- Сегодня на скамье подсудимых не мой подзащитный, а вся государственная система России, которая обрекает своих солдат и офицеров, мужественных защитников Родины, на нищенское существование, которая толкает их в объятия криминала. Они вынуждены убивать, чтобы обеспечить сносные условия для жизни своим семьям. Бездарные, преступные войны, которые вел Советский Союз и которые продолжает вести псевдодемократическая Россия, насыщают общество ядерным потенциалом злобы, ненависти, презрения к личности человека и к его жизни!..

То, что адвокат говорил, было правильно, но то, как и для чего он это говорил, вызывало у судьи Сорокина темную злобу. Чхать Кучеренову было на судьбы несчастных защитников Родины, чхать ему было на подзащитного, чхать ему было на все, кроме денег и собственной репутации бесстрашного борца с несправедливостью, - репутации, которая принесет новые деньги. Правильные слова произносил мошенник, и от этого они превращались в какую-то оскорбительную, изощренную ложь.

Судья с трудом сдерживался, чтобы не прервать адвоката и не потребовать говорить по существу дела. Но он знал, что этого-то как раз Кучеренов и ждет и на скамье подсудимых вместе с государственной системой России окажется и российское правосудие.

Калмыков не слушал речь адвоката. Он смотрел в угол зала, где рядом с доктором Перегудовым и его друзьями сидела его жена. Он даже не сразу понял, что ему предоставляется заключительное слово. Судья повторил. Калмыков встал и вцепился руками в решетку.

- Я не виноват, Галя, - произнес он в мертвой тишине зала. - Скажи Игнату: я не виноват. Скажи ему!

- Я скажу, Костя, - ответила она. - Ты не виноват, я знаю. Мы тебя любим. Мы тебя будем ждать!

Уже поднявшись с кресла и строго оглядев вставших и застывших в ожидании людей в зале, уже возвысившись над всеми не ростом и высотой кафедры, а своим положением вершителя судеб, уже произнеся слова "Именем Российской Федерации", судья Сорокин вдруг подумал, что нужно все переиграть, вернуть дело на доследование. Но он понимал, что от этого ничего не изменится. Сейчас или через полгода приговор будет обвинительным. И возможно, гораздо более жестким.

Он огласил приговор: шесть лет лишения свободы с отбыванием в колонии строгого режима. Это был минимум.

Вернувшись в свой кабинет после окончания суда, он снял мантию.

Как палач снимает красный балахон и колпак.

Приговор обжалован не был и вступил в законную силу. Передачу о процессе показали по телевидению. Судья Сорокин не видел ее, а жена видела. Она сказала, что адвокат Кучеренов выглядел молодцом, а судьи и прокурор мрачными падлами.

Так оценили передачу народные массы. Начальство оценило по-другому. Через некоторое время председатель Таганского межмуниципального суда ушел на повышение - стал членом Верховного суда. Его место занял судья Сорокин. Прокурор получил новый классный чин - старшего советника юстиции.

А вот следователь, который вел дело Калмыкова, майором так и не стал. Он не стал даже капитаном - юристом первого ранга. Через две недели после завершения процесса над Калмыковым он был убит несколькими выстрелами в упор в салоне своего нового автомобиля "БМВ" ночью на тридцать шестом километре Рязанского шоссе. По горячим следам убийцу не нашли. Как следователь оказался ночью на Рязанском шоссе, тоже не выяснили.

У судьи Сорокина не было никаких оснований связывать это преступление с судом над Калмыковым, но какое-то чувство подсказывало ему, что связь есть.

Осужденный Калмыков был отправлен для отбывания наказания на Кольский полуостров, в одну из колоний Мурманской области. В сентябре 2000 года он был освобожден из заключения по закону об амнистии, принятому Госдумой в связи с пятидесятипятилетием со Дня Победы советского народа над фашистской Германией. По этому закону под амнистию подпадали лица, имеющие государственные награды СССР и Российской Федерации.

Осужденный Калмыков подпадал под амнистию, потому что - это было установлено при изучении архивов Комитета государственной безопасности СССР и подтверждено Главным архивным управлением кабинета министров России - в 1989 году за героизм, проявленный при выполнении специального правительственного задания, Указом Президиума Верховного Совета СССР, не подлежащим опубликованию в печати, Калмыкову Константину Игнатьевичу было присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно).

Глава вторая

СИЛЬНЫЕ МИРА СЕГО

Когда у человека все хорошо, ему и президент нравится.

Владимиру Петровичу Мамаеву, генеральному директору компании "Интертраст" и хозяину банка "ЕвроАз", нравился президент Ельцин. Даже в последний период его правления, когда он не нравился никому. Он от души хохотал, глядя по телевизору, как в дупель пьяный президент дирижирует оркестром в Берлине. Он ловил кайф, глядя, как Ельцин обводит тяжелым взглядом людей за круглым белым столом в Екатерининском зале Кремля и произносит: "Не так сидим".

Жена возмущалась:

- Он позорит Россию!

- Дура, - добродушно отвечал ей Мамаев. - Он развлекает Россию. Он помогает всем почувствовать себя умными. Даже тебе.

Жена обижалась и уходила смотреть телевизор на кухню.

Ему нравился и президент Путин.

Жена плевалась:

- Выбрали! Воробей, а не президент! Скок-скок! А плащ? Ты посмотри, какой у него плащ! Он же в нем, как колхозник! Это агроном, а не президент!

- Ну, агроном, - соглашался Мамаев. - Чем тебе не нравятся агрономы?

Время шло, президент Путин обтесывался, походка его стала уверенней, речь тверже. Жена смотрела на него по-прежнему скептически, но одобрения в ее взгляде было уже больше, чем неодобрения. Мамаев нее все чаще ловил себя на том, что президент его раздражает. Не тем, что он говорил. Не тем, что делал. Не тем, как выглядел. Он раздражал его беспричинно.

И в один из вечеров в начале сентября Мамаев понял, в чем дело. Причина была, но она была не в президенте Путине. Она была в нем самом. Незаметно появилось и все усиливалось чувство внутреннего дискомфорта, надтреснутости. Что-то тревожило. Что-то в его жизни было не так.