Какие все-таки замечательные люди на этом заводе!

После таких встреч начинаешь как-то особенно критически относиться к себе.

Покидая завод, я горячо пожал руки всем участникам обсуждения УГМ.

Несколько дней я ходил взволнованный, под впечатлением разговора с заводскими товарищами. Я был недоволен собой, хотя мне и трудно было разобраться в причинах этого недовольства. Несколько раз я перебирал мысленно весь тот путь, который привел меня в конце концов в число соавторов прибора. Мне все казалось, что в моих действиях или в моем поведении была какая-то ошибка. Но в чем я был неправ?

Прошло еще несколько недель, и десять пробных аппаратов УГМ в красивых футлярах из пластмассы были готовы. Их проверили в заводской лаборатории и отправили на Черноморскую научную станцию для испытания в практических условиях.

Я надеялся, что один из аппаратов будет установлен за судне охотника за дельфинами Безрученко. Он сможет тогда убедиться, что наука выполнила обещание, которое от ее лица дал черноморским промысловикам профессор Смородинов.

О Петре Ивановиче я слышал только то, что он работает в своем институте в Ленинграде, редактирует научный журнал, принимает участие в жизни нескольких научных организаций - словом, по обыкновению, делает тысячи дел.

Помнит ли он еще о морской блохе и медузе или забыл про них, поглощенный другими идеями?

Я хотел написать ему, но потом решил подождать, пока не придут первые данные испытаний аппарата УГМ.

* * *

На Черном море наступил период осенних и зимних штормов. Это, вообще не очень веселое, время было самым подходящим для испытания уловителя голоса моря.

Первые сведения пришли довольно благоприятные. Аппараты, установленные на станции, в нескольких пунктах побережья и на борту кораблей, делающих дальние рейсы, в общем оправдывали свое назначение. Правда, они предсказывали шторм не во всех случаях. Работники станции склонны были считать, что полностью освободиться от помех в предложенной мной новой схеме все еще не удалось. Но во всяком случае прибор чаще предсказывал штормы, чем "проворонивал" их, а это был уже огромный шаг вперед. Ведь первый вариант прибора, с которого началась вся работа, предсказал бурю всего один раз. Разумеется, аппарат потребует еще доводки, но таков путь всякого изобретения.

Но затем, после этих обнадеживающих сообщений, стали поступать претензии другого рода. Аппарат, по мнению некоторых его "потребителей", предсказывал шторм недостаточно заблаговременно. Правда, он подавал свои сигналы обычно раньше, чем начинал падать барометр, но разница эта в ряде случаев была не так уж велика.

- Нельзя ли, - запрашивали станцию моряки и рыбаки, - увеличить срок предупреждения?

Зима прошла, а аппарат все не передавали в серийное производство. На Черноморской станции шла усиленная работа по улучшению физических свойств прибора. От завода электронных приборов туда выехал инженер для консультации по вопросам электротехники. Мое участие уже не требовалось. Все большее число людей включалось в решение проблемы, и моя роль, естественно, делалась все более скромной.

Время шло, а мое письмо Петру Ивановичу Смородинову так и оставалось ненаписанным.

* * *

Командировка, которую предложили мне, была рассчитана на небольшой срок всего на две недели. В течение этого времени предстояло дважды пересечь океан, заходя ненадолго в некоторые порты.

Наш электроход вышел из ленинградского порта рано утром. Накануне я попытался разыскать в Ленинграде Смородинова - мне хотелось потолковать с ним, но Петр Иванович был в отъезде.

Наше судно, последнее слово советской судостроительной техники, совершало пробный рейс. На нем было установлено много новых приборов, к некоторым из них имело отношение и то учреждение, где я работал. Собственно, моя функция в том и заключалась, чтобы контролировать работу электронной части нашей аппаратуры.

С удовольствием заметил я в штурманской рубке, наряду с новейшей аппаратурой по навигации, скромный пластмассовый ящик с выдавленными на корпусе крупными буквами УГМ. Значит, и этот прибор сочли заслуживающим того, чтобы оснастить им новейший советский лайнер.

Я видел этот прибор только в заводской лаборатории и мне не терпелось поскорее ознакомиться с его действием на практике.

Мы шли в открытом океане уже вторые сутки. Судно поставило мировой рекорд скорости - это сообщил мне штурман, жизнерадостный молодой человек, чем-то напомнивший мне Костю Никитина. Звали этого смуглолицего юношу в аккуратно застегнутом кителе и с постоянной улыбкой на лице Алексеем Ивановичем.

- Конечно, на пройденном пока участке, - пояснил он, указывая на карту, на которой прибор-самописец автоматически вычерчивал проходимый кораблем путь. Погода, правда, не мешала.

Я смотрел на слаженную работу небольшой команды огромного корабля и невольно сопоставлял ее с картинами сравнительно недавнего прошлого. Молодые советские моряки физически были столь же крепкими и закаленными, как и их предшественники, даже, пожалуй, развиты более разносторонне, благодаря поголовному занятию спортом, но труд их был во многом трудом умственным, а не физическим.

Штурман прокладывал курс, который по его расчетам был наиболее выгодным, докладывал капитану, тот принимал решение и отдавал команду. Он не кричал "зюд-зюд-Вест" или "идти по такому-то румбу", а передвигал рукоятку на пульте управления или нажимал кнопку. Огромное судно немедленно поворачивалось и ложилось на заданный курс.

Не надо было кричать рулевому "так держать!" - держал судно на курсе не рулевой, крутящий штурвал и не спускающий глаз с компаса, а автоматический прибор.

Люди главным образом думали и решали, а исполняли все приборы.

Приборы же своевременно сигнализировали обо всех изменениях в обстановке, которые могли заинтересовать капитана.

Было приятно сознавать, что и частица моего труда вложена в эти чудесные приборы, облегчающие управление океанским кораблем и делающие таким ощутимым господство человека над водной стихией.