— Пролетариат гуляет! — иронически замечает Кадик и протискивается в двери гастронома. Эди-бэби следует за ним.

Две продавщицы не успевают сегодня обслуживать жадное до вина салтовское население. Гроздья бутылок перекочевывают через прилавок — никому не хочется стоять в очереди, потому рабочие стараются запастись бутылками впрок.

— Стиляги пришли! — орет маленький заебистый мужичонка в белой кепке, натянутой на самые уши, уже пьяный.

Кадик и Эди в своих ярко-желтых куртках выглядят, конечно, несколько странно, тропическими птицами в толпе черных и темных больших пальто с плечами или серых, как на подбор, ватных полушубков с меховым, искусственного меха, воротником — пролетарская мода. «Полупердунчики» эти, по выражению Кадика, они, пролетарии, называют «москвичками». Еще год назад пролетарии носили эти полупердунчики с сапогами. Сейчас эта мода почти отошла, только несколько человек в очереди в сапогах.

Стиляги-то стиляги, но свои. Их прекрасно знает и «сборная гастронома», и продавщица Маруся, и другая продавщица, тетя Шура. Завидев Кадика в очереди, тетя Шура кричит ему, не отрываясь от денег и бутылок: «Как мать, Колька? Я слышала, что приболела немного?»

— Да нет, ничего, теть Шур. Простудилась немного, но на работу ходит, — отвечает ей Кадик стеснительно.

Правда, только Эди-бэби знает, что Кадик стесняется своей матери-почтальонши. Отца своего Кадик никогда не видел, только однажды коротко сказал Эди-бэби, что отец его знаменитый ученый, но Эди-бэби мало верит в это. Разве станет знаменитый ученый интересоваться маленькой, невидной, сморщенной матерью Кадика — почтальоншей? Даже если учесть, что пятнадцать лет назад она была куда моложе и привлекательнее? Впрочем, Эди-бэби все равно, какая у Кадика мать. Ему Кадик нравится.

Кадик берет две бутылки биомицина, и они вытаскиваются на улицу, по пути пожимая с десяток рук. Мелькают лица двух одноклассников Эди-бэби — Витьки Головашова и Леньки Коровина, они только что заняли место в хвосте очереди. Витька и Ленька не стиляги, но ребята интересные, они всегда ходят вместе. Это Витька повел Эди-бэби впервые в секцию борьбы. Витька занимается вольной борьбой уже год, а Эди-бэби только начал. Витька и Ленька ребята современные, не то что большинство салтовских ребят, большинство или шпана, или пролетарии. Родители Эди-бэби, или родители Витьки (его отец — начальник строительства), или родители Вики Козыревой — оба доктора — редкость на Салтовке, или Тюренке, или Ивановке. В основном здесь живут рабочие. Вокруг расположено по меньшей мере три больших завода — «Серп и Молот», Турбинный и «Поршень». До самого большого в Харькове завода — Тракторного — от Салтовки ехать на трамвае полчаса. На Тракторном заводе работает больше чем сто тысяч рабочих, и почти все они живут вокруг завода на Тракторном поселке.

Выбравшись из магазина, Кадик и Эди-бэби находят свободное место чуть в стороне от остальной публики. Свободное место расположено между стеной трехэтажного дома, в котором на первом этаже во всю его длину и помещается гастроном номер семь, и ларьком — обычно в нем продают конфеты, сахар, печенье, пряники. Сегодня по случаю праздника деревянное сооружение обвешано огромными замками — ларек закрыт.

Кадик открывает бутылку, ее ничего не стоит открыть — биомицин закрывается металлическими, легко срываемыми пробками, как водка, а не пробковыми пробками, — и протягивает бутыль Эди-бэби. Оба, и Кадик, и Эди-бэби, предпочитают пить из горлышка, оба очень хорошо умеют это делать. Эди-бэби может задрать голову, раскрыть рот и вылить туда всю бутыль, почти не взглатывая, как в бочку.

Чего Эди-бэби не может делать, так это пить водку через нос. Кадик выпивает носом стопятидесятиграммовый стакан! Правда, он не делает этого каждый день. Нос жжет. Но для девочек или на спор за деньги делает. Даже видавшие виды ханыги — сборная команда гастронома — уважают Кадика за это и прощают ему желтую куртку, и узкие брюки, и намазанные бриллиантином волосы.

Зато Кадик не может выпить столько водки, сколько может выпить Эди-бэби. Эди-бэби иногда использует свой необычный талант — пьет на спор водку на Конном рынке. Сейчас не часто, потому что там его уже знают почти все мясники и богатые азербайджанцы, раньше же он спорил каждую неделю.

Саня Красный тогда работал на Конном рынке мясником. Обычно у него есть деньги, но в тот вечер им очень хотелось выпить, а денег у Сани не было. Вот тогда они и придумали спорить. Они пошли в кафе-закусочную, в забегаловку, где собираются обычно азербайджанцы, торгующие на Конном рынке фруктами, и там, купив себе и Эди-бэби по кружке пива, Саня Красный стал осторожно подъебывать компанию азербайджанцев за соседним столиком, говорил им, что они не умеют пить. Слово за слово, Саня в конце концов раззадорил азербайджанцев настолько, что, когда он предложил им пить на спор с ним — Саней, кто больше выпьет, их главный — Шамиль, он местный азербайджанец, он и живет у Конного рынка, — сказал:

— Давай пить! Хотя ты, Красный, такой здоровый, что с тобой спорить будет не очень справедливо. Мы, азербайджанцы, пьем больше вас, русских, но мы меньше вас.

Саня действительно метр восемьдесят ростом, и в его 22 года толстый и здоровый, и весит 100 килограммов. По-настоящему Саня даже и не русский — он немец. Его маму зовут Эльза, отца Сани никто никогда не видел, но, как друг Сани, Эди-бэби знает, что его отца звали Вальтер, как пистолет. И он тоже был немец. Сестра Сани, Светка, родилась от другого отца, уже русского. Мама Эльза работает билетершей в клубе «Стахановец». Красным Саню зовут потому, что вся кожа у него розовая, таким он родился. И лицо тоже розовое. Саня похож на Геринга, Эди-бэби это нравится, он видел фотографию Геринга в книге о Нюрнбергском процессе и видел его в цветном фильме о Великой Отечественной войне. Он тоже розовый, как Саня. Был.

— Не шестери, Шамиль, — сказал тогда Саня. — Не только я, но даже вот этот, — и он показал на Эди-бэби, — мой браток, перепьет любого из вас. Да, Эд? — спросил он Эди-бэби, для солидности называя его Эд. Вообще-то они заранее сговорились, как будут себя вести. Сам Саня не мог выпить столько, сколько выпивал безобидный на вид Эди-бэби.

— Этот? — переспросил, ухмыляясь, Шамиль и оглядел Эди. — Да ему два дня до смерти осталось и без водки!

Азербайджанцы, или черножопые, как их за глаза называл Саня, расхохотались.

— Этот парень выпивает литр, — сказал Саня. Хладнокровно сказал.

— Не пизди, Красный, — сказал Шамиль, начиная злиться. — Он умрет, выпив литр.

Эди-бэби подумал про себя, что какие все же наглые эти черножопые. Наглые и заебистые хари. Однако денег у них очень много. Они привозят свои фрукты в Харьков и продают их тут втридорога. Витька Косой, приехав недавно в отпуск из Москвы, где он служит, повезло человеку, раскололся как-то по пьянке, рассказал, что, уходя в армию (терять ему особенно было нечего, все равно забреют, а попался бы, ну дали бы семь лет, вместо трех в армии, и освободили бы ввиду первой судимости по половинке), он и еще двое ребят грабанули азербайджанцев, сев с ними в поезд, идущий в Баку. Чемодан денег взяли. Косой смеялся и говорил, что дело было не очень опасное, потому что в милицию заявлять азербайджанцы все равно не пошли бы: мандарины, которые они продают как колхозные, на самом деле частные, и такие деньги, какие есть у азербайджанцев, у нас в Союзе иметь не разрешается. Главное, что они, суки, всегда вооружены, когда деньги везут. Убить могут.

Эди-бэби очень спокойный внешне, он себя тренирует. «Ебаные азербайджанцы!» — только и подумал он, а вслух сказал:

— Четыре двухсотпятидесятиграммовых стакана за час, каждый с перерывом в пятнадцать минут.

Азербайджанцы затихли. Ни один из них не может выпить столько водки, Эди-бэби знал. Редко кто может. Научил его пить дядя Жора из их дома, только из другого подъезда — Ванькин отец. Дядя Жора был во время войны в плену в Германии, а потом ездил с его хозяином-немцем во Францию.