Не отвечая, Вовка встает с постели, подает руку Гришке и потом Эди. Рука у него вялая-вялая. Между Вовкиной кипучей энергией и его внешним видом глубочайшая пропасть.

Опять-таки не произнося ни слова, Вовка подходит к буфету о двух стеклянных крыльях, открывает одно крыло и молча вынимает оттуда стаканчики. После этого Вовка идет в кухню и возвращается с кухни с большой тарелкой, в которой лежат соленые огурцы, кусок докторской колбасы, уже тщательно нарезанной, и кусочки черного хлеба. Поставив тарелку на стол, Вовка смотрит на Гришкин «огнетушитель» в раздумье, затем опять уходит на кухню и возвращается оттуда с бутылкой водки и тремя вилками. Поставив бутылку на стол, Вовка идет к своему пульту и дергает за какой-то рычаг. Из невидимых репродукторов в комнату вливается западная музыка. Вовка не меньший специалист по западной музыке, чем даже Кадик, но только Вовка играет на гитаре, а не на саксофоне.

Когда они садятся к столу, Гришка спрашивает:

— А где Машка, Вовец?

Гришка хочет быть светским и завязать беседу. Видно, что Гришка угодил в самую точку. Вовкино лицо, во всяком случае, заметно оживляется.

— Уебалась к своему братцу-куркулю в деревню, — говорит Вовка, разливая водку по граненым стаканам. Все его движения поразительно точны и профессиональны. Водку он разливает почти не глядя на стаканы, но удивительно ровно. Видно, что Золотарев занимается этим всю свою жизнь.

Глядя на Вовку, Эди-бэби думает, что тот напоминает ему машину для разлива минеральной воды в бутылки, такую машину он недавно видел в документальном фильме по телевизору. Клац — налил… клац… клац… следующая… клац!

— Чтоб ее там бык выебал, — говорит Вовка.

Эди-бэби видел Машку в прошлый свой визит к Вовке. Ничего особенного — баба как баба. Здоровая, полудеревенская, дура, наверное, но чтоб ее выебал бык — это уж Вовка зря. Эди-бэби представляет себе Машку с быком и, неожиданно для себя, фыркает.

— Ты чего? — спрашивает Гришка.

— Да так, представил себе Машку с быком, — улыбаясь отвечает Эди.

Гришка ржет, держась за свою обильно прыщавую шею возле уха. Гришка любит смеяться долго и нарочито, такая у него манера. А может быть, Гришка хочет казаться развязным или взрослым, Эди-бэби не знает. Сейчас Гришка ржет особенно долго, Эди-бэби даже неудобно перед Вовкой.

Гришка перестает смеяться, и воцаряется молчание, смягчаемое только музыкой. Гудят саксофоны, орут трубы в буги-вуги. Если бы был здесь Кадик, думает Эди, он бы сразу сказал, что исполняют и что за вещь.

Проходит несколько минут, во время которых ребята и Вовка жуют, хрустят огурцами, скрипят стульями, прихлопывают руками по столу в такт музыке, но молчат. С Вовкой всегда так, не знаешь, что ему сказать, пока не напьешься, но когда напьешься, тогда становится куда веселее. Тогда Вовка только один из них, а они все хозяева, становится шумно, накурено, ребята смеются, рассказывают анекдоты. Если кто-нибудь из ребят привел к Вовке девочек, то некоторые танцуют. Получается как бы клуб, а Вовка — директор клуба.

— Ну, поехали, еще по одной, — предлагает Вовка и, не дожидаясь согласия ребят, опять наполняет граненые стаканчики. И опять точно, как машина.

— Ты, Вовец, можешь в филармонии работать с этим номером, — гнусавит Гришка, подхохатывая, указывая на стаканчики.

Вовка ничего не отвечает, берет свой стаканчик, поднимает его.

— Будем! — провозглашает Вовка и опрокидывает водку в свой широкий зубастый рот. Кроме некрасивого рта, Вовка имеет еще дефект — сутуловатость, и он меньше Эди-бэби ростом, но девочки, по всей вероятности, все же любят Вовку, потому что Вовка гитарист, он играет и поет. Отец Эди в свое время пытался научить его играть на гитаре, поощряя его именно обещанием, что за его гитару и песни Эди-бэби будут любить девочки. Но у Эди не оказалось ни слуха, ни голоса.

Впрочем, петь Эди любит. Когда он был поменьше, он порой пел для отца и матери, тогда еще у них были хорошие отношения. Мать с отцом садились на диван, а Эди становился у стола, держа в руке песенник, и пел. Предпочтение Эди-бэби отдавал песням народным. Любимой его песней была старинная баллада о Хазбулате.

Сюжет баллады не совсем обычен, построена она в форме диалога между старым воякой-горцем Хазбулатом и молодым, очевидно грузинским, князем. Князь уговаривает старого Хазбулата отдать ему жену:

Эди-бэби распевал со Есей серьезностью, держа перед собой песенник, как оперный артист. Мать и отец же покатывались со смеху. Вениамин Иванович говорил Эди, что у него прекрасный козлетон. Не бас, не баритон, но козлетон. Однако Эди, как настоящего артиста, смех почему-то не смущал. Он чувствовал основную песню своего репертуара всем сердцем и потому, исполняя ее, получал чисто эстетическое наслаждение. Хазбулат в конце концов убил свою прекрасную жену и презрительно отослал ее труп князю, и Эди-бэби, у которого все в жизни еще было впереди, мечтал побыть и молодым грузинским князем, который влюблен в жену Хазбулата, а через годы и самим удалым, иссеченным шрамами жизни Хазбулатом и гордо убить красавицу, отстаивая свою честь.

Где-то среди старых фотографий у матери хранится и фотография Эди-бэби, стоящего в штанишках «под коленку», разинувшего рот — Эди поет. В руке Эди пухлый, карманного формата песенник.

Штанишки же «под коленку» относятся к стремлению семьи Эди-бэби (вся семья-то отец да мать!) быть интеллигентной семьей. Первые штанишки «под коленку» со шлейками были, очевидно, куплены у кого-то, кто в свое время побывал в Германии и привез их оттуда в качестве трофея. Все последующие, становившиеся все больше и больше, Эди рос, мать шила сама. Только в пятом классе Эди наконец избавился от штанишек «под коленку», а Салтовка окончательно победила его семью. Осталась только любовь к книгам и как следствие ее — книжный шкаф, набитый до отказа.

— Поиграй, Вовец! — просит Гриша после пятой водки. — Повесели душу!

Эди-бэби думает, что Гришка ведет себя с Вовкой ненатурально, стремится выглядеть старше, этаким развязным парнем, в то время как Гришка куда глубже на самом деле. Что это за «повесели душу»? — думает Эди. Если бы Гришка вздумал о чем-то попросить Эди, он бы не употребил это выражение. «Повесели душу!» Так говорят купцы в старых книгах или в ненавистных Эди пьесах Островского, которого они начали изучать в школе.

Вовка берет гитару и, как все они, гитаристы, начинает вначале теребить струны, настраивается. Отец Эди-бэби играет на гитаре лучше всех их и настраивается быстрее всех.

Настроившись, Вовка спрашивает, что спеть.

— Давай, Вовец, «Проходят дни и годы…» исполни, — возглашает Гришка. — «Любви вино», — уточняет он.

Вовка кивает, устраивается на стуле поудобнее и трогает струны.

— поет Вовка. Затем, взглянув на Гришку и Эди, кивнув им головой, чтобы они поддержали песню, он переходит к припеву:

Эди-бэби и Гришка подтягивают припев, и Эди думает, что странное дело, песня эта, с довольно банальными, как поэт Эди это понимает, словами, все же всегда оказывает на него действие, ему становится грустно и радостно тоже, что проходят годы и даже века, а любовь пьянит жителей Салтовки, и Тюренки, и Харькова по-прежнему. Эди-бэби думает о Светке, о ее кукольном личике и ее тщеславии с нежностью. «Милая Светка! — думает Эди. — Я ее люблю».