Иванов с досадой отметил, что за дождем пропустил первый утренний моцион и не выходил на улицу. Он долго перебирал хитоны в шкафу, решая, что надеть. За выглаженными сияющими хитонами темнела пятнистая военная форма, и Александр почувствовал неожиданное волнение. Он достал плечики с формой из настенного шкафа и оглядел его. На пятнистую куртку были аккуратно пришпилены ордена и медали. Награды немного потускнели, но от этого только лучше смотрелись, особенно орден Боевой Святости в виде шестиугольной звезды, обрамленной муаровой лентой и колосками. Иванов надел куртку и подошел к зеркалу. Из зеркала на него глянул тридцатилетний мужчина, мышцы которого сохраняли остатки былой тренированности. Над продолговатым, с резкими чертами лицом с прямым носом и узкими льдинистыми глазами темнел тронутый сединой короткий ежик волос. На левой щеке белым рубцом выделялся короткий, но по-прежнему глубокий шрам. Боец в нем еще чувствовался. Слов нет, форма до сих пор была Александру привычнее хитонов, в повседневной одежде было что-то женское и оттого унизительное для фронтовика, но надевать военную форму в мирное время значило бросать вызов обществу, а этого Иванов, к сожалению, позволить себе не мог. Александр вздохнул, разоблачился и повесил форму обратно в шкаф. С неудовольствием он выбрал кремовый хитон с вавилонскими орнаментами, оделся и вышел из квартиры.

В коридоре цвели орхидеи, и в подъезде стоял пряный острый запах. Стены были в извивающейся зелени лиан, среди переплетений которых мелькали яркие крошечные колибри. Щебет их был слышен даже на улице.

Дождь кончился, тучи окончательно разошлись, и вслед за домом Благодати стал виден далекий Небесный Чертог. Из-за расстояния он выглядел небольшой золотистой точкой, не дающей представления о его истинных размерах непосвященному. Но Александр Иванов бывал там, и не однажды, поэтому хорошо знал, как огромна яйцеобразная обитель Небесного Отца.

Трава после дождя была сочная и глянцевая, она пружинила под ногами, рождая в Александре чувство силы и бодрости. Он встал на белый диск доставки, диск стремительно поднялся и, распугивая шалящих в небе амурчиков, понес Александра в соответствии с его желаниями на окраину города. Диск опустился на зеленом пригорке, усеянном спелой земляникой. С пригорка открывался вид на речку и высокий лес за ней. Здесь было тихо и спокойно, это место было создано исключительно для пеших прогулок. Иванов посидел на пригорке, рассеянно лакомясь сладкой земляникой, потом поднялся, по цепочке коричневых валунов перебрался в лес и пошел по неприметной, но хорошо знакомой ему лесной тропинке между кудрявыми тоненькими березками, углубляясь в лес и в полную грудь дыша настоянным на грибном духе воздухом.

Добравшись до густого ельника, Александр увидел своих старых знакомых пушистые белочки немедленно скользнули вниз, окружили человека и нетерпеливо зацокали, выпрашивая орешки. Иванов раздал им кедровые орешки, специально для этой цели захваченные из дому. Своей любимице - серой Веечке - он дал орешков больше, чем другим. Остальные белки немедленно обиделись, расселись пушистыми игрушками на ветвях огромной ели и принялись цокающе осуждать Иванова.

А он уже направлялся к малиннику, где лакомился малиной медведь Гоша. Малиной Гоша лакомился энергично. Малинник трещал. Сам Гоша, завидев Александра, выкатился ему навстречу радостным бурым комком, охватил его ногу передними лапами, а чуть позже и лизнуть попытался в щеку, но Иванов не дался, только почесал медведю крутой лоб между маленькими острыми ушами да прошелся ласково пальцами по крутому загривку.

Гоша глухо ревел, словно пытался что-то втолковать приятелю.

Потом он махнул лапой и побежал на задних лапах по тропинке, время от времени оборачиваясь и маня Александра за собой.

Вслед за медведем Иванов вышел к лесному озеру, со всех сторон отгороженному от мира высокими деревьями.

Берег озера был песчаным. На противоположной стороне, там, где поросшая чахлыми, радикулитно изогнутыми соснами потрескавшаяся скала отвесно спускалась в озеро, слышался плеск и жизнерадостный смех. Александр пригляделся. На коричневом камне, выпирающем из воды подобно спине кита, развлекались две русалки. Обе были ничего себе - стройненькие, гибкие, длинноволосые и миленькие. Даже хвосты этих чаровниц не портили. Русалки расчесывали волосы и о чем-то разговаривали между собой.

Медведь Гоша гордо посмотрел на Иванова.

- Чудак ты! - засмеялся Александр. - Это же русалки, Гоша!

Слух у русалок был тонким, а может, и заметили они человека с медведем. Как бы то ни было, но русалки завизжали отчаянно, бросились к воде и исчезли на глубине - только хвосты плеснули, оставляя за собой расходящиеся по спокойной поверхности круги.

Настроение у Иванова улучшилось. Потрепав медведя по загривку, он прошелся по лесу и, сделав крюк, выбрался к речке. По тем же валунам он перебрался на другой берег. Иванов посидел на пригорке, рассеянно лакомясь ароматной крупной земляникой. Небольшой ежик, выставив многочисленные серо-белые колючки, пытался нанизать на них гриб. Высоко в воздухе кружил коршун или орел, внимательно наблюдая за происходящим внизу. Хорошо было здесь, и не хотелось думать, что все это природное великолепие было искусственным. При воспоминании об этом настроение у Александра испортилось. Увы, медведь, белочки и русалки были хорошо сделанными высокоинтеллектуальными игрушками.

Диск доставки лежал на прежнем месте. Прежде чем улететь, Иванов сделал круг над пригорком и увидел медведя Гошу, который, стоя на задних лапах, махал прощально передними и восторженно ревел, мотая головой.

Глава вторая

1

Через три дня после прибытия на подземную базу арестовали Акинеева. На груди у него оказался святотатственный крестик, на котором Христос был распят вверх ногами. Или кто-то настучал, или за каждым из них внимательно следили, но Акинеева особисты взяли прямо на вечерней поверке - неожиданно бросились, заломили руки, принялись вчетвером надевать на него наручники. Акинеев яростно боролся, лицо его было искажено злобой, и силища у него была невероятная, но тут один из особистов сунул Акинееву под нос какой-то пузырек. Сержант сразу обмяк, захрипел и безвольно откинул голову назад - видимо, потерял сознание. Лицо у него заострилось, губы раздвинулись, и стали видны длинные клыки, придававшие Акинееву какой-то демонический вид. Особисты подхватили его под руки, перекрестили и, надев наручники с изображением распятия на каждом браслете, поволокли на выход мимо ничего не понимающих солдат.