Андрей Таманцев

Россия: Разборка

Анонс

Разборка - это примета нашего времени и нашей жизни. Рядом с нами идет скрытая от посторонних глаз жестокая война. И это происходит у нас, в России.

Чтобы решить свои финансовые проблемы, один банкир "заказывает" другого. В центре "крутой" разборки между воротилами российского бизнеса оказывается человек, уже десять лет считавшийся погибшим. Он знает, что такое смерть, но лишь учится жить в мире, где бессилен закон...

Пролог

УЛИЧНОГО МУЗЫКАНТА ОДАРЯЕТ ЗОЛОТЫМИ ЧЕРВОНЦАМИ ОСЕНЬ

- Он вышел, - прозвучал в наушнике голос Мухи.

- Вижу, - сказал я.

- Его ждут.

- Вижу.

С двух сторон зона была окружена озерами, впаянными между сопками. Сопки и берега озер были рыжими от лиственниц и карликовых берез. Озера соединялись неширокой протокой, через нее был переброшен деревянный мост. За мостом начиналась воля.

На воле был небольшой базарчик, где бабки из соседней деревни торговали вяленой рыбой, маринованными грибами и самогонкой. Еще торговали горячей вареной картошкой и солеными огурцами. Это была закуска. В двух палатках с забранными решеткой витринами в открытую продавали пиво, сигареты, жвачку и прочую дребедень, а втихую - паленую водку.

Базарчик и палатки лепились возле автобусной остановки - обыкновенной скамейки под навесом. Здесь был конечный пункт двадцатикилометрового автобусного маршрута, связывающего лагерь с железнодорожным полустанком, где на три минуты останавливался пассажирский поезд Мурманск - Москва. Автобус ходил всего два раза в сутки - утром и вечером, но никто из торговцев не располагался со своим товаром под навесом, словно бы это было место особенное, предназначенное только для тех, для кого отсюда начинался путь на свободу.

Всякий раз, когда открывалась тяжелая, крашенная суриком дверь в административном корпусе лагеря, жизнь на базарчике замирала, все взгляды обращались на мост. Выпускали по одному. Несколько десятков метров, отделяющих неволю от воли, человек проходил в одиночестве. Получалось многозначительно, даже торжественно. И лишь на другой стороне моста он попадал в объятия встречающих.

Если его встречали.

Человека, который нас интересовал, не встречал никто. Его ждали. А это разные вещи.

Кроме нас, его ждали четверо. Двое приехали на белой "Ниве" с мурманскими номерами. "Нива" стояла возле автобусной остановки, рядом с четыреста двенадцатым "Москвичом", на котором калымил местный житель - отвозил на станцию тех, кто не хотел ждать автобуса. Водитель "Нивы" старательно делал вид, что он тоже не прочь заработать, но ему не везет с клиентами: не те бабки. Его напарник с безучастным видом сидел на плоском валуне на обочине дороги, курил, сплевывал сквозь зубы, из-под надвинутой на глаза кепки посматривал в сторону лагеря. Когда дверь административного корпуса открывалась, доставал из кармана снимок, всматривался, сравнивал. Убедившись, что появился не тот, кто нужен, расслаблялся. Между собой они не переговаривались. Если бы я не видел, что они рано утром приехали вместе, можно было подумать, что они вообще незнакомы.

Водитель "Нивы" росточком не вышел, но держался нахально, даже агрессивно. Так держатся люди, у которых под курткой припрятан какой-нибудь ствол. У его напарника тоже было.

Двое других ждали в небольшом синем джипе "судэуки самурай" километрах в семи от лагеря. Эти были оснащены солиднее, не меньше, чем "калашами". По поведению человека всегда можно определить его огневую мощь. Человек с пистолетом ведет себя на порядок увереннее, чем человек с ножом. А человек с автоматом выглядит рядом с тем, кто вооружен "тэтэшником" или "Макаровым", как олимпийский медалист рядом с перворазрядником.

Место они выбрали глухое, удобное для засады. Дорога здесь делала поворот, огибая гряду невысоких сопок, врезающихся в озеро. Джип поставили так, чтобы можно было неожиданно газануть и перегородить дорогу. С одной стороны было озеро, с другой к обочине подступал густой еловый подлесок, который идеально подходил, чтобы спрятать в нем труп.

Хорошее место. В нем был только один недостаток: то, что оно удобно для засады. По этой причине я никогда не устроил бы здесь засаду. Но эти мурманские братки и мысли не допускали, что кто-то может им помешать. Они даже не обшарили подлесок. Это дало возможность Артисту и Боцману подобраться к джипу на расстояние пятисекундного броска. Уже три часа они лежали на влажной земле и нюхали палые листья и прелую прошлогоднюю хвою.

И вот он наконец вышел.

Его появления мы ждали три дня. Я сидел в старом "жигуле", взятом на неделю у одного мужика в Мурманске по доверенности, Муха шлялся по базарчику. Легенда у нас была простая: ждем кореша, который должен откинуться. Если бы спросили: кого? - мы могли бы ответить. Но никто не спрашивал. Привыкли. В лагерных краях всегда кто-то кого-то ждет.

За это время я успел насмотреться, как люди ведут себя в первые минуты свободы- Одни тут же, у двери, жадно закуривали и стояли, осваиваясь, привыкая к тому, что этот осенний солнечный день с яркой рыжей листвой, со спокойной водой озер, с поблескивающими в воздухе паутинами принадлежит им, целиком, весь. Другие спешили пересечь мост, опасливо оглядывались, словно боясь, что сзади раздастся: "Стой!" А один шмякнул на землю кепку и оторвал лихого трепака с коленцами. Добравшись до базарчика, он тут же нажрался и второй день валялся в кустах, вылезая из них только для того, чтобы взять еще пузырь и засадить его из горла.

Человек, которого мы ждали, вышел так, будто этот путь проделывал каждый день. Не оглянувшись на зону, в которой провел два года, не глядя по сторонам. Неторопливо, размеренно, с тощим вещмешком на плече, он пересек мост и подошел к автобусной остановке. Высокий, худой, в светлом плаще и в синем казенном кепарике, с сухим серым, ничего не выражающим лицом. Было в нем что-то такое, что заставило бабок, сразу начинавших наперебой расхваливать свою самогонку, прикусить языки.

Хозяин "Москвича" двинулся было к нему, чтобы предложить свои услуги, но водитель "Нивы" грубо его отпихнул и сам подвалил к клиенту.