Узнав о предстоящей поездке, робот довольно музыкально пропел:

– У тебя не было матери, - жестко сказал Дом. - Разве только учесть материнскую плату заводского компьютера…

– Детдомовские мы с Витьком, - вздохнул Митрошка. - «Коридоры детдома были школою нам, тюрьмы стали для нас академией».

– Очнись, - Дом легонько стеганул робота слабым разрядом.

Блатная романтика очаровала Митрошку, воровской язык его завораживал. Однако Званцев и Дом по-прежнему делали вид, что они не понимают, когда робот обращался к ним по фене.

– Понимаешь, Званцев, - сказал Дом, - я тут выяснил. Феня - это искаженно. Правильно надо говорить офени. Было такое племя торговцев-коробейников, они и выдумали собственный язык, чтобы люди их секреты не понимали. А от них уже и пошло. Но наш-то, наш-то! Прямо хоть бери его и память стирай!

– Это не метод, - заявил Званцев. - Надо, чтобы он сам от дурной привычки отказался.

– Гапоны, - сказал Митрошка. - Мусора. Красноперые.

Дом и Званцев промолчали, словно эти слова, произнесенные с несомненной ругательской интонацией, относились не к ним.

К концу командировки стало очевидно, что робот воровской фразеологией переболел. Он все реже употреблял феню в разговорах, постепенно перестал качать из интернета воровские романы конца двадцатого века, не упоминал о своем знакомстве с блатарем и самостоятельно пришел к выводу, что любой преступник - обуза на шее общества, следовательно, использование воровского жаргона есть не что иное, как вызов этому обществу.

– Давно бы так, - сказал Званцев одобрительно. - Выкинь мусор из головы, Митрошка, и помни, что русский язык велик и могуч.

– А английский? - жадно спросил Митрошка.

– И английский, - согласился Званцев. - Он тоже велик и могуч.

– А французский? - продолжал интересоваться робот.

– Отстань, - утомленно отмахнулся Званцев. - Любой язык велик и могуч. Кроме жаргона, которым пользуются малые группы людей. Заметь, не народности, а именно общественные группы.

– Вроде программистов? - не унимался Митрошка.

– Видишь, - вздохнул человек. - Когда захочешь, ты все правильно понимаешь.

– Космонавты тоже пользуются жаргоном, - через некоторое время объявил Митрошка. - И врачи. Значит ли это, что они находятся на одной социальной ступени с преступниками?

– Митрошка, - сказал Званцев. - Лучше бы ты занялся русским языком. Или английским.

– Лучше русским, - сказал робот. - Боюсь, что на английском ты снова перестанешь меня понимать.

Неделю или две Митрошка изъяснялся на старославянском языке.

Еще через неделю он вовсю использовал молодежный сленг.

К концу командировки он пытался объяснить Званцеву, в каких случаях до реформы письменности использовались буквы «ять», «ер» и «i».

– Между прочим, получалось очень красиво, - заметил робот. - Реформа обеднила русский язык.

– Слушай, Званцев, - озабоченно заметил Дом, - что-то не так идет. Мы кого, филолога растим?

– Ничего, перемелется, - махнул рукой человек. - Главное, что феней не пользуется. И идиотские мысли выбросил из своей металлической башки.

– Не всегда коту творог, бывает и головой об порог, - согласился Дом.

– Дом, ты что? - удивился Званцев.

– Дурак дом построил, а умница купил, - признался Дом. Званцев тихо вздохнул.

Болезнь и в самом деле оказалась заразной и обещала стать затяжной.

Дом неосознанно брал пример с робота Митрошки, он уже самостоятельно добрался до толкового словаря русского языка Владимира Ивановича Даля.