Иногда по ночам я видела его в доме: играющего с кем-нибудь в шахматы, слушающего музыку, читающего в библиотеке, негромко разговаривающего по телефону. Три или четыре раза я выглядывала из верхнего окна, а он по-волчьи скользил среди деревьев. Бледные волосы сверкали, словно пучок упавших на Землю лунных лучей.

Он охотился?

Я собиралась выйти замуж в черном. Одеть траур по своей жизни, как девушка из пьесы Чехова. Подготовила к завтрашнему дню платье и чёрные туфли. Никаких драгоценностей.

Также я решила не ходить на ужин. Старуха, которая читала за столом и самодовольно посмеивалась над текстом; мерзкий мужик подбирающий кровь в стакане хлебным мякишем; сменяющие друг друга лица, низкие голоса, бормочущие о былых временах и людях, известных только им. И он. Зеэв. ОН. В отличие от остальных, свою порцию он выпивал изящно. Воду, порой вино — обычно красное, будто изображающее кровь. По сравнению с нашей первой ночью он стал одеваться более элегантно, хотя и неброско. В тёмно-белой бархатистой рубашке с пуговицами цвета кости он выглядел прекрасно. Я могла бы убить его. Нас легко убить — автокатастрофа, пули — хотя мы можем прожить, как однажды упоминал Тифа, даже тысячу лет. Наверное, очередная ложь.

Тем не менее, сегодня вечером я туда не пошла. Я собиралась перекусить у себя, последним яблоком и сушеными вишнями.

Около половины одиннадцатого в мою дверь постучали.

Я подпрыгнула, больше из-за того, что ждала чего-то подобного, чем из-за удивления. Я отложила книгу с пьесами Чехова, и спросила: «Кто там?», прекрасно зная, кто пришел.

— Можно войти? — спросил он. Формальный, мелодичный, чужой.

— Я бы предпочла, чтобы ты оставил меня в покое.

Он не обратил особого внимания на мои слова:

— Хорошо, Дейша. Я спущусь в библиотеку. Никого кроме нас. Свежий кофе. Я буду ждать до полуночи. Потом у меня дела.

Я встала, подошла к двери и высказалась с удивившим меня саму хрустящим ядом в голосе:

— Дела? Выслеживать животных в лесу и разрывать их на части, чтобы добыть правильную свежую кровь? Такие дела?

Наступила тишина. Затем он сказал:

— Я буду ждать до полуночи.

И исчез. Я знала это, хотя и не слышала, как он ушел.

Я вошла в библиотеку после одиннадцати, одетая в свадебное платье. Я рассказала ему об этом.

— Это к несчастью, — заметила я небрежно, — жениху видеть невесту в ее платье до свадьбы. Но наш брак портить уже некуда, не так ли?

Он сидел в кресле, вытянув длинные ноги к огню. На нем были джинсы, свитер и сапоги для поздней прогулки. Со спинки кресла свисала кожаная куртка.

Кофе давно остыл, но несмотря на это, он встал, налил чашку и подал мне. Ему удалось — он всегда справлялся с этим — передать её, не касаясь меня.

Затем он отошел и встал у очага, глядя на высокие книжные полки.

— Дейша, — сказал он, — я понимаю, насколько ты смущена и сердита…

— Да ну..?

— …но я прошу тебя выслушать. Не перебивая и разрушая комнату…

— О, Бога ради…

— Дейша.

Глаза его почти добела выцвели из зеленого стекла. Он с ума сходил от ярости, но, в отличие от меня, контролировал злость. Он использовал её, как удар хлыста, молнией рассекающий комнату. И в то же время — боль на его лице. Скрытая боль, и… разочарование… или отчаяние? Только это удержало меня от того, чтобы развернуться и уйти. Я застыла столбом, и думала: «Ему так же больно, как и мне. Почему? Кто сделал это с ним? Боже, он ненавидит идею жениться на мне так же сильно, как и я. Или… он ненавидит способ, которым его… нас… использовали.»

— Хорошо, — Я села в кресло и поставила чашку с холодным кофе на пол. — Говори. Я слушаю.

— Спасибо.

Громадные старинные часы тикали на каминной полке. Тик-так-тик-так. Щелчок в секунду. Шестьдесят. Минута, о которой он просил меня прежде. Минута, которую дрожащая Юнона держала меня на свету.

— Дейша. Я отлично понимаю, что ты не хочешь быть здесь, наедине со мной. Я надеялся, что будет иначе, но я не удивлен. Тебе пришлось оставить свой дом, знакомых людей, любовь, стабильность…

Я обещала молчать; я не возразила.

— … переехать в гребаный памятник старины и стать партнером какого-то парня, которого ты видела только в видеоролике. Я буду честен. Меня тянет к тебе с тех пор, как я увидел твои фото. Я тупо подумал: «Это прекрасная, сильная женщина, которую я хотел бы узнать получше. Может, мы сможем сделать что-то из этого запланированного беспорядка. В смысле, что-то для нас с тобой. Дети — последнее, о чём я думал. У нас было бы полно времени, в конце концов, чтобы прийти к этому решению. Но ты… Я готовился. Я ждал встречи с тобой. И я должен был встретить тебя. Просто кое-что произошло. Нет. Не тяга к тому, чтобы разрывать животных на части и пить их в лесу.» Дейша, ты видела водопад?

— Только из машины, — удивилась я.

— Там живёт одна из наших человеческих семей. Я должен был пойти и… — он запнулся, — Люди в этом доме выключены, как компьютеры без электричества. Я тут вырос. Это был ад. Да, то самое место, в которое ты хотела меня послать. Только не яркое или огненное, просто мертвое. Они мертвы. Живые мертвецы. Немёртвые, прямо как в легендах или этой чёртовой книге о Дракуле. Но я не мёртв. И ты тоже. Тебе не приходило в голову, — внезапно спросил он, — как звучит твоё имя? Дейша. День-ша. Красиво. Так же, как ты сама.

Он фактически предложил мне вступить в диалог, поэтому я вставила реплику:

— Но ты не выносишь свет.

— Не выношу. Но это не значит, что я не жажду света. Когда мне было два года, меня выставили наружу — папа вывел меня за руку. Он выдерживал около часа солнечного света. Я был так взволнован, ждал этого с нетерпением. Я помню первые цвета, — он закрыл глаза, затем открыл их, — Потом взошло солнце. Но я ничего не видел. Первый же луч настоящего света и я ослеп. Моя кожа. Я не всё помню. Только тьму, агонию и ужас. Одна минута. Мое тело не справилось. Я болел десять месяцев. Затем снова начал видеть. Спустя десять месяцев. Но я видел дневной свет, конечно, в фильмах и на фотографиях. Я читал о нём. И музыка: «Восход солнца» Равеля, из того балета. Можешь представить, каково это: любить дневной свет, зная, что никогда не сможешь увидеть его по-настоящему, никогда не почувствуешь тепло, не вдохнешь его запах, не услышишь звук, кроме записи с компакт-диска — никогда? Когда я увидел тебя, ты была… ты была как настоящий дневной свет. Знаешь, что я сказал отцу спустя десять месяцев, когда начал восстанавливаться после тех тридцати секунд? «Почему», — спросил я: «почему свет мой враг, почему он хочет меня убить? Почему свет?»

Зеэв отвернулся и сказал яркому, как солнце, пламени очага:

— И ты как дневной свет, Дейша. И ты стала моим врагом. Дейша, я освобождаю тебя. Мы не поженимся. Я объясню всем, прежде всего Северинам, что это только моя вина. Им не в чем будет тебя обвинить. Итак, ты свободна. Я сожалею о тех мучениях, которые я, не желая того, эгоистично заставил тебя испытать. Прости, Дейша. А теперь, бог знает, уже поздно и мне нужно уйти. Это не грубость, и я надеюсь, сейчас ты это примешь. Пожалуйста, верь мне. Иди наверх и хорошо выспись. Завтра ты сможешь вернуться домой.

Я застыла, как бетонный блок, чувствуя себя разбитой его словами. Он надел куртку, направился к двери, и только тогда я смогла встать:

— Погоди.

— Не могу, — он не смотрел на меня, — Прости. Кое-кому я очень нужен. Пожалуйста, поверь. Это правда.

Я услышала собственный голос:

— Человеческая девушка?

— Что? — не понял он.

— Из человеческой семьи, с которой ты, похоже, должен быть… с водопада? Это они? Ты хочешь человеческую женщину, а не меня.

Он рассмеялся. Смех его был почти грубым, зато настоящим. Он вернулся и взял меня за руки.

— Дейша — день мой — ты сумасшедшая. Отлично. Иди со мной и сама посмотри. Нам придется поторопиться.