- Ура! Вы замечательный стекляшничек, и вас по праву называют кладохранителем, ибо клады действительно в ваших руках! Ну так если мне разрешается пожелать того, чего жаждет мое сердце, то, первым делом, я хочу танцевать еще лучше, чем Король Танцоров, и, приходя в трактир, всегда иметь при себе столько же денег, сколько у Эцехиля.

- Дурак! - ответил человечек в гневе. - Какое это ничтожное желание хорошо танцевать и иметь много денег для игры. И тебе не стыдно, глупый Петер, красть у самого себя свое счастье? Что толку тебе и твоей бедной матери от того, что ты научишься танцевать? Что толку тебе от денег, которые, по твоему желанию, пойдут лишь на трактир и останутся там, как и деньги несчастного Короля Танцоров? А всю неделю ты будешь, как прежде, жить в нищете. За тобой еще одно желание, но на этот раз постарайся быть разумнее!

Петер почесал затылок и, немного помедлив, сказал:

- Ну, так я хочу, чтобы у меня под началом была самая лучшая и богатая стекловарня во всем Шварцвальде, со всеми приспособлениями и деньгами.

- Больше ничего? - спросил человечек с озабоченным видом. - И больше ничего, Петер?

- Ну... присовокупите еще лошадку и повозочку.

- О глупый Петер, сын угольщика! - воскликнул человечек и в негодовании запустил своей стеклянной трубкой в толстенную ель, отчего трубка разбилась вдребезги.-Лошадки? Повозочки? Ума, пойми ты, здравого ума и простейшей рассудительности следовало бы тебе пожелать, а не лошадок и повозочек. Ну, не горюй, постараемся, чтобы и это не пошло тебе во вред. Ведь второе желание в целом неглупо. Хорошая стекловарня тоже прокормит дельного хозяина, только в придачу к ней ты мог бы взять ум и рассудительность, а повозки и лошади появились бы тогда сами собой.

- Но, господин кладохранитель, - ответил Петер, - за мной ведь осталось еще одно желание. Вот я и могу пожелать себе ума, если он так необходим мне, как вы считаете.

- Нет, всё. Тебя ждут еще такие незадачи, что ты рад будешь иметь в запасе одно желание. А теперь отправляйся домой. Здесь вот, - сказал лесовичок, вынимая из кармана кошелечек, - здесь две тысячи гульденов, этого хватит, и никогда больше не проси у меня денег, а то мне придется повесить тебя на самой высокой ели. Такой у меня обычай, с тех пор как я живу в этом лесу. Три дня назад умер старик Винкфриц. Ступай туда завтра утром и купи его дело, как полагается. Живи хорошо, трудись прилежно, а я буду время от времени навещать тебя и помогать тебе советом и делом, ведь ты же не попросил себе ума. Но твое первое желание - говорю это совсем не шутя - было скверное. Не шатайся по кабакам, Петер! Это еще никого до добра не доводило.

Говоря это, человечек вынул новую трубку чудесного опалового стекла, набил ее чешуйками сухих еловых шишек и сунул в свой маленький, беззубый рот. Затем он достал огромное зажигательное стекло, вышел на солнце и раскурил трубку. Покончив с этим, он дружески протянул Петеру руку, дал ему на дорогу еще несколько добрых советов, стал пыхтеть своей трубкой все сильней и сильней и наконец исчез в облаке дыма, которое пахло настоящим голландским табаком и, медленно клубясь, рассеялось между вершинами елок.

Придя домой, Петер застал мать в большой тревоге: эта добрая женщина думала, что сына ее не иначе как забрали в солдаты. А он был в хорошем и веселом настроении и рассказал ей, что встретил в лесу одного славного друга, который ссудил его деньгами, чтобы Петер сменил занятие угольщика на какое-нибудь другое.

Хотя его мать жила уже тридцать лет в хижине угольщика и к лицам, покрытым сажей, привыкла так же, как привыкает всякая мельничиха к белому от муки лицу своего мужа, все же она была достаточно тщеславна, чтобы запрезирать прежнее свое положение, как только Петер посулил ей более блестящее будущее, и сказала:

- Да, мать человека, владеющего стекловарней, - это не то что какая-нибудь там соседка Грета или Бета, и теперь я буду садиться в церкви в первые ряды, где сидят порядочные люди.

Сын ее быстро поладил с наследниками стекловарни. Он оставил рабочих, которых там застал, служить у себя и велел делать стекло днем и ночью.

Сначала это ремесло ему нравилось. Он надолго спускался в стекловарню, чинно расхаживал там, держа руки в карманах, заглядывал то туда, то сюда, делал разные замечания, над которыми его рабочие иной раз немало смеялись, но самой большой радостью для него было глядеть, как выдувают стекло, и часто он сам брался за эту работу и выдувал из еще мягкой массы причудливейшие фигуры.

Вскоре, однако, работа ему надоела, и он стал захаживать в стекловарню сперва только на час в день, потом лишь через день и, наконец, только раз в неделю, и его подмастерья делали что хотели. А причиной тому было его пристрастие к трактиру.

В первое же воскресенье после похода на известный пригорок он отправился в трактир, где по площадке уже прыгал Король Танцоров, а за кружкой уже сидел, играя в кости на кроненталеры, толстяк Эцехиль.

Петер скорее полез в карман - посмотреть, сдержал ли свое слово Стекляшничек, и карман оказался полон серебра и золота. Да и ноги у него зудели, словно им хотелось плясать и прыгать; и когда первый танец кончился, Петер со своей дамой стали впереди, возле Короля Танцоров, и если тот подпрыгивал на три фута - Петер взлетал на целых четыре, а если тот выделывал какие-нибудь чудные коленца - Петер сплетал и вывертывал свои ноги так, что все зрители прямо с ума сходили от веселья и восхищения.

А когда на площадке для танцев услыхали, что Петер купил стекловарню, когда увидели, что каждый раз, как только он поравняется с музыкантами во время танца, он бросает им по двадцати крейцеров, - удивлению просто конца не было. Одни думали, что он нашел клад в лесу, другие полагали, что он получил наследство, но все теперь уважали его и считали человеком с положением в обществе - только потому, что у него были деньги. Ведь в тот же самый вечер он проиграл двадцать гульденов, а в кармане у него все-таки звенело по-прежнему, словно там была еще добрая сотня талеров.

Увидев, как его уважают, Петер голову потерял от радости и от гордости. Он швырял деньги направо и налево и щедро раздавал их бедным, помня, как угнетала нищета его самого. Искусство Короля Танцоров было посрамлено сверхъестественной ловкостью нового плясуна, и Петера теперь называли Императором от танцев. По воскресеньям самые умелые игроки не осмеливались ставить такие большие деньги, как он, но и проигрывали они не так много. А он чем больше проигрывал, тем больше выигрывал. Все шло в точности так, как он того требовал от Стекляшничка. Он пожелал всегда иметь столько же денег в кармане, сколько у толстяка Эцехиля, и проигрывал свои деньги именно Эцехилю. И, проиграв сразу двадцать или тридцать гульденов, он тут же находил их у себя в кармане, как только их забирал Эцехиль. Постепенно он перещеголял в мотовстве и разгуле самых беспутных людей в Шварцвальде, и его чаще называли Петер-игрок, чем Император от танцев, ибо играл он теперь почти всегда и в будни. К тому же и стекловарня его приходила в упадок из-за его неразумия. Стекла он велел делать как можно больше, но не купил вместе со стекловарней секрета, как лучше всего сбывать это стекло. В итоге он не знал, куда девать столько стекла, и продавал его за полцены бродячим торговцам, только чтобы расплатиться со своими рабочими.