— Безоар, — охрипшим от волнения голосом пробормотал Леонардас. — Чудо… Истинное чудо…

— Целебный камень, — пальцем указывая на безоар, сказал рыцарь. — И этот тоже — аспилат. И этот — дихроит. А вот… — Он сунул руку куда-то вбок и обратно вытащил ее уже с коробкой, где в глубокой ячейке сидел огромный гранат. — Вот великий гранат. Его называют Красным Отцом. Его нашли на месте древнего Ахерона, в золотой шкатулке. Он был завернут в обрывок ткани, на коей сохранилось его описание. Мол, от этого граната произошли все красные камни, посему и прозывается он именно так, а не иначе.

— Скажи-ка, любезный хозяин, — ликом бледный как смерть проскрипел белый медведь Лумо. — А сей прекрасный лунный камень как достался тебе?

— Я привез его из Вендии, — с удовольствием пояснил Сервус Нарот. — Отдал за него ни много ни мало пять сотен золотых, и то считаю, что купил дешево.

— А этот как зовется? — вопросил Гвидо, указывая на розовый камень с прожилками вроде рисунка и очком посередине.

— Оникс! — презрительно фыркнул Лумо. — Не видишь сам? И чему тебя дядя учил!

Малыш Гвидо только пожал узкими плечами на это. Кажется, он один остался безучастен к такой красоте и разглядывал камни исключительно из вежливости и толики любопытства.

— О-о-о-о… — простонала за спиной Пеппо Лавиния. — Это же настоящий розовый жемчуг!..

— И что? — На Сервуса Нарота ее чары не действовали. — Ты прежде не видала розового жемчуга?

— Не такая уж редкость, — поддержал хозяина Заир Шах. — Вот на что посмотри, красавица! — Он кивнул на крупную, продолговатую, словно фасолина, черную жемчужину. — Такой и у меня нет!

— А у меня есть, — небрежно сказал Маршалл, взирая на сердоликовую чашу, обшитую понизу черненым серебром. — Малость поменьше, но есть.

— Да откуда ж у тебя? — ревниво поинтересовался рыцарь. — Я ведь, кажется, все у тебя видел…

— Прошлой луной приобрел, — с улыбкой ответствовал шемит. — И тоже недорого — за полторы сотнизолотых и породистого жеребца.

— Для небольшой черной жемчужины полторы сотни золотых — большая цена. — Заир Шах с притворной жалостью перевел взгляд с мелоция, вдавленного в бархатную подушку на три четверти, на Маршалла. — Тут величина главное, а не сорт.

— Лавиния, положи аквамарин на место, — недовольно буркнул Сервус Нарот. — Знаешь, что я не люблю, когда мои камни лапают…

Красавица раздраженно сунула голубовато-зеленый камень в ячейку и повернулась к супругу, который, вследствие обета молчания, говорить не мог, а мог только хрипеть и стонать от восхищения.

— Ну, а сейчас… — Благородный рыцарь торжественно оглядел своих гостей, на миг задерживаясь взором на глазах каждого. — Сейчас я покажу вам то, ради чего, собственно, и пригласил приехать…

Напряженное молчание было ему ответом.

— Вы слышали о Лале Богини Судеб?

Общий тяжелый выдох был ему ответом.

— Так вот: я — его обладатель!

Тихий стон, смешанный с рычанием, был ему ответом.

Сервус Нарот снял с могучей шеи золотую цепочку, и все смогли увидеть, что на ней висит золотой ключик, такой крошечный, что вовсе теряется в толстых пальцах рыцаря. Потом хозяин вышел из помещения, оставив гостей одних догадываться о направлении его пути.

Настороженно косясь друг на друга, они стояли в ожидании Сервуса полукругом, и никто не решался заговорить. То ли сие казалось в данный момент кощунством, то ли свои, очень личные мысли занимали Умные головы коллекционеров. Хмурился белый медведь Лумо, отворачивая взор ото всех; покачивался с носка на пятку малыш Гвидо, явно едва удерживаясь, чтоб не засвистеть; кривил и без того сморщенную Рожу противный старик Заир Шах; улыбался чему-то Маршалл; хмурился Бенине, обнимая за плечи брата; сморкался в шелковый плат новоприбывший офирец; мрачно обменивались взглядами супруги.

Пеппо тоже думал о своем. Например, почему Сервус Нарот так жаждет показать свое сокровище непременно всем вместе? Разве для этого стоило собирать их в срочном порядке? Не проще ли было показать сначала им с братом, потом уж, как-нибудь на досуге, и аквилонцу, и старику, и шемиту… Странно… Очень, очень странно.

Он не успел не то что ответить на свои вопросы, но и задать их все. В проеме двери показался благородный рыцарь, тащивший под мышкой большой золотой ларец прекрасной работы, с кхитайскими рисунками на крышке. Не медля и мига, он аккуратно водрузил ларец на высокий стол красного тополя и золотым ключиком открыл массивную крышку…

Да, этим вечером все гости были подавлены увиденным, но на следующее утро все изменилось, и изменилось далеко не к лучшему, так что о каком-то настроении вообще не могло быть и речи. Дело в том, что ближе к полудню обнаружилось, что Сервуса Нарота все-таки убили…

К утренней трапезе хозяин не спустился, и Ламберт, сноровисто обслуживая гостей, беспрестанно ворчал себе под нос всякого рода ругательства в адрес лентяев, что готовы нежиться в постели и ночь и день напролет. Кстати, к лентяям относился и белый медведь Лумо, который тоже пока отсутствовал.

Пеппо, по молодости лет не особенно угнетенный вчерашним созерцанием неземной красоты камня Богини Судеб, фыркал, слушая излияния старого слуги. Правда, всю ночь ему снились хризопразы, рубины и бриллианты, но утром все забылось, и настроение сохранилось ровное — такое, как всегда.

Остальные, по всей видимости, не могли похвастаться тем же. С прежним аппетитом поглощая фазанов, только снятых с вертела, они хранили молчание — угрюмое, тяжелое, отстраненное. Сокровище Сервуса Нарота, цены не имеющее, поразило их до глубин души. Наверняка все они, думал юноша, преисполнились зависти и теперь ломают головы над тем, как бы и где бы приобрести нечто подобное по великолепию и силе. Только Гвидо и этот офирец — Леонардас — хранят спокойное, вовсе не замутненное дурными мыслями выражение лица…

— Да что ж это такое! — вдруг нервно воскликнул Бенино, швыряя на стол надкусанный персик. — Ламберт! Сходи к хозяину, позови его к столу!

— Слушаю, господин. — Довольный приказанием (сам он не осмелился бы потревожить рыцаря), старый слуга стрелой метнулся к лестнице.

Пеппо нахмурился: раньше Бенине не позволял себе так вольничать в чужом доме. Странно… Сквозь опущенные ресницы он внимательно всмотрелся в лицо брата и еще раз повторил себе: «Странно…» Глаза с расширенными зрачками блестят, лицо бледно, как бывает с ним лишь после бурно проведенной ночи, а тонкие пальцы ни мига не находятся без движения…

— Надо и Лумо разбудить, — вздохнул Гвидо, поднимаясь. — Пойду постучу…

Но стоило ему сделать шаг вперед, как вдруг сверху раздался дикий, ни с чем не сравнимый вопль, заключающий в себе и ужас, и отчаяние, и… О, от этого вопля волосы у всех стали дыбом! Придурковатый Леонардас чуть не свалился с табурета, супруги одновременно вздрогнули, а Гвидо подскочил на месте и ринулся наверх с такой скоростью, какую трудно было предположить, глядя на этого человечка с коротенькими ножками.

Философ, не мешкая и четверти мига, вылетел из-за стола и понесся вслед за младшим Деметриосом, по пути громко проклиная Нергала и себя самого. Другие гости тоже не остались ждать. Повскакав с мест, они заспешили наверх по лестнице, обмирая от вопля, который все не прекращался.

Наверное, один Бенине знал, что произошло. Перепрыгивая ступеньки, он уже страдал от мысли, что не сумел помочь, не сумел предотвратить то, чего страшился его друг Сервус Нарот — то бишь убийства. Он хотел оправдать себя тем, что все случилось слишком скоро, неожиданно скоро, но тут же с негодованием на себя самого отринул сие извинение преступной беспечности. Миллионы мыслей пронеслись в его голове за то короткое время, какое стремился он к комнате рыцаря. Миллионы чувств, основными среди коих были укор, стыд и отчаяние, испытало его сердце тогда же. Скрипя зубами в бессильной ярости, Бенине подбежал к настежь распахнутой двери, ворвался внутрь, сбив с ног Гвидо, и тут остановился…