— «Очарованная душа», — говорит Ася. — Ну конечно, возьми, только это о женщине, это скорее женская книга. Возьмешь?

— Давай, — решает Эди-бэби. Ему понравился «Жан-Кристоф» Ромена Роллана, наверное, и эта книга хорошая.

На улице уже стемнело и перестал идти снег, а тот, который свалился, растаял на земле. Там и сям из салтовской темноты (бить фонари — своеобразный спорт малолеток, вот почему на Салтовке всегда темно. Эди-бэби с улыбкой вспомнил рогатку, которую ему подарил Костя) выныривают пары или целые компании, бредущие, нагруженные сумками с выпивкой и закуской, в гости — «гулять Октябрьские».

Светка уехала с матерью в недалеко от Харькова расположенный Днепропетровск к родственникам, поэтому праздничный вечер у Эди-бэби свободен. Вернется она только завтра, и тогда они пойдут к Сашке Плотникову. Светке хочется потом рассказывать подружкам, что Октябрьские она гуляла в компании Сашки Плотникова. Для нее это все равно как быть приглашенной в королевский дворец. Эди-бэби понимает, что Светка тщеславна, но что он может поделать.

Эди-бэби сворачивает к своему дому. Вениамин Иванович в командировке, а мать наверняка «гуляет» праздники у соседей с первого этажа, у некрасивой тети Маруси и черноволосого статного дяди Вани. Приглашали они и его, Эди, только что ему там делать среди неинтересных ему взрослых людей. Будет еще другая тетя Маруся со своим мужем дядей Сашей Чепигой. «Дядя Саша хотя бы веселый, хотя и он — козье племя»? — думает Эди-бэби презрительно.

Мать Эди-бэби пользуется у соседей-рабочих большим авторитетом. Она — куда образованней их, училась когда-то в химическом техникуме, хотя работала только во время войны и всю остальную жизнь провела в домохозяйках, читая книги. Обе тети Маруси всегда обращаются к ней за советами в затруднительных положениях, а так как они все время в затруднительных положениях — дядя Саша пьет, а дядя Ваня слишком красивый для своей тети Маруси, Эди-бэби догадывается, что у него есть в жизни и другие женщины, — то Раиса Федоровна работает советчиком круглые сутки.

Дядя Ваня, кажется, чуть-чуть влюблен в мать, думает Эди-бэби, шагая по мокрой асфальтовой дорожке, извилисто вьющейся между предполагаемых кустов и деревьев, к своему дому. Он заметил, что мать тоже ведет себя несколько странно в присутствии дяди Вани, как бы смущается. Мать говорит, что у дяди Вани цыганская кровь. Может быть, думает Эди-бэби, он похож на цыгана.

Матери вообще-то скучно на Салтовке, у нее нет теперь здесь настоящих подруг. Отцу-то что, он целые дни на работе, а то и в командировках. Мать же — салтовский узник. Мать куда выше ее теперешних рабоче-крестьянских подруг. Еще несколько лет назад у них были куда более интересные соседи, половина их были военные: капитан Позин с семьей, старший Валерка был почти одного возраста с Эди-бэби, на год старше; военпред Соколовский с двумя красивыми дочерьми — Галиной и Ларисой. Семья Шепельских жила в другом подъезде. Сам Шепельский — доктор наук и альпинист, жена его Александра Васильевна и два их сына — студенты Влад и Ленька. Ленька, правда, появился на Салтовке чуть позже, уже сумасшедшим. Он сошел с ума в другом городе, Павлограде, кажется, и приехал к родителям уже необычайно тихим и кротко синеглазым. Однажды во время припадка он отрубил себе топором палец-мизинец и выбросил палец через форточку на улицу, вспоминает Эди-бэби. Он отлично помнит, как приехала машина с санитарами, скрученное тело Леньки вынесли из соседнего подъезда и вложили в санитарную машину уже через несколько минут.

Все это давно уже история дома номер двадцать два по Первой Поперечной улице. Сам Шепельский давно развелся с женой Александрой Васильевной, и она вскоре после развода умерла. Шепельский же женился на молодой девушке, своей студентке, которая лазала вместе с ним по горам Кавказа. Александра Васильевна не могла лазать с Шепельским по горам, потому что она была старше Шепельского, у нее были толстые отекшие ноги, и она много болела. После того как Шепельский женился вновь и похоронил прежнюю жену, мать ходила на похороны, а Эди-бэби не взяла, хотя он и порывался пойти; Шепельский был назначен заместителем министра какой-то промышленности Украины и переехал в Киев и стал жить там в большой квартире. Это был как бы сигнал, Салтовка быстро пустела. Военные и интеллигенты переезжали в Центр, который уже отстроили после немецких разрушений, и в образовавшийся вакуум вселились шумные рабочие семьи — пролетариат, или «гегемон», как зовет его презрительно Кадик. Среди них есть хорошие люди, как обе тети Маруси с мужьями, но матери порой тошно с ними.

Мать Эди-бэби особенно заскучала, когда последняя ее близкая подруга — еврейка Бэба, ее муж Додик и два их сына, Мишка и Ленька, — уехали с Салтовки. Додик был инженер. Мать плакала, когда Бэба, и Додик, и Мишка, и Ленька уехали, — семья была очень веселая, все праздники они тогда гуляли вместе. Додик занимался любительской фотографией, и у матери сохранилось множество снимков, на которых Эди-бэби и Мишка и Ленька в праздничных костюмчиках стоят с шарами или лежат в майской траве, повернувшись физиономиями к фотографу, лукавый Ленька — скорчив рожу или высунув язык.

После отъезда подруги Бэбы мать заныла. Через несколько дней она устроила Вениамину Ивановичу скандал, утверждая, что своей бесхарактерностью и беспомощностью он губит ее жизнь и жизнь ребенка, имелся в виду Эди-бэби, так как другого ребенка в семье так и не появилось. Под бесхарактерностью и беспомощностью подразумевалась неспособность старшего лейтенанта Савенко добиться от своих начальников новой квартиры, расположенной в Центре, а не здесь, на забытой цивилизацией Салтовке, где после каждого дождя улицы утопают в грязи. Мало того, что они до сих пор живут в одной комнате, в то время как даже некоторые подчиненные старшего лейтенанта Савенко имеют квартиры, «так мы еще живем в этом ужасном районе, где наш сын вынужден сидеть дома и, копаясь в книгах, наживать себе близорукость, потому что мальчик не может общаться с хулиганами и деревенскими детьми, которые населяют Салтовку», — выпалила мать.

Безусловно, мать была права, хотя в то время ничто еще не указывало на грядущие беды, которые должно было принести семье Савенко и воспитанию Эди-бэби общество салтовской и тюренской шпаны, в котором он принужден был жить.

Отец отвечал матери расстроенно, что он честный человек и поэтому отказывается использовать свое служебное положение в личных целях и что его подчиненные — да, имеют порой отдельные квартиры; но только те из них имеют, у которых большие семьи. «У нас в части есть очередь на квартиры, и впереди меня люди куда более нуждающиеся в квартирах, чем мы», — сказал отец. В ответ же на обвинение в бесхарактерности и беспомощности отец предлагал матери судьбу женщины, у которой муж горький пьяница или бабник, что еще хуже. Отец Эди-бэби не был ни пьяницей, ни бабником, хотя был очень хорош собой, куда симпатичнее Эди-бэби, как иногда, желая позлить его, говорит Эди мать. У отца прямой нос, а у Эди-бэби нос курносый, как у матери. И глаза у отца красивые, большие.

Эди-бэби вырос с внушенным ему матерью убеждением, что «наш отец хороший, исключительный». Иногда она говорит Эди-бэби, что его отец слишком порядочный. Даже еще в период копания в книгах Эди-бэби твердо решил, что он не хочет быть хорошим, как отец. Эди-бэби хотелось иметь свою комнату, ну комнатку пусть, чтобы развесить там географические карты, разложить книги и выписки, повесить рисунки растений и животных и трехмачтовых и двухмачтовых кораблей с разным парусным вооружением. Отец же был хорошим, потому все имущество Эди хранилось в углу ванной комнаты, среди старых вещей. Медленно, но верно отец стал злить его своей хорошестью.