Войдя во двор, они увидели, что там стоит грузовик и снимать с него вещи взрослым помогают ребята.

— А вот и детишки еще приехали, — заметила Татьяна Егоровна, энергично работая клюкой. — С виду вполне порядочные.

— А вот и милиция, — пробасила Евдокия Самсоновна. — Кого-то. Ведут.

И правда, в противоположном конце двора показался высокий милиционер, а перед ним — несколько подростков.

— Ну вот так уж и ведут! — рассердилась Татьяна Егоровна. — Вот вы тоже панику раньше времени… Он сам по себе идет, а они сами по себе.

Однако скоро она притихла, перестала так сильно взмахивать клюкой, да и шаги ее замедлились. А потом две бабушки совсем остановились, вглядываясь в приближающихся ребят и милиционера.

В разговоре по телефону Антонина Егоровна подробно описала, как теперь стал одеваться их Леша, обе бабушки, как большинство пожилых людей, хорошо видели вдаль, и все же они не сразу узнали своего внука в лохматом парне, несшем бутылку в опущенной руке. Бабушки убедились в этом, лишь когда Леша оказался шагах в десяти от них и когда произошло следующее. Рядом с Лешей шла стройная миловидная девочка в черной шелковой юбке и голубой кофточке.

— Ну-ка, Тараскин, дай сюда! — вдруг воскликнула она звонко, выхватила у Леши бутылку, остановилась и стала пить из нее. В следующую секунду бутылка оказалась в руке милиционера, лицо которого стало сразу малиновым.

— Где живешь? — крикнул он яростно первое, что пришло в голову.

— Извините, Иван Спиридонович! — по-прежнему звонко сказала Оля. — Просто во рту пересохло! — Эту фразу она давно приготовила.

— Где живешь, тебя спрашивают! — снова прокричал Иван Спиридонович.

Оля собралась было ответить, но не успела.

— Ле-о-о-ша! — басом простонала Евдокия Самсоновна, и внимание участкового переключилось на нее.

— Это ваш? — спросил он, кивнув на Лешу.

Татьяна Егоровна как-то бочком подскочила к нему, опираясь на палку, сильно вывернув шею.

— Да, это наш внук, Алексей Тараскин, — сказала она отчетливо, с некоторым вызовом, глядя снизу вверх. — Позвольте узнать, за что вы его?

— Пройдемте в домоуправление, там узнаете.

— Нет. Ну, все-таки. Объясните. Пожалуйста! — Сейчас одышка мучила Евдокию Самсоновну сильнее обычного.

— Пройдемте — объясню. Не будем толпу собирать.

Действительно, новые жильцы, разгружавшие машины, приостановили работу и теперь смотрели, что происходит. Заинтересованные возгласами участкового, остановились несколько прохожих. Поблизости торчали Демьян, Матильда, Шурик и Сема.

— Ну, пойдемте! — сказала Татьяна Егоровна и первой устремилась к домоуправлению.

Мария Даниловна говорила о делах с пожилым бухгалтером, сидевшим за другим столом, когда дверь распахнулась и послышалось суровое:

— Проходите!

Вошла скрюченная худенькая старушка, за ней пятеро ребят, за ними — грузная пожилая брюнетка и, наконец, участковый.

— Приветствую! — сказал он угрюмо. — Детская комната у нас на замке: одна ногу сломала, другая — с воспалением легких. — Он, конечно, имел в виду двух сотрудниц детской комнаты.

— Присаживайтесь! — сказал бухгалтер, указывая на стулья возле стены.

Две бабушки сели, а участковый не сел.

— Так что мне приходится вот такими заниматься, — продолжал он и поставил бутылку перед управдомом на стол. — Значит, познакомьтесь: ваши новоселы. Купили это дело и угощаются. Из горлышка тянут. — Он посмотрел на Лешу и обратился к бабушкам: — Он давно у вас так?

Татьяна Егоровна встала, опираясь на палку. Она говорила громко, но голос ее слегка дрожал.

— Извините, товарищ, но по росту своему я не могу видеть ваших погон, не знаю звания.

— Старший лейтенант Сергеев.

— Так вот, товарищ старший лейтенант, хотите верьте мне, хотите нет, но никогда, никогда в жизни ничего подобного за нашим внуком не наблюдалось.

Выражение отчаяния, затравленности мелькнуло на лице у Леши, но никто из ребят этого не заметил, потому что каждый думал о себе. И никто из них также не заметил, что Тараскин вдруг засмеялся очень деланным смехом.

— Бабуся! Ну, я же не такой дурак, чтобы вам об этом докладывать!

— Леша! — с трудом выдохнула Евдокия Самсоновна. — Зачем. Ты говоришь. Про себя. Такое.

Леша, разозлившись на бабушек, которые так его подводят, почти закричал:

— А затем, что я врать не люблю, понятно?! Пусть я хулиган, пусть я какой угодно, но враньем никогда не занимался, сами знаете!

Татьяна Егоровна села. Бабушки переглянулись, поняли, что их внук, как говорится, работает на публику, и сообразили, что лучше не вмешиваться.

Участковый обратился к Феде:

— Значит, ты вино покупал?

— Ага.

— Давно этим занимаешься?

Федя покосился на сестру. Та пристально и строго смотрела на него, боясь, как бы он не ляпнул что-нибудь не то.

— С детства, — сказал он негромко, и Нюра успокоилась.

— Тоже, значит, не любит врать, — проворчал Иван Спиридонович и посмотрел на Марию Даниловну. — Вы составьте мне списочек всех этих… И доложите родителям, когда с работы придут.

— Сделаем! — Мария Даниловна придвинула к себе чистый лист бумаги. Память у нее была прекрасная, и она стала быстро писать, поочередно взглядывая на ребят. — Так, значит… Тараскин Леша — двадцать вторая квартира; Красилина Нюра и Красилин Федя — квартира пятьдесят семь; Закатова Оля — сто семьдесят первая квартира.

Может, потому, что Миша Огурцов стоял позади Ивана Спиридоновича, управляющая домом не заметила его и протянула список участковому.

— Пожалуйста, Иван Спиридонович!

Участковый тоже забыл про Мишу. Он повернулся к Оле и снова покраснел.

— Ну, а с тобой… у тебя кто дома есть?

— Я думаю, что дедушка дома, — спокойно ответила Оля. Она давно уже к этому приготовилась…

— Ну, так вот пойдем к твоему дедушке! Пойдем, пойдем! Всего доброго, граждане!

Уходя с участковым, Оля оглянулась на Тараскина. Тот смотрел на нее, но было ясно, что он думает не о ней, а о чем-то своем. Ей стало досадно, даже горько.

Миша стоял в растерянности. На него так никто и не обратил внимания, словно его тут и не было! С одной стороны, хорошо, что дома не будет скандала, но с другой стороны — все это как-то унизительно: что же, его и за человека не считают? Может, напомнить о себе управдому? Тоже как-то глупо…

— Ну, — сказала Татьяна Егоровна. — Нам, пожалуй, можно идти?

— Конечно, — вздохнула Мария Даниловна и добавила сочувственно: — Беда с ними, с теперешними! Я со своей тоже горюшка хватаю.

Бабушки попрощались и ушли вместе с Лешей.

— Так чо? — спросила Нюра. — Нам тоже можно?

— Идите! Я с вашими сегодня поговорю.

На Мишу управдом так и не взглянула, и он тихонько вышел вслед за Красилиными. Во дворе Нюра и Федя остановились. Глядя, как Оля входит с участковым в свой подъезд, Нюра сказала тихо:

— Во, шалая!

В этот момент их обогнал Миша, и Нюра окликнула его:

— Эй!

Миша приостановился, обернулся.

— Почему же тебя не записали? Ты ведь вроде с нами был…

От обиды Миша так и вспыхнул.

— То есть как это «вроде»?! Вот тебе, кстати, рубль за твое вино! — Он вернулся, сунул в руку Нюры бумажку и снова зашагал к подъезду через малышовую площадку.

Миша не плакал очень давно. В последний раз это было то ли во втором, то ли в третьем классе. Но сейчас он чувствовал, как у него першит в горле, как слезы щиплют глаза, слезы досады, слезы злости и на себя и на всех окружающих. Ну что у него за судьба бездарная! Неужели он действительно такое ничтожество, каким его, очевидно, считает Оля Закатова?! Ведь все, ну буквально каждый из тех, с кем он имел сегодня дело, как-то проявил себя, как-то отличился: Тараскин напал на Федора, Красилины купили вина, да еще притащили дядю Колю, и вот теперь Не Такую Как Все персонально повел домой участковый. А он? А его, Михаила Огурцова, управдом даже не соблаговолила занести в свой список, и эти Красилины еще не совсем уверены, был ли он вообще в их компании или нет.