- Да уж они знают, - подтвердил рыбак. - Это кого хотите спросите.

- Откуда же у них такие сведения? - спросил Петр Иванович. - Ведь барометр даже не думал падать. Что же у них, у блох, своя метеослужба, что ли?

Рыбак пожал плечами.

- Этого уж я не могу сказать. Для этого ученые люди есть.

Профессор стал на ноги. Он держал на ладони маленькое ракообразное и смотрел на него с выражением недоумения и в то же время некоторого невольного уважения.

- Позвольте, - воскликнул он немного погодя, - но ведь медузы, раньше приняли свои меры безопасности! А блоха только сейчас тронулась в путь...

- Медузы, и правда, раньше узнают о шторме, - засмеялся рыбак, - а блоха уже потом. Медуза, она хитрее. У нас так и считается: медуза ушла вглубь первый сигнал, морские блохи полезли на берег - второй. Ну, а там, дальше, жди уже самого шторма.

- Что же у них - разные метеослужбы или разная система оповещения? сказал задумчиво Петр Иванович, выпуская своего пленника на свободу и вытирая руку о штаны пижамы - этот рассеянный жест подчеркивал, что профессор серьезно углубился в какие-то мысли.

- Впрочем, - воскликнул он через минуту, - ведь шторма-то нет! А может быть и не будет вовсе!

- Как не будет! - возразил рыбак. - А это что такое?

И он показал в сторону пляжа. На мачте, стоявшей на берегу возле навеса, поднимали рывками штормовой флаг. На лодке, плававшей вдоль берега, кто-то в матросской полосатой тельняшке кричал в рупор купальщикам, заплывшим слишком далеко. Некоторые пловцы уже начали возвращаться к берегу.

Погода была такая же ясная, как и все утро. Но что-то тревожное чувствовалось в этой картине нарушенного мирного отдыха.

- Так, - сказал я. - Значит, барометр откликнулся наконец! Или предупреждение пришло из области?

- Сейчас узнаем!

Смородинов круто повернулся и направился к санаторию. Я едва поспевал за ним. Проходя мимо метеостанции, мы увидели в дверях белого домика нашего молодого знакомого.

- Пришло сообщение с дельфинера "Отважный". - крикнул он, - а сейчас начал падать и барометр. Сразу на двадцать делений скакнул! Хорошо, что сигнал внимания я раньше передал...

* * *

Не успели мы дойти до санатория, как из-за горизонта показались тучи. Они спешили к берегу, словно воздушная армада, совершающая налет. Задул ветер.

Последние купальщики прибежали с пляжа уже под первыми каплями дождя. В воздухе потемнело.

Обедали не на веранде, как обычно, а в столовой, где были зарыты все окна и двери. Но ветер проникал сквозь щели, колыхал портьеры, надувал, как паруса, занавески... Со звоном посыпалось стекло на паркет в дальнем углу. Кто-то плохо закрыл окно, и ветер сорвал раму с крючков. Несколько человек бросилось закрывать окно.

Нашим соседом по столу был добродушный старичок, отличавшийся на редкость терпеливым характером. Он заслужил общее уважение тем, что стоически переносил досаждавший ему хронический ревматизм.

- Ну, как ваша нога, - спросил я сочувственно, - наверное, дает себя знать?

- Представьте себе, нога - ничего...- ответил он, к моему удивлению. Но вот в ушах боль чувствовал сегодня утром довольно сильную. И знаете, обратился он ко всем, - эту боль я ощущаю каждый раз перед штормом. Врачи ничего не могут по этому поводу сказать.

Он развел руками.

Все выразили ему свое соболезнование. А я невольно подумал, что в природе много предвестников шторма, мало или совсем неизвестных науке.

Должно быть нечто в том же роде подумал и Смородинов, потому что он бросил быстрый взгляд на старичка-ревматика, нацарапал что-то черенком вилки на скатерти и нахмурился.

После обеда мы вышли на балкон. Ветер набросился на нас, точно поджидал нашего появления. Торопливо застегивая пиджак на все пуговицы и нагнув голову навстречу буре, я посмотрел в сторону моря. По небу быстро неслись тучи. Вал за валом катился от горизонта, и все море было покрыто пенящимися гребнями. На обезлюдевшем пляже громко шуршала галька.

В санаторном саду с глухим стуком падали на землю яблоки.

Силуэт какого-то судна мелькнул среди волн в сумеречном свете. Я успел различить вытянутый нос и низкий корпус, нырнувший в провал между гребнями.

Всю ночь завывала буря, крепкое здание санатория по временам вздрагивало и сотрясалось, а крыша гремела, словно кто-то, неистовый и безумный, пытался отодрать ее.

* * *

К утру солнце выглянуло из разорванных туч и осветило темно-синее море с белыми барашками. Шторм стихал, но крупные волны еще накатывались на берег.

Купаться было нельзя. Отдыхающие, выбитые из привычной колеи, заполнили читальный зал и бильярдную или слонялись по веранде без всякого дела. Петр Иванович предложил устроить экскурсию на научно-исследовательскую станцию, расположенную километрах в пятидесяти от санатория - на берегу моря. Многие согласились.

Подали автобус.

- Не может быть, - сказал мне Смородинов, когда автобус тронулся в путь, чтобы на этой станции не знали про медуз и блох и про их метеорологические способности. Эта станция как раз изучает ту область природы, где вопросы биологии находятся на стыке с физикой. Не могли там не обратить внимания на эти вещи.

По тону Петра Ивановича чувствовалось, что он уязвлен. Еще бы! Была затронута честь науки...

К моему удивлению, в автобусе оказался и Костя Никитин - молодой метеоролог, с которым мы познакомились накануне. Костя уверял, что ему совсем не хочется спать, хотя он только утром сменился после суточного дежурства на метеостанции. На его лице я прочел жадную любознательность и нетерпение, которые встречаются у людей, одержимых какой-нибудь идеей. Такое выражение бывает у рыболова, спешащего к облюбованному, но еще не испытанному местечку на берегу реки, у коллекционера, вскрывающего посылку с редкой находкой, или у человека, который ожидает решения сильно мучающей его задачи.

Автобус мчался по узкому шоссе с бесконечными подъемами, спусками и поворотами. Вдоль асфальта мелькали грушевые и сливовые деревья; медленно проплывали долины с фруктовыми садами и полями, засаженными табаком, уступали место лесам на горных склонах; на горизонте без конца перестраивались невысокие зеленые хребты.