Он снова писал:

«Дорогой Уолт!

Ты столько времени провел в одиночестве, что сам не знаешь, как много хорошего сделал. Я не имею в виду изготовленные тобой вещи, какими бы прекрасными они ни были. Я знаю (а знаешь ли ты?), что ты никому никогда не сказал «сэр». Я знаю, что в своей работе ты добиваешься не просто хороших, а отличных результатов и что ты ремонтируешь мусорное ведро с такой же тщательностью, с какой ремонтировал бы ювелирное изделие.

Не слишком ли хороши подобные качества для той работы, которую тебе приходится выполнять? Очевидно, нет, потому что ты относился бы к любой работе точно так же. Должен ли ты заняться другой работой? Да, должен, и ты ею займешься.

Ты долгое время оставался терпеливым, и был прав. Ты ведь знаешь (не так ли?), что тебе уготована великая судьба и тебя ожидает важная роль в новой жизни, полной блеска и славы.

Люди не создают свою судьбу, а только выполняют предназначенное им. Перед тобой открыта дорога, и ты должен идти по ней. (Впрочем, ты уже это делаешь, следуя прекрасным свойствам своего характера.)

Вскоре тебе будет поручена великая миссия, и ты примешь ее и доведешь до конца. Заверяю тебя, что после этого мир станет лучше.

Написав тебе первое письмо три дня назад, я внимательно наблюдал за тобой. С каждой минутой меня все больше удовлетворяло то, что я избрал именно тебя своим орудием. Вскоре я снова напишу тебе и дам точные указания относительно первой из великих задач, которые я предназначил для тебя.

А пока что пусть никто не знает о том, что твоя судьба наконец явилась к тебе. Уничтожь это и все остальные письма от меня. Сделай это, и ты будешь счастлив.

».

Это письмо, как и предыдущее, было отпечатано на машинке без единой ошибки, на листе школьной бумаги с бледно-голубыми горизонтальными линиями. Дата и обратный адрес отсутствовали. А пришло оно в обычном почтовом конверте, на котором было написано: «Уолту. Йорк-Сквер. Нью-Йорк, штат Нью-Йорк».

— Как поживает твой? — осведомилась Энн Дру.

Юный Том Арчер пожал плечами. У него были печальные, серьезные глаза и такой же печальный, серьезный голос.

— Счастлив, когда думает о своем «Боскоуэне», и мрачен, когда вспоминает про поддельные «два пеноа». — Он усмехнулся. — А как твоя?

— По-прежнему, — ответила девушка. — А что такое «Боскоуэн» и «два пеноа»?

— «Боскоуэн», — торжественно пояснил Том Арчер, — это почтовая марка временного использования, выпущенная в 1846 году почтмейстером из Боскоуэна в Нью-Гэмпшире. Она бледно-голубая и с номиналом в пять центов, но стоит не меньше твоего, а может, и моего годового жалованья. У сэра Роберта из Йорка есть одна такая.

— И он, естественно, счастлив по этому поводу. А что это за «пеноа», которые его огорчают?

Арчер рассмеялся, блеснув отличными зубами.

— «Пеноа» — это голубая почтовая марка, выпущенная в 1848 году на острове Маврикий с изображением головы королевы Виктории и номиналом в два пенса. На одной из гравировальных досок не заметили ошибку, и в слове «пенса» вместо буквы «с» оказалось «о». В тот год было выпущено несколько копий с ошибкой — они отличаются друг от друга различными оттенками голубого цвета, а также плотностью бумаги. Эти марки очень ценные — особенно хорошие отпечатки, — но больше других ценятся самые ранние выпуски синего цвета на плотной желтоватой бумаге. Они стоят дороже «Боскоуэна».

— Продолжай, — попросила Энн, искусно притворяясь заинтересованной.

— Я это и делаю, — ответил юный Арчер. — Пару лет назад Роберт из Йорка напал на след одной из ранних «пеноа». Это оказался великолепный экземпляр, подлинность которого не вызывала сомнений, и сэр Роберт заплатил за него бешеную цену. А позже выяснилось, что ему всучили подделку. Таким же образом одурачили многих почтенных джентльменов. Конечно, он получил деньги назад, но ему нужны не деньги, а подлинный ранний «пеноа», о котором он все еще тоскует.

— Почему?

— Почему? — сурово переспросил Арчер. — Потому что у каждого есть своя недостижимая мечта, даже у людей с одиннадцатью миллионами долларов. Сэр Роберт мечтает заполучить по одному экземпляру каждой из десяти самых ценных марок. Шесть у него уже есть, но все ему никогда не собрать.

— Почему?

— Потому что одну из них — самую редкую марку в мире, знаменитую «Британскую Гвиану номер 13», — мистер Йорк едва ли заполучит в свои жадные маленькие лапки. На свете сохранился только один ее экземпляр.

— Как много ты знаешь! — воскликнула мисс Дру.

— Совсем не так уж много, — откровенно признался Арчер, снова блеснув зубами. — Вот мистер Йорк действительно знает много, что бы ты о нем ни думала. А у меня просто цепкий ум, и, повертевшись почти два года около сэра Роберта, я, естественно, начал разбираться в его увлечениях.

— Неужели тебе нравится годами вертеться около опытного филателиста? — невинно осведомилась мисс Дру.

— Значит, тебя интересуют мои основные принципы?

— О, дорогой, я не хотела…

— Хотела, и не думай это отрицать. Тебе незачем извиняться — это абсолютно естественное любопытство, и я очень рад, что в Йорк-Сквере есть хоть что-то нормальное. Два года назад я и в самом деле хотел получать деньги за то, чтобы вертеться рядом с кем-нибудь, кто что-то знает. Я ведь один из вечных школяров. После колледжа продолжил образование, получил степень магистра и стал работать над докторской диссертацией.

— Я этого не знала, — промолвила девушка.

— А я это и не афишировал, так как не получил докторской степени и вряд ли когда-нибудь получу. Мне хотелось стать доктором философии, но, слава богу, до меня добралась армия.

— Слава богу? — переспросила девушка, так как он произнес эти слова без гнева и иронии.

— По двум причинам, — отозвался Том Арчер. — Во-первых, старая шутка о хирургах, которых сажают управлять танком, так и осталась шуткой. В наши дни армия тратит немало сил, чтобы определить, на что ты способен. Но им не понадобилось много времени, чтобы в отношении меня вынести вердикт: бесполезен. — Он усмехнулся. — Сугубо академическое прошлое, философский склад ума, который нельзя использовать ни в службе информации, ни в разведке. Если бы не армия, я никогда этого не узнал бы и продолжал бы грызть гранит науки всю оставшуюся жизнь.

— А вторая причина?

— Армия научила меня, как поступать человеку с квалификацией «бесполезен». Делай, что тебе говорят, не более и не менее того, никогда не лезь на рожон, и армия позаботится о тебе, не позволив вступить в контакт с реальностью. А что хорошо для армии, — продолжал философ Арчер, — то подходит и для всей жизни. Вечный студент, получающий степень за степенью, может отлично прожить в мире иллюзий.

— Но у него нет армии, которая его кормит, — заметила Энн Дру.

— У меня был дядя, который оставил мне годовой доход. Не такой, чтобы на него шикарно питаться, но, по крайней мере, он позволяет мне не рыться в мусорных ведрах. Что до остального, то я продолжаю получать стипендию. Словом, мне удалось узнать, что я бесполезен и что армия — самая лучшая школа. Ты, конечно, думаешь, что служить у Роберта Йорка секретарем, ассистентом и клерком по филателистическим вопросам — не значит жить в реальном мире, верно?

— Пожалуй, да.

— Ну так теперь я тоже это знаю, — заявил Том Арчер. — А до армии не знал.

— Но если ты теперь это знаешь, — промолвила Энн Дру, — то почему не займешься чем-нибудь другим? Я не должна была спрашивать об этом, но ты сам сказал…

— Возможно, я так и сделаю, причем скорее, чем думаю. Я могу преподавать, хотя мне не хочется этим заниматься. На западе есть школа, где учат обращаться с экскаватором, — я мог бы податься туда… Забавно, как я разболтался, — внезапно усмехнулся молодой человек. — Давай теперь поговорим о тебе.