— Да, — рявкнул он.

Доджен по ту сторону двери заговорил в своей надменной мелодичной манере:

— Мой господин, прошу меня простить, но ваш отец желает поговорить перед вашим уходом.

Ну, во-первых, дворецкий вообще ни за что не извиняется, и, во-вторых, это прямой приказ. Никаких «желает».

Положив руки на раковину, Пэйтон оперся на них.

— Он сказал, зачем? — выдавил он. — У меня мало времени.

Это была правда, но суть не в этом. Лишь одно раскурочит ему мозги еще хлеще: царский призыв от Папочки, тема разговора — алко- либо наркозависимость Пэйтона. Подобные представления по королевскому указу происходили на регулярной основе последние несколько лет, и всегда проходили ну оооооооочень мииииииило.

И, да ладно. Он начал исправляться после вступления в учебную программу. Ну, по крайней мере, так было до убийства его кузины Эллисон. С тех пор он вернулся к старым привычкам, но кто посмеет бросить в него камень? Именно он отправился в ее квартиру и обнаружил кровавые пятна. И да, конечно, пофиг, тот факт, что из него с потом выходила вчерашняя водка, не сулил ничего хорошего, если он надеялся отмазаться от темы пристрастий… или, по крайней мере, не мог считать это хоть сколько-нибудь убедительным контраргументом.

— Мой господин? — напомнил о себе дворецкий отца.

Пэйтон выругался.

— Скажи, что сначала я должен одеться.

— Как пожелаете.

Он никак не желал. Вообще нихрена.

Целых полчаса спустя Пэйтон соизволил спуститься на первый этаж и с наслаждением, неспешно прошел к закрытым дверям в кабинет отца. В любой момент мог выскочить дворецкий с секундомером наперевес и…

— Он ждет вас.

Бинго.

Пэйтон оглянулся через плечо на дворецкого. Доджен нависал над ним, как это умеет только старомодный слуга Семьи Основателей, одетый в ливрею, его среднестатистический вес переходил в лигу ЛеБрона[23] благодаря благочестиво-лицемерному поведению.

Блин, будь оно более явное, и неодобрение доджена можно намазывать на хлеб.

— Я сообщу ему о вашем приходе, — пробормотал дворецкий, подойдя к двери и постучав. — Мой господин?

— Впусти его, — донесся приглушенный ответ.

Дворецкий распахнул резные двери, ведущие в обширное пространство красно-коричневого дерева, восточных ковров, книг в кожаном переплете и медных люстр. В высокой и длинной комнате был второй этаж с книжными полками, на который вела удобная медная лестница, а весь второй ярус опоясывали перила с орнаментом.

Когда Пэйтон поднял взгляд на золоченое ограждение, то вспомнил детство: тогда он свято верил, что это — корона короля гигантов, которую привезли откуда-то и установили в фамильном доме.

Ведь он и его род — особенные.

— Пэйтон. Присаживайся.

Он перевел взгляд на отца. Мужчина сидел за столом, таким же огромным, как кровать королевских размеров, спина была выпрямлена, руки скрещены поверх кроваво-красного блоттера. Пейтон был одет в темный костюм с белым нагрудным платком, галстуком, идеально повязанным на шее, и рубашку. Не бросающиеся в глаза часы «Картье» выглядывали из-под французских манжет вместе с золотыми запонками с бирманскими рубинами.

Когда отец указал на свободное кресло напротив себя, Пэйтон осознал, что так и не сдвинулся с места.

— Как поживаете, Отец? — сказал он, проходя вперед.

— Хорошо. Как мило, что ты спросил.

— О чем пойдет речь?

— Садись.

— Мне и здесь неплохо. — Он встал рядом с креслом, скрестив руки на груди. — Чем могу быть полезен?

— Сначала сядь. — Отец кивнул на обитое шелком кресло. — А потом мы поговорим.

Пэйтон оглянулся по сторонам, но не получил поддержки от развешанных перед книгами портретов, мерно потрескивающего камина и расставленных кресел и столиков.

Стиснув зубы, он обошел кресло и сел. По его мнению, он мог получить разнос и…

— Обязательно носить эти одежды в доме.

Пэйтон окинул себя взглядом. Кожаная куртка, тяжелые армейские штаны и ботинки со стальными носами — стандартная форма для новобранцев.

«Ты еще не видел спрятанное под ней оружие», подумал он.

— Отец, чего ты хочешь от меня?

Пейтон прокашлялся.

— Думаю, пришло время обсудить твое будущее.

«Какое именно будущее?» задумался он. Как в шоу «Вмешательство»[24]?

Отец не продолжил, и Пэйтон пожал плечами.

— Я состою в учебной программе. Я — боец…

— Нам обоим известно, что это блажь…

— Черта с два… ты хотел, чтобы я поступил.

— Потому что я надеялся, что это сделает из тебя…

— Кого-то вроде тебя? О да, ты ведь важная шишка.

— Следи за языком, — отрезал его отец. — И позволь напомнить, что твоя жизнь тебе не принадлежит. Она принадлежит роду, частью которого ты являешься, и посему мой долг направить тебя в нужном направлении.

Пэйтон подался вперед в кресле.

— Я…

Отец перебил его:

— И, таким образом, я хочу, чтобы ты встретился кое с кем. Она из подходящей семьи, и, опережая твои тревоги, писаная красавица. Уверен, она придется тебе по вкусу. Если у тебя есть мозги, то ты оценишь ее по достоинству, без всяких протестов, которые у тебя могут возникнуть в связи с моей инициативой. Я забочусь исключительно о твоих интересах, умоляю, пойми это.

«Умоляешь? Ни о чем ты не умоляешь», подумал Пэйтон.

— Разумеется, если ты не проявишь себя должным образом, — его отец холодно улыбнулся, — я буду вынужден урезать твои расходы.

— У меня есть работа.

— Оклад солдата не заплатит за все это. — Его отец окинул рукой кабинет в широком жесте, что становилось ясно — он говорит о целом особняке. Может, даже, половине Колдвелла. — И что-то мне подсказывает, ты не сможешь прожить в иных условиях. Ты не настолько вынослив.

Пэйтон посмотрел в сторону, на портрет мужчины в придворном платье девятнадцатого века. Разумеется, это был его отец. На всех портретах был изображен Пейтон в разных стадиях своей жизни, словно вызов любому, кто бы посмел оспорить его положение.

— Почему ты такого низкого мнения обо мне? — пробормотал Пэйтон.

— Почему? Потому что я пережил и пир, и голод. Войны — человеческие и вампирские. Я первый пересек великий океан и обустроился здесь. Я — глава этого великого рода, и веками заботился о своей репутации, храня верность твоей матери и подарив ей тебя. Я защитил три докторских в человеческих университетах, я сертифицированный эксперт по Древнему Праву. Я также виртуозный виолончелист и владею двенадцатью языками. Расскажи, чего добился ты? Мог ли я каким-то образом упустить твои великие достижения, замечая лишь твою способность истреблять алкоголь огромными партиями и что ты там еще делаешь в своей комнате, которую я предоставил тебе под этой крышей? Хм?

Пэйтон оставил выпад без ответа, подумывая о том, чтобы встать и выйти. Вместо этого он тихо сказал:

— Могу я задать вопрос?

Отец вскинул ладонь навстречу высокому куполообразному потолку.

— Ну, разумеется, любые вопросы приветствуются.

— Почему ты хотел, чтобы я принял участие в учебной программе?

— Пришло время для тебя прославить нашу семью. Перестать быть обузой.

— Нет… — Пэйтон покачал головой. — Думаю, дело в другом.

— Они научили тебя читать чужие мысли?

Пэйтон поднялся на ноги.

— Я думаю, ты заставил меня поступить, потому что хотел, чтобы я провалился… ты искал очередную возможность понукать мной.

Его отец прекрасно изобразил оскорбленную невинность. Но огонек в его глазах… мерзкий огонек был там, и это — лучшее подтверждение, не так ли?

— Разумеется, нет. Не драматизируй.

— Да, так я и подумал, — ответил Пэйтон, отворачиваясь.

С каждым шагом в сторону двери он чувствовал себя еще хуже: в своих мыслях он видел выражение лица Пэрадайз, когда он признался ей в любви. Потом он наслаждался кадром Ново, девушка лежала под ним с таким лицом, словно ее вот-вот стошнит. Ну а добила его отцовская физиономия, скрытая неприязнь, которую он никогда не понимал, просачивалась под идеальными аристократическими чертами, точно такими же, как у него самого.