Обычно женщины, которых он приводил домой, проявляли любопытство к его жилищу, осматривали обстановку, вертелись в кухне, и все это с восторженными охами-ахами. Николь же, отвернувшись к окну, демонстрировала отстраненность и полное безразличие.

– Кофе, Николь?

– Да, пожалуйста, – ответила она, не поворачивая головы.

– Ты по-прежнему предпочитаешь каппучино?

– Да, благодарю тебя.

Равнодушие Николь придало Кину решимости пробить стену, которую она возвела между ними. Он сделал кофе, открыл коробочку бельгийского шоколада и поставил на небольшой столик возле дивана. При легком стуке фарфоровой чашечки о поверхность стола – или, может быть, из-за аромата кофе – Николь наконец обернулась и улыбкой поблагодарила Кина за его попытку доставить ей удовольствие.

– Даже шоколад, – произнесла она так, будто иронизировала по поводу его усилий смягчить ее.

– Пока ты любуешься видом из окна, – произнес он, – я покину тебя на некоторое время, чтобы переодеться во что-нибудь более удобное. Не возражаешь?

Ее испуганный взгляд доставил Кину огромное удовольствие. Он улыбнулся про себя и направился по коридору в свою спальню. Но озабочен он был вовсе не своим комфортом. Его целью было вывести Николь из состояния «бронированного» равнодушия.

Николь хмурилась, глядя в спину удаляющемуся Кину.

Переоденусь во что-нибудь более удобное. Какую игру он затеял?

Шампанское, устрицы, дорогой подарок, шоколад… Он будто стремился обольстить ее. Но в этом не было смысла – они заключили сделку, и она намерена выполнить свои обязательства.

Кин, вероятно, решил снять одежду, чтобы поскорее перейти к делу. Ему всегда было комфортно без одежды. А почему бы и нет? Он был безупречно сложен… Николь представила себе Кина обнаженным. Она подошла к дивану, села и сделала маленький глоточек горячего густого напитка в надежде успокоить нервы, но к шоколаду не притронулась – если она возьмет хотя бы одну шоколадку, Кин решит, что процесс обольщения идет успешно.

Но это не любовный роман. Он затеял с ней игру. Чтобы Кин заплатил деньги прежде, чем получил свое?

Она уже выпила кофе, а Кин все еще не возвращался. Он что, намеренно заставляет ее ждать, чтобы продемонстрировать, кто теперь хозяин положения?

Николь снова подошла к окну – пусть Кин застанет ее там же, где оставил, равнодушную к роскошному пентхаусу – свидетельству его богатства и успеха. Решительно захлопнув душу, она все же инстинктивно почувствовала присутствие Кина в тот самый момент, когда он вошел в гостиную, хотя шагов и не было слышно. Николь уловила изменение в атмосфере – словно включился какой-то источник энергии, заставивший вибрировать воздух. Она поняла, что Кин здесь, наблюдает за ней, хочет, чтобы она повернулась к нему. Тело Николь было готово откликнуться на его молчаливый призыв, но она собрала все свои силы и справилась с этим.

Пусть он сам подойдет. И Кин подошел. Сердце барабанной дробью оповестило Николь о его приближении. Вот уже его руки легли на ее бедра, вот они скользнули вверх, забрались под блузку и высвободили груди из кружевных чашечек бюстгальтера. Он нежно касался их, поглаживая соски большими пальцами, которые твердели в ответ.

Николь затаила дыхание, охваченная чувственным желанием. Это было так давно… очень давно… а Кин знал, как коснуться ее, как возбудить, как увлечь в омут наслаждения, от которого плавится все внутри. Наконец она очнулась и хотела высвободиться из его объятий, но Кин уже снимал с нее блузку вместе с бюстгальтером.

– Стой спокойно, – скомандовал он. Его пальцы зарылись в ее волосы, разделили их, подняли длинные локоны и перебросили со спины на грудь.

Николь стояла неподвижно, но не смогла сдержать конвульсивную дрожь, когда Кин поцеловал сзади ее открывшуюся шею. Его губы были горячими и соблазняюще чувственными. Кончиками пальцев, легко касаясь, он провел вниз по ее позвоночнику, нарисовал дразнящие круги на ребрах…

– Я всегда любил касаться тебя, Николь, – прошептал он.

Не надо говорить «любил» применительно ко мне, подумала Николь с яростью. Да, тебе нравилось возбуждать меня, но любовь – это то, о чем ты не имеешь понятия.

Руки Кина добрались до пояса ее джинсов. Он расстегнул кнопки и потянул молнию вниз. Живот Николь сжался под его теплыми ладонями. А пальцы Кина были уже между ее бедер, где полыхал вызванный им пожар. Он знал, как касаться ее и там, мягко и нежно поглаживая складки ее естества, пока они не раскроются ему навстречу, а сама Николь не потеряет над собой контроль.

Дыхание Николь участилось. Слабые стоны прорывались сквозь сжатые губы.

– Давай снимем это, – произнес Кин хриплым голосом. Он потянул вниз ее джинсы вместе с трусиками, и они плавно соскользнули по ногам Николь.

Странно, но, оказавшись совершенно обнаженной, она не почувствовала себя уязвимой. Наоборот, она почувствовала себя свободной. Свободной от всех обязательств, которые тяготили ее так долго. Сейчас она была только женщиной, в которой пробуждалась долго дремавшая чувственность.

Кин тесно прижал Николь к себе, и она в полной мере ощутила степень его возбуждения, когда к ее ягодицам прижалась его восставшая плоть.

Это было странно и очень… знакомо. Странно потому, что у нее не было мужчин после Кина, а знакомо – потому, что это был Кин, и ее тело узнавало каждый дюйм его тела. Николь не смогла сдержать волну неистового, первобытного ликования от этого узнавания.

Это был ее мужчина…

– Позволь мне показать тебе кое-что.

Он выпустил ее из объятий, взял за руку и провел через гостиную в большую спальню. Первое, что увидела Николь, была прекрасная бабочка на подставке с подсветкой, от которой ее крылья меняли цвет в удивительной флюоресцирующей голубой гамме.

Я был уверен в этом, торжествующе подумал Кин. Бабочка – просто гениальная идея! Она помогла-таки разрушить стену отчуждения. Покорной сексуальной рабыни больше не было. Когда Николь повернулась к нему лицом, ее зеленые глаза метали молнии.

– Прелестная вещица, не правда ли? – спокойно заметил Кин. – Она должна быть представлена именно таким образом. А почему ты сердишься?

– Ты сделал это преднамеренно! – обвиняюще воскликнула Николь.

– Да, – признал Кин. – Я хотел достичь максимального эффекта.

– С каких это пор тебя заинтересовало украшение домашнего очага? – с оскорбительным презрением осведомилась она. В ответ Кин улыбнулся.

– С этого вечера. Ты вдохновила меня.

– Но почему?

– Потому что это что-то значит для тебя.

– Ничего это не значит! – горячо запротестовала Николь, стиснув руки в кулаки.

– Тогда ты тем более не должна расстраиваться, Николь. Я просто хотел доставить тебе удовольствие.

– Удовольствие?!

Вместо ярости в глазах Николь теперь отразилось замешательство – вдруг из-за слишком резкой ее реакции он заинтересуется этим вопросом гораздо глубже, чем ей хотелось бы?

– Конечно, помимо того, которое ожидает нас в постели, – сказал Кин, напоминая ей об обязательствах. Он обнял Николь и, невзирая на ее напряженное состояние, прижался к ней. – Тебе будет приятно смотреть на эту бабочку ночью. И утром, когда проснешься.

Руки Николь были все еще прижаты к бокам, в глазах горел гнев. Теперь она не была холодной и безразличной! За что она может так ненавидеть его, Кин не знал, но даже ненависть лучше, чем равнодушие. Ему не хотелось укладывать в постель пассивную, покорную Николь. Он хотел, чтобы она была пылкой и страстной, такой, какой неизгладимо запечатлелась в его памяти.

– Ах да, постель… – Николь вложила в это слово весь свой яд. – Что ж, пойдем в постель!

Кин засмеялся.

– Не так быстро, Николь. Мы еще даже не поцеловались.

– Рискуешь, Кин. Я могу откусить твой язык.

– Я все-таки рискну.

– Шлюхи не целуют клиентов.