ты че? – не понял его оставшийся недовольным сегодняшним днем Фрол.

– Да на, погляди! – Он отдал ему карты, и Валетов увидел, что на руках у Витька оказались две пиковые дамы.

– Это че такое?

Простаков улыбался во всю пачку:

– Тройка, семерка, туз. Ха-ха-ха! Как у Пушкина. Вы думаете, почему я у одноглазого выиграл? У меня в кармане еще одна колода была. Понятно? Кто меня учил-то?! А? – Он гоготал во всю глотку.

– Откуда? – недоумевал Фрол.

– Те карты, что я из вас вытряс, я собрал и...

Раскрылась дверь каптерки, и на пороге появился лейтенант Мудрецкий, дежуривший в эту ночь.

– Оборзели совсем! Людям спать не даете! Карты убрали.

Порявкав на пацанов, Юра закрыл дверь и ушел спать. Мудрецкий ненавидел дежурить в роте. Каждую ночь, как он заступал на дежурство, случалась какая-нибудь гадость: один другому морду набьет или какие-нибудь уроды в сортире марихуаны обкурятся. Сегодня, как это ни странно, в роте все прошло спокойно.

Лейтенант вышел из каптерки, посмотрел на взлетку. Так, следов крови нет – замечательно. Прошел в сортир – чисто. Дневальный на тумбочке стоит. Взглянув на часы, Мудрецкий посмотрел на тумбочку.

– Эу! – крикнул он. Дневальный, замерев по стойке «вольно», дремал. – Хорош спать, ори давай.

Встрепенувшись и раскрыв глаза, человек в форме увидел, что на часах уже шесть-ноль одна, и выкрикнул ненавистную команду:

– Рота, подъем!

Одновременно с его словами на этаж вошел комбат, гладко выбритый, морда бледно-красная с морозца, весь такой деловой, подтянутый, насколько это возможно с его огромным пузом. И тут же дневальный прокричал:

– Смирно!

Лейтенант на том самом месте, где застала его команда, обернулся кругом и замер – в коридоре больше никого.

– Че такое, я не понял, где люди? – забухтел комбат. – Минута прошла, никого не наблюдаю. Где дежурный?

Начался новый армейский день. Тем временем Простаков, лежа в каптерке и придавив собою во сне Резинкина, попытался разлепить глаза, но у него ничего не получалось до тех пор, пока Фрол, очнувшись, не стал пихать его в плечо. Не успели они прийти в себя со сна, как в каптерку завалил комбат, застав троих приятелей в месте, где им быть совершенно не положено.

– Это че такое? – бурчал Стойлохряков. – Ну-ка, построились! – Троица поднялась и оправилась. – За мной! – скомандовал Стойлохряков, и солдатам пришлось подчиниться. Он, не давая им одеться, в одной форме провел из казармы в штаб и застроил их у себя в кабинете.

Приказав дежурному приготовить себе чаю, комбат недолго тянул кота за интимное место:

– Где монета?

Никто из троих не пошевелился. У каждого в голове возникла одна и та же мысль: как комбат узнал о находке?

– Монету сюда! – палец стучал по крышке стола.

Никто не шевелился.

– Вы о чем? – заискивающе Фрол приблизился к начальнику, но тут же был окриком возвращен на место.

– Я не буду с вами шутки шутить! – комбат стучал уже кулаком по столу. Но его проявления крайнего нетерпения не ускорили сдачу денежки. – Мне что, с каждым по отдельности беседовать? – Стойлохряков хитро прищурился. – А может, попроще поступим? Задержу-ка я вас, ребята, на месяц здесь. Может, вы в отпуск не пойдете? Согласны каждый день копать?

Надо бы конфликт урегулировать как можно быстрее и с меньшими последствиями. Но никто из троицы не хотел первым начинать торги. По логике вещей, Витек сам должен был решить, отдавать монету или нет. Слава богу, это понимал и Простаков, и Фрол. Они молчали и ждали, пока Резинкин сдаст собственное добро. На крайний случай у них остались деньги – это уже неплохо. Фиг бы с ней, с этой монетой! Но Резинкин стоял не шелохнувшись и честными, преданными глазами глядел на комбата, не желая утрачивать древнюю реликвию, с тысяча шестьсот какого там она года, он не помнил.

Наконец Простаков наступил Резинкину на ногу, и тот заорал:

– А-а! А, да. Я, я. У меня... У меня, товарищ полковник, монета, – он порылся в карманах и выложил на стол желтенький кружочек.

Комбат, довольный, разрешил удалиться военнослужащим, но после завтрака вновь вернуться сюда к нему, вместе с лейтенантом Мудрецким. Как только солдаты ушли, подполковник принялся разглядывать находку. Он вертел ее в руках некоторое время, а затем точно так же, как Валетов, попробовал монету на зуб и поглядел, осталась ли на ней вмятина.

– Ну, ни фига себе! – Он снял трубку телефона и сообщил, что едет.